"Мёртвые души - 2"

растила, копалась в земле. Вот и вся её работа. У нас в институте окна огромные были в каждом корпусе, а в нашем отделе и вовсе южная сторона, шестой, очень высокий этаж. Солнца круглый год больше чем достаточно. Для выращивания зелени и цветов - идеальное место, тепличное… Вот изнывавшая от скуки и от безделья Татьяна этим и пользовалась: завалила-заставила цветами все окна как в оранжерее, загрузила окна в три этажа. А начиная с ранней весны рассаду принималась выращивать - помидорную в основном, за которой к ней весь наш институт бегал… Так что до обеда у неё, помимо интеллектуальных сплетен-бесед, ещё и агрономия по плану числилась; а после обеда к ней Кирилл заваливался, накурившийся и наигравшийся всласть, от безделья тоже уже ошалевший. Они садились с ним в уголок за компьютер и начинали нас, молодых пацанов, веселить своею работою так называемой, которая была больше на цирк похожа, на пошлую клоунаду…

- До сих пор помню, Вить, забыть не могу, как сидели они за монитором оба, надутые как помидоры, напрягшиеся, что-то там беспрерывно щёлкали на клавиатуре, вычерчивали и записывали в журнал, о чём-то тихо переговаривались и обсуждали, спорили даже раз от разу. Как большие себя вели, одним словом, как взрослые. И вдруг на исходе второго или третьего часа ох…евшая Татьяна тупо спрашивает Кирилла: «Кирилл Павлович! А что мы с Вами сейчас считаем-то, что-то я никак не пойму?»… После чего в нашей комнате устанавливается гробовая тишина, готовая разразиться бурей. Бурей лошадиного хохота, я имею в виду, с нашей мальчишеской стороны, - хохота искреннего и неподдельного! Ибо спрашивать такое ей, старшему инженеру, было приблизительно то же самое, Вить, как если бы два в стельку пьяных мужика, например, сели бы в карты играть от нечего делать. Играли бы час, играли бы два и три. И на середине четвёртого часа один бы мужик вдруг у другого спросил: «Слушай, друг. А в какую мы с тобой игру-то играем - в дурака, в секу или в буру? Объясни…» Представляешь, какая была бы хохма дикая для окружающих!...
- Вот приблизительно так же и эти двое у нас работали, которых даже и клоунами назвать нельзя: язык не поворачивается. Ибо клоуны, как хорошо известно, - это тяжелейшая и очень уважаемая профессия. А как обозвать этих придурков двуличных? - я не знаю! Не придумали ещё названия для таких…. Мы, молодые ребята, от подобного Танькиного вопроса лукаво переглядывались между собой и плотно закрывали ладонями рты, готовые расхохотаться. Мы видели и слышали, что осоловевшая Татьяна не понимает из происходящего ни х…ра, как не понимает этого и сам Кирилл, похоже, ставящий ей задания. Что сидят эти два псевдо-учёных скомороха который год уже - и лицедействуют, мозги нам всем засерают, пытаясь работников изобразить, тружеников, нужных людей отделу и институту, якобы не просто так получавших зарплату... Но это их лицедейство так скверно и пошло у них выходило, что совестно было за них, право-слово совестно. И грустно одновременно. Ведь когда дети малые играют в песочнице, строят там “замки” свои и “крепости” - это дело одно, понятное и простительное. Дети, они и есть дети: недоразвитые существа! Вырастут и поумнеют, и что-то реальное строить начнут, стоящее и полезное. Но когда взрослые солидные люди занимаются тем же самым по сути годами и десятилетиями, да за огромные деньги, за зарплаты космические, - это уже, извини, не смешно! Это клиникой называется, болезнью совести и души, смердяковщиной - одним словом, про которую всю жизнь Достоевский писал, пытавшийся людям глаза на самих себя открыть, на собственные наши грехи, извращения разные и пороки…

- В общем, жуткие вещи творились у нас, паря, если всё начать доподлинно вспоминать, по-настоящему жуткие! Прямо не институт был, а паноптикум какой-то, ей-богу, или филиал Кащенки!… Потому-то и решали они, два этих наших урода, свою задачу всю жизнь: до меня, говорят, решали, суки позорные; десять лет решали при мне; и теперь всё сидят и решают, наверное, - и решить всё никак не могут. Ядрёная задача попалась им, по всему видать, прямо большая теорема Ферма какая-то! - не много и не мало. А как по-другому ещё объяснить их без-конечные профессиональные кривляния и свистопляску?!…
- Так они и болтались, Витёк, с первого рабочего дня и до пенсии - и Куклёнкова эта, жучка блатная и похотливая, и её начальник Радимов - гондон старый. Всю жизнь “порожняк гоняли” безостановочно - а по-другому и не скажешь про этот их “героический труд” при всём, так сказать, желании - и получали за то приличные “бабки”. Кирилл 260 рубликов оклад имел; плюс огромные премиальные ежемесячно и надбавки за руководство сектором, за партийную работу. Рублей 500 на круг выходило, наверное. А подручная его - 160 сначала, а потом и 180 - как старший инженер. Не слабо, да?! Заработай, поди, на заводе или ещё где такие приличные денежки. Хрен заработаешь!... Вот и скажи мне теперь, ответь на вопрос: дураки они были оба, или наоборот - очень и очень хитрые?...

73

В последнюю нашу с Валеркой смену он принёс на работу бутылку хорошей водки, закуски и хлеба - чтобы отметить со мной свой уход, своё увольнение. Сделал всё честь по чести, парень; хотя мог бы и так уйти - без банкета и выпивки, без прощания даже и слова доброго напоследок, - как многие у нас и делали, заезжие куркули. Получат бабло под расчёт, бывало, - и поминай как звали, пишите письма, как говорится. А куда? - Бог весть… А он - нет, не пожалел денег - проставился. Молодец, москвич! Хотя, если со стороны посмотреть, если вдуматься: кто я был ему, в самом-то деле? Так - случайный знакомый, лимита поганая, гастробайтер, каких в их Москве во все времена было много, от которых, наверное, ошалели уже москвичи…

До двух часов ночи мы ни на шаг не отходили от ворот, едва успевали поднимать и опускать шлагбаум: какой-то страшно тяжёлый выдался опять день, или смена - точнее, когда машины следовали одна за одной, и конца и края этим рейсам не было видно. Нам с напарником и перекурить-то некогда было, не то что выпить и поговорить, некогда было каждому “до ветра” сбегать… Поэтому пить начали принесённую им водку ровно в два, предварительно закрыв шлагбаум за последней «Газелью» и зайдя, наконец, в охранную будку, устало сев там к столу…

Выпили и закусили быстро: чего нам было пол-литра «Столичной» мусолить-то, здоровым двум мужикам, за вечер уставшим как черти! Выпили, заели колбасой копчёной и помидорами, потом вышли из будки на улицу покурить. И повеселевший и размякший Валерка сам опять обратился ко мне с разговором: вероятно, решил напоследок парень что-то очень личное и сокровенное мне сообщить, что внутри у него постоянно болело, не давало спокойно жить. И, одновременно, как бы подвести черту под всем тем, что сгоряча наговорил мне за месяц.
- Ну-у-у, теперь-то ты, Витёк, не станешь удивляться, я думаю и очень надеюсь на то, отчего это я, дурачок, из такого крутого института уволился, где сидел как у царя за пазухой все 10 лет и получал зарплату приличную? Отчего-де на вольные хлеба подался, в “торговое дерьмо”, как ты говоришь? - с ухмылкой сказал он мне и с горечью в голосе и во взгляде одновременно. - Не станешь, когда сегодня утором с тобой навсегда расстанемся и разбежимся, за идиота в памяти меня держать, за балбеса беспутного, недоделанного?
- Оттого и уволился, Вить, друг ты мой дорогой, что работать очень хотел, отдачу давать, приносить пользу стране и людям: уж извини за пафос и за высокий слог - но так оно всё и было, поверь... Но работать мне не давали. Совсем. Как на дурачка на меня смотрели, или на пустозвона, пока я без дела мотался по институту, по овощебазам да по колхозам ездил. А когда мне надоело дятлом учёным быть, и я вознамерился найти себе достойное применение согласно полученному диплому и образованию, в работу сектора вклиниться самым решительным образом, “кусок научного пирога” себе отщипнуть, - я быстро превратился в изгоя и во врага. Для кого-то - тайного, а для кого-то - явного. Взъерепенившиеся “старики” меня дружно сожрать захотели, вытолкнуть за ворота ко всем чертям, такого непоседливого и работящего… И не меня одного. Всех, буквально всех молодых ждала та же печальная участь, кто у нас на работе инициативу хотел проявить - по неопытности, кто пытался что-то путное сделать, знания, образованность, способности показать, в научный процесс вклиниться и вписаться. Все они в итоге наживали себе смертельных врагов среди “старой гвардии” и увольнялись от нас со скандалом. Шли кто куда, бросали диплом и специальность…
- А много молодёжи-то было на предприятии? - задумавшись, спросил я напарника. - Ну-у, которая без дела болталась, зарплату за здорово живёшь получала и потом убежала от вас, не солоно хлебавши, не получив своего. Количественно, я имею в виду.
- Много, Вить, много. Во второй комнате, куда меня сразу же посадили, помимо Усманова и Куклёнковой ещё пять молодых пареньков сидело, пришедших раньше меня и несколько лет уже бивших баклуши, откровенно дурака валявших. А в первой комнате, рядом с Солодовой, Прошкиным и Котовой сидело шесть молодых девчонок-инженеров, которые попадали к нам в институт по распределению… И в соседних секторах такие же парни и девушки, молодые специалисты, прозябали без дела, и в соседних отделах - да по всему институту их можно было без труда отыскать в огромном количестве, в каждом корпусе и на любом этаже. А сколько их было численно? - Бог весть. Не знаю даже и приблизительно, никогда не считал. А на отдел кадров и бухгалтерию у меня выхода не было, где владели такой информацией… Знаю только одно, главное, что наш оборонный НИИ Прикладной механики был строго разделён на две части, на две неравноправные половинки как бы: на “стариков”, которые захватили у нас все ключевые посты и деньги, безвылазно сидели на рабочих местах и корчили из себя работяг, имитировали бурную деятельность, и “молодых”, будущую их смену как бы, которые им, нашим “старикам-разбойникам”, были категорически не нужны как конкуренты и соперники за место под солнцем... Потому-то и обречены мы были болтаться без дела и ждать, сидеть и ждать терпеливо, когда “старички” наконец окочурятся и свободу молодёжи дадут - той, которая к тому времени в институте ещё останется…

- Такая вот у нас на предприятии была обстановка внутренняя - “радужная” и “оптимистичная” на взгляд руководства, не внушающая опасений. Такая ждала нас всех, пребывавших молодых сотрудников, “благотворная” и “благожелательная” атмосфера и перспектива. Целые толпы праздных пареньков и девчат в белых крахмальных халатах без-цельно мотались весь день взад-вперёд по этажам наших административных зданий и корпусов, по внутреннему дворику без конца разгуливали, дыша свежим воздухом, солнцем любуясь и одновременно разминая затекшие ноги и руки, уставшие спины свои. Мотались - и не знали, чем себя и занять, как убить время и к чему притулить изнывавшие от безделья руки и голову… Работяги чумазые из цехов, которые постоянно были заняты чем-то: крутили гайки какие-то на станках, детальки для космических приборов и блоков вытачивали, - наблюдая за нами со стороны, наверное только диву давались от такой нашей ежедневной и