могут нормальные, взрослые, образованные и культурные люди поступать так низко и подло с людьми, со своими товарищами, тем более... Это цыгане преспокойненько впаривают нам всякую дрянь на улицах и вокзалах, которые нас раз всего и видят-то, и бесследно исчезают потом. Им можно и простить подобное их коварство - обманутые им чужие: они их не знают и не хотят знать… А этот-то будет со мною рядом до пенсии теперь сидеть - общаться, дружить, здороваться, выполнять совместную работу. Неужели же для него это ничего не значит - пустой бесполезный звук?! Он что - не человек, чудовище?! он - хуже и подлее цыгана?!... Да нет, не может такого быть, не может. Потому что дико это всё и не укладывается в сознании…»
67
- Ну, в общем, не стал я устраивать утром скандала в отделе и книжку бракованную Усманову не понёс, не предъявил претензий. Совесть мне не позволила обвинить в нечистоплотности взрослого заслуженного мужика, который, к тому же, оперативно откликнулся на мою просьбу и сделал мне добро, хотел сделать. Мне было легче списать это всё на досадный курьёз, на ошибку: что Усманов Равиль не при чём, что и сам стал жертвой. Что я и сделал, и успокоился на короткий период, пока в трудовой коллектив входил… Но, проработав с этой падалью рядом с полгодика, я естественным образом своё мнение на ту памятно-пакостную историю поменял: понял, что Равиль мне сознательно бракованную книжку втюхал, которую он перед этим в магазине бесплатно взял, разыскал в куче брака, что работники готовились на помойку выкинуть; что ему на всё и на всех насрать - кроме себя самого и денег… Поэтому-то и цену такую смешную назвал, шакал, которой меня огорошил и расположил, усыпил бдительность. Психологически-то он всё правильно тогда рассчитал: психологом был знатным…
- Но только знаешь, Вить, после этого открытия я Усманова люто возненавидел и старался “за версту” уже обходить, не иметь с ним ничего общего. И даже и работая с ним в одной комнате, часто не здоровался с ним - принципиально. Тем более - за руку… Противен он мне стал предельно - не передать! Я понял, что с этою сволотой надо ухо держать востро, а лучше вообще держаться от него подальше - надёжнее во всех смыслах будет…
- Замечу ещё, завершая эту срамную тему, что это был первый раз, когда Усманов лично мне, только-только вышедшему на работу, смачно в душу плюнул. И потом делал это, паскудина, регулярно, пользуясь моей простотой и своим почтенным возрастом… А эта книжка его бракованная и непрочитанная до сих пор валяется в моём шкафу - этаким чёрным памятником человеческой жадности, низости, мерзости и подлости. Как вижу её - так сразу мерзоту-Усманова и вспоминаю, и начинаю нервной дрожью трястись. И шлю мысленные проклятия на его подлую голову. Надеюсь, что, может, дойдут они когда-нибудь до него, и отольются ему, скоту, наши слёзки…
68
- Бракованная книжка, однако, - это мелочь, “копейки” по сути, пустяк, - через длинную-длинную паузу продолжил рассказывать изрядно изнервничавшийся и уставший напарник, предельно-охрипший, к тому же, воздуху в грудь перед этим побольше набрав, как перед последним рывком к финишу. - Хотя мне, признаюсь, для этой суки двуногой и ржавой копейки было жалко, даже и половины того. А 3 рубля, для справки, - это мой совокупный недельный обед: мы за обеды у себя в институте по 60-70 копеек обычно платили… Но это так, к слову. А с книжкой, если уж по совести разбираться, я во многом сам был тогда виноват: доверился этому м…даку, не проверил её сразу же - вот и лопухнулся. Тут всё понятно - закрыли тему, которую я вообще зря начал, завёл про то разговор.
- Мы лучше к Куклёнковой давай с тобою опять вернёмся, и с этой нашей вечно-голодной дурочкой закончим разговор. Женщиной, которую Усманов поработил так за эту её перманентную к сексу страсть, что смотреть на это со стороны нам, молодым пацанам, было и удивительно и досадно… Так вот, Куклёнкова, прикинь, Витёк, даже и тайным осведомителем у него была: в его отсутствие звонила и сообщала ему все в нашем отделе новости. Вот ведь до какой степени поработил её этот поганый хлыщ! Бабу в тряпку прямо-таки превратил! в посмешище!... Это ведь ещё суметь надо, согласись. Не каждый на это способен - такую власть над людьми устанавливать тихой сапой!
- Как это, осведомителем? - в какой уж по счёту раз не понял я мысль напарника, опять поражаясь услышанному. - Что ты имеешь в виду?
- Да то самое, что и сказал, в самом прямом смысле, - брезгливо поморщился Валерка. - Этот гад на работе отпуск себе, например, никогда не брал: зарплату свою экономил. У нас, когда в отпуск уходили люди на предприятии, им премию не платили за этот месяц. Такая была система с оплатой и денежными вознаграждениями. А это, как я уже говорил, 60% от должностного оклада. Даже и у Усманова, у кого в нашем секторе из “стариков” оклад был самый маленький, это составляло чуть более 100 рублей. Представляешь, какие для патологически-мелочного Равиля это были б немыслимые убытки, если он и за копейку мог на суку удавиться; или в церковь зайти и “голубка” пустить или же грязно и громко выругаться - заплати только… Допустить такие издержки в семейном бюджете, словом, он ну никак не мог - и придумал, подлец, себе такую хитрость. Каждый раз, когда подходило время в отпуск ему идти, он бежал к Огородникову и просил того написать записку в бухгалтерию и плановый отдел, чтобы ему, инженеру Усманову Р.М., отложили отпуск в связи со служебной необходимостью. Такое иногда практиковалось у нас, когда у кого-то, к примеру, работы было невпроворот, и он был нужен в отделе, крайне необходим даже. Или когда в командировку кому-то срочно требовалось отправиться - на очередные пуски. Тогда начальство писало бумагу действительно, и сотруднику отпуск откладывался или переносился на следующий календарный год: такая была на нашем предприятии практика, которая соблюдалась строго и на моей памяти не нарушалась. Лишние деньги, как сам понимаешь, государство никому у нас не платило за просто так - за красивые глазки и всё остальное… Так вот Усманов, как член профкома, про эту лазейку знал и постоянно благодаря своей изворотливости ею пользовался. Бежал к Огородникову, ныл по-собачьи, скулил, жаловался на тяжёлое материальное положение, особенно тягостное-де после покупки кооператива. И добродушный Вадим уступал, писал ему, хитрецу, такую открепительную бумагу, с которой Равиль пулей нёсся в плановый отдел и бухгалтерию и переносил отпуск, работяга хренов, чем экономил себе каждый год более 100 рублей - деньги при коммунистах приличные.
- Так он что же, - помнится, изумился я, - ни разу у вас в отпуске не был, что ли? Он что - двужильный, стальной? Без отдыха-то ежегодно пахать как можно выдержать?
- Официально не был, да. Но фактически гулял круглый год, зараза этакая, раз в месяц строго брал себя в конце недели отгулы, в четверг и пятницу как правило, и дома потом сидел четыре подряд дня - чаи распевал, телевизор смотрел, на диване котом блудливым валялся. Отдыхал, короче, отлёживался.
- А где он эти отгулы брал-то? - опять не понимал я слова товарища. - Если ты говоришь, что он каждый Божий месяц такое у вас проделывал.
- В заднице собственной, - засмеялся Валерка. - Другого, приличного места, у него, опарыша, не было… Задумайся на секунду, Вить, и представь “картиночку маслом”. Вот мы, молодые инженера, молодые специалисты НИИ Прикладной механики, постоянно куда-то ездили и ходили во время и после работы: в колхозы и на овощебазы ездили, ходили в ДНД, в ДПД, на уборку территории, - и имели за это себе отгулов целую кучу. Это дело правильное и законное: на всех предприятиях было так, по всей стране - стимулировать внеурочные работы, поощрять их. А вот откуда Усманов себе на отдых отгулы брал? - мне поначалу было совсем не понятно. При мне он никуда не ездил и не ходил, категорически ни в чём не участвовал, кроме посиделок в профкоме. Но нам постоянно плёл и заливал, гнидос, что отгулов-де у него видимо-невидимо, которые у него не кончались отчего-то, которые, наоборот, - с годами только множились и множились.
- У нас в отделе отгулами-то секретарша Скворцова заведовала, Савельева Любовь Петровна, старая тупая баба-пенсионерка, которой было на всё насрать, на порядок и дисциплину, которая ни с кем не желала никогда ссориться и ругаться, нервы себе трепать. Кому были нужны отгулы, те шли к своему начальнику сектора сначала, чтобы он отдохнуть разрешил, потом писали заявление начальнику отдела, подписывали у него и отдавали бумагу его секретарше Любке. Она подшивала её в папку соответствующую, а отгулы с человека списывала. Всего и делов-то… Так должно было быть, и так все порядочные сотрудники у нас и делали, и поступали - по совести и по чести. Все, кроме навозного жука Усманова, который всё делал с точностью до наоборот - через свою дюже хитрую задницу. Метода обмана у него была следующая, за которую ему смело можно было бы патент выписывать, давать премию изобретательскую - уж больно эта его метода была нагла и ловка. Вот захотел он, к примеру, в конце января отдохнуть, повалять дурака, расслабиться, дни переждать короткие, утомительные. И в четверг утром он на работу не едет, а сидит дома и ждёт девяти часов, когда у нас рабочий день начинался. Ровно в девять он звонит в третью комнату Огородникову по городскому телефону и говорит гнусаво-хрипящим голосом, по-театральному громко при этом кашляя, что приболел-де - температура высокая, кашель - и надо, мол, отлежаться, не заражать других. «У меня там отгулов много скопилось, Вадим, - еле пищит под конец, чуть ли ни умирает. - Я парочку из них возьму, на эти четверг и пятницу, отлежусь у себя, выздоровею. А в понедельник приду на работу и напишу заявление задним числом. Не волнуйся, мол, всё сделаю как надо, по-честному, по-коммунистически». «Конечно-конечно, отлёживайся, Равиль, отдыхай, - басит в телефон Вадим. - О чём разговор. Не думай про заявление, быстрей выздоравливай»... После чего он кладёт трубку и тут же про Усманова забывает, погружается с головой в дела. Ему про звонок Равиля помнить было не обязательно; и предупреждать некого: он сам был начальник, чего ему.
- А Усманову этого только и надо было. Он со своим руководителем договорился, четыре дня спокойно гуляет себе, расслабляется. И никто про это не знает, ни начальник отдела Скворцов, ни его престарелая секретарша, которая по отделу никогда не шастала и сотрудников не разыскивала: кто из них где пропадал. Сотрудники могли ведь быть где угодно - в командировке, в колхозе, на базе или ещё где. И ходить и разыскивать их каждый день в её обязанности не входило. Тем более, это не входило в обязанности Скворцова Марка Павловича…
69
- Прирождённый саботажник и паразит Усманов про это хорошо знал, разумеется, про такую нашу насквозь дырявую административно-хозяйственную систему - и гулял себе регулярно за государственный счёт: каждый Божий год и каждый Божий месяц, - экономя свой отпуск и деньги, здоровье себе поправляя. Гулял, распевал чаи, отсыпался, дурака валял, смотрел телевизор, как я уже говорил. И никто его не разыскивал из отдела и института, никто не волновался - где, дескать, наш плюгавый татарин Равиль? куда запропастился? Потому что
