естественно. А со “стариками” нашими, Солодовой Светланой Алексеевной, Шепилкиной с Ляшкиной, я по душам никогда и не беседовал-то, не пытался даже: они от нас отгораживались в силу возраста, на расстоянии нас держали, девчат и пацанов… А старожилы из соседних отделов и секторов тоже про неё ничего не рассказывали в курилках: она для них слишком мелкой фигурой была, по-видимому, как блоха, с которой они по работе редко когда пересекались-сталкивались; встречали её мельком на предприятии по нескольку раз в год, и проходили мимо - только-то и всего. Ну и чего им про неё рассказывать-то? Много чести.
- Знаю только, что она сразу же к Прошкину прицепилась пиявкой, как только он диссертацию защитил и эсэнэсом стал; ну и потребовал себе, ввиду этого, постоянного помощника: так у нас полагалось. Вот она таким помощником у него и стала, девочкой на побегушках. На Стенд вместо него бегала за результатами, потом Валерке их приносила; в другие отделы наведывалась с бумагами от него. Шестерила, короче, лакействовала, спину усердно гнула на первых порах - чтобы его умилостивить, ублажить, привязать к себе крепко-накрепко. И он действительно был очень доволен ею, очарован прямо-таки; перед руководством хлопотал за неё, на все лады расхваливал-рекламировал, цену ей набивал как ценному специалисту. Да и родственники Клавкины сложа руки не сидели, видимо, тоже интриги плели…
- В итоге, после дружбы с Валеркой она сразу же в гору пошла: сначала инженером стала, как я уже говорил, а потом ещё и старшим. Это без образования, повторю, без элементарных знаний и навыков!... Но это почему-то никого у нас не смутило особенно-то и не напрягло. Саму Клавку - тем паче. Она получила себе 200 рублей оклад довольно быстро - и успокоилась на том: поняла, что это для неё, дуры неграмотной, потолок, что больше ей без диплома уже не заплатят… Ну, нет, так нет. И на том спасибо, как в народе у нас говорят, и низкий поклон за заботу. Всё своё она ведь уже получила - за глаза, что называется, и через край. И после этого она стала рядом с Валеркой сидеть, кривые ножки вперёд вытянув. Под её столом небольшой стульчик всегда стоял, лично для неё приготовленный. Вот она на нём ножки свои и держала, отдых давала им - потому что на высоченных каблуках по институту всегда ходила: росточку этим, солидности себе добавляла, пигалица. Сидит, бывало, рядом с начальником и в окошко мечтательно смотрит-щурится - и балдеет, стерва, от солнечных бесплатных ванн, энергией дармовой заряжается. Она тоже у нас у окна сидела, спиною ко всем остальным. Прошкин - с левой стороны от входа; она - с правой. Меж ними - узкий проход…Тот сидит, спит, слюни сладко пускает на солнышке. А она сон его охраняет. Идиллия!...
- Потом, когда ей надоедало сиднем сидеть, когда задница её отекала и напрягались нервы, она поднималась и начинала к молодым сотрудницам приставать, которые в комнате рядом располагались. То они это не так сделают, как чокнутой Клавке кажется, то говорят не то или же очень громко. Вот она и бросалась на них ежедневно пантерою, а они от неё отбивались все как могли, как им их характер и воспитание позволяли… В первой комнате из-за этого начинался бардак, шум и гам поднимался ужасный, визг до небес вперемешку с нецензурной бранью. А мы во второй комнате сидели, слушали наших брехавших баб - и от души потешались… У нас стенки-то между комнатами в отделе стеклянные были: всё было слышно хорошо, что у соседей делается. Вот мы и кайфовали от ежедневных скандалов и склок, что злыдня-Клавка устраивала. «Ведьме-то нашей опять моча в голову стукнула, - говорили с улыбкой. - Опять у неё, неёб…ной, месячные начались».
- А что, и она у вас незамужняя была, что ли? - эта Котова ваша? Как и Ляшкина с Захаркиной? - помимо воли слетел с моего языка законный вопрос.
- Да, была, - подтвердил Валерка моё предположение. - Только если эти две кулёмы замуж очень хотели и об мужиках постоянно думали, везде про то говорили вольно или невольно: мужики у них не сходили с уст. То этой ведьме мужики были не нужны совсем - и даром, как говорится. Она, похоже, стопроцентной лесбиянкой уродилась, - вот старой девой всю жизнь и прожила, горемычная, мужиками ни разу не щупаная, не тронутая. Со всеми вытекающими отсюда, как ты понимаешь, Витёк, последствиями, психическими болезнями и извращениями… Оттого-то она и испытывала к своим молодым соседкам по комнате, как я теперь понимаю, совершенно особые чувства, какие-то абсолютно дикие, бурные и неестественные: “доставала” девушек по любому поводу, вечно цеплялась и придиралась к ним, в словестный контакт, в перепалку ежедневно вступала; выплёскивала на них дурную энергию, короче, что скапливалась внутри. Девчонки-то наши замужними были, как правило, нормальными, то есть, здоровыми, и для неё как потенциальные половые партнёрши потерянными. Вот она и бесилась от этого - от безысходности и тоски, - срывалась раз за разом на них, бросалась на девушек и на других по любому поводу, истерики закатывала и блажила, матюками поливала всех, кто под горячую руку ей попадался, словами самыми непотребными награждала. Ужас, что вытворяла, стерва, какие спектакли закатывала регулярно! Не хочется даже проделки её и вспоминать - до тошноты противно... Но мы, молодые парни, на это не отвечали, на её каждодневные беснования и закидоны, не опускались до ругани, мата, рукоприкладства, тем более, - держали себя в руках. Понимали прекрасно, что с этой озабоченной и полоумной извращенкою лучше не связываться, лучше подальше от неё отходить. А иначе себе же дороже выйдет… И отходили: куда деваться-то?! Хотя и с трудом, сознаюсь, с ухмылками ядовитыми и недобро-прищуренными глазами, в которых много разного можно было прочесть, при желании-то, что мы к этой чокнутой и бесплодной бабе в себе носили…
- Я, Вить, когда только пришёл в институт, ничего этого ещё не знал, что от Клавки надо подальше держаться. Сел как-то раз, помнится, рядом с ней за компьютер: что-то там нам вдвоём надо было для Огородникова посчитать. Она мне на мониторе показывает результаты пальцем, а мне сбоку-то было плохо видно: от лампы настольной отсвечивало. Я машинально нагнулся к экрану и грудью дотронулся до неё, до плеч и спины её ненароком коснулся. Так она от этого моего прикосновения как затряслась вся, глаза свои помутневшие как закатила, бельма вытаращив и спину дугою выгнув! - и давай ногами своими сучить, тощие ляжки истерично тереть друг о дружку, что мне аж страшно стало! И мерзко одновременно, противно! Чего это, думаю, с ней? - припадочная что ли? Сейчас ещё пена изо рта повалится, думаю, не дай Бог, и она на меня как кошка дикая кинется. И что тогда делать?! куда бежать, прятаться?! где спасение искать?! Ужас! Ужас!... Короче, испугался я основательно, по-настоящему тогда перебзд…л, вскочил и отошёл от неё - подождал в сторонке минуту-другую, пока она успокоится и утихнет, в себя придёт. И больше с тех пор старался с ней по работе не пересекаться. Ну её к лешему, решил, психопатку припадочную.
- А чего это с ней такое было-то, Валер? - удивлённо поинтересовался я, впервые слышавший про лесбиянок и проблемы женские, совсем нешуточные, как выяснялось, с нарушением традиционной половой ориентации связанные, с больной психикой.
- Хрен её знает, Вить! Я что, доктор что ли!.. После этого обходил её стороной - и всё. И только удивлялся в первое время, чего это она такая бешеная и злобная сверх всякой меры, чего ежедневно кидается на всех, ненавистью кипит и исходит. Неужели же только из-за того, что неудовлетворённая и нетраханная по жизни, что пару себе не может найти, дурную энергию выпустить, как все нормальные выпускают - через постель… А потом уж узнал от Светланы Алексеевны по секрету, когда мы с ней как-то раз вдвоём на АЦК сидели и программы гоняли на ЭВМ, что наша Клавка, оказывается, - еврейка по матери, полукровка то есть. И сразу же мне всё стало ясно, как Божий день, “сложился пазл в голове” - как говорится…
- Я тебе уже пояснял, Витёк, в прошлые смены, что еврейки-полукровки - это такой комок оголённых нервов, такой динамит ходячий, который если взорвётся однажды - мало не покажется никому: в клочья всё и всех разнесёт, вдребезги. И это - от неприкаянности, как я тебе уже пояснял, от хронической обречённости и неудельности. От русского-то берега, повторю, они уже как бы отбились, а к еврейскому берегу не прибились ещё: их туда не пускают. Категорически. Чистоту крови и расы раввины строго блюдут, древний завет исполняют. Это - общеизвестно, этому их ещё их вождь Моисей достаточно жёстко учил посредством расовых законов, полученных от самого Яхве на горе Сион: бороться за чистоту крови и не допускать даже и под страхом смерти смешанных с гоями браков. Там, в их сплочённой иудейской среде, это самым тяжким грехом до сих пор считается… Вот из-за этого кровосмешения все их, евреев-полукровок, проблемы, все беды с истериками и проистекают. Так, во всяком случае, кажется со стороны: лично мне кажется…
- А у Клавки проблемы были вдвойне, а то и втройне даже - потому что она была мелкая как блоха и совершенно необразованная, дикая. А, стало быть, - и не авторитетная в коллективе, как та же двоечница в классе, как второгодница, которую все шпыняют и презирают. Тут поневоле сбесишься, согласись… Наша Ляшкина Галина Павловна тоже ведь полукровкой была, и нетраханной истеричкой вдобавок, как и Клавка. Два-три слова нормально скажет, помнится, спокойно и тихо, а потом на визг переходит из-за своих половых проблем, “захлёбывается” при разговоре, белой пеной на губах покрывается. И это было делом понятным и объяснимым, с медицинской точки зрения если судить, да и с нравственной - тоже... Поэтому-то ей, старой одинокой женщине, этот визг её можно было как-то простить. И прощалось всеми. А куда деваться-то?!… Но с нами, молодыми сотрудниками и сотрудницами, она нормально себя вела - по жизни и по работе. Беспричинно на нас никогда не кидалась, не срывала зло - держала себя в руках в общении с молодёжью, или старалась держать, если точнее. Потому что нас за мелюзгу считала, по-видимому, этаких букашек-козявочек, связываться с которыми ей, ведущему инженеру и выпускнице МАИ, было бы западло, наверное, ниже её достоинства - руки о нас марать. Она, надо отдать ей должное, цену себе всё-таки знала…
26
В этот момент у Валерки опять закончились сигареты, что при такой-то частоте его курева было и не мудрено. Заметив это, я, не задумываясь, свои ему опять предложил. И напарник с удовольствием принял тот мой скромный ему подарок.
- А у полоумной Клавки всё было совсем не так, всё по-другому было, - глубоко затянувшись ядрёной “Примой” и просияв, продолжил дальше рассказывать мне Валерка про свою недоделанную сослуживицу. - По жизни-то она хотела всех ненавидеть и презирать: так её матушка воспитала с рождения, да и частичка еврейской крови её к тому же подталкивала и настраивала. Но для этого ей не было дадено ничего, увы, как той бодливой корове из русской пословицы. Она была маленькая и невзрачная как лилипут, а вести себя хотела со всеми как слон в посудной лавке или носорог в Африке - хотела по жизни всех давить и ломать, топтать и мять без разбора. Только так, и никак не иначе! Такой
