ус, понимающе тряс головою в поддержку, сочувственные слова произносил в утешенье, которые ему ничего не стоили. А что ещё нужно одинокой нетраханной бабе, кроме ласковых ободряющих слов? Слова для них, дурочек безголовых, - первый и главный сердечный ключик.
- В общем, кончились те их служебные душеспасительные беседы тем, что после какой-то очередной на работе пьянки Татьяна пригласила Равиля к себе домой - на чай с булками вроде бы. Она одна жила с дочками, в просторной трёхкомнатной квартире где-то рядом с метро «Фили», которую ей её отец каким-то образом на предприятии нашем выбил, пока она ещё была замужем, пока не развелась. Так что условия для любовных дел были у неё самыми подходящими… Ну-у-у, а дальше всё было традиционно, как и у всех. Напоила она его дома “чаем сорокоградусным”, уложила весёленького в постель, и там они оттянулись по полной: оба ещё молодые были, “голодные”, “на любовь и на ласки злые”. Татьяна, во всяком случае… А через несколько дней встретились у неё ещё раз, уже по конкретному поводу. Понравилось то есть… Потом ещё и ещё… Так вот и стала Татьяна любовницею Равиля: раз в неделю он строго к ней на хату нырял, ублажал девку. А бывало - и чаще…
59
- Поначалу-то оголодавшей и застоявшейся без мужика Куклёнковой все эти тайные случки с Усмановым нравились. Накопленную любовную энергию в виде крылатого эроса они из неё хорошо выпускали: любовник её в этом плане умелым был, играл на интимных бабьих струнах грамотно. Но потом он её стал раздражать. И чем дальше - тем больше.
- Татьяну бесило в первую очередь то, что Равиль был страшным халявщиком-дармоедом, патологическим. И когда приезжал к ней в гости с ночёвкой, не удосуживался даже простого хлеба к столу купить, не говоря уж про что подороже и посущественнее. Да про те же подарки дочкам, которые стали к нему привыкать чуть ли уже ни как к папаше будущему. Хотя, как потом по секрету рассказывала Татьяна, жаловалась девчонкам нашим, подружкам своим, жрать и пить вечно голодный Равиль очень любил, ел и пил много и с удовольствием. И пока, подлец, не сядет к столу и не поужинает как следует, - с ней в кровать не ложился и её соответственно “не кормил”. Нечем, мол, сил нету. Извини, подруга…
- Ей это всё очень не нравилось, разумеется, такое его откровенное паразитическое поведение, одинокой небогатой бабе, матери двоих маленьких дочерей. И однажды она не вытерпела и ему сказала об этом: «Равиль, - сказала ему, потупясь, - купил бы что-нибудь к ужину-то, когда приезжаешь, хотя бы только себе. А то мне тебя содержать накладно всё-таки: понимать это должен. У меня всё-таки две дочки ещё на плечах, которые есть и пить просят... А ты вроде как этого не видишь, не замечаешь совсем, моего одинокого бедственного положения. Ходишь и ходишь ко мне на халяву, ухмыляешься только, облизываешься. Раз пришёл пустой, два, три. И потом пошло-поехало. Тебе, смотрю, понравилось это - за мой счёт есть и пить. Помимо всего остального, “сладенького”… Нельзя же так, дорогой, пойми, не по-человечески это, не по-людски…»
- Усманов, когда такое услышал, весь сжался, скукожился, позеленел. После чего встал, оделся и уехал домой, не сказавши на прощанье ни слова; да ещё и показно-громко хлопнув дверью при этом, давая понять, что обиделся, козёл… «Тогда и люби сама себя, дура, лежи и мастурбируй дальше, м…нду свою сама три, если кормить и поить мужика не хочешь, если денег на это жалко тебе, - ехал и ярился до самого дома. - А я как-нибудь и без этого обойдусь. Я теперь - человек женатый»… И хотя с женой у него были большие проблемы в плане секса: она, как я тебе уже говорил, месяцами не подпускала его к себе, не исполняла супружеские обязанности, - но Равиль был из тех диковинных мужиков, который не очень-то и расстраивался из-за этого. Потому что, как представляется, всегда считал: ну как в том анекдоте известном, хотя и пошлом - помнишь? - что “любая баба - жалкая пародия на онанизм”. Онанистом был, по всему видать, отменным, виртуозным прямо-таки. В ванной комнате регулярно закрывался, небось, на щеколду, чертяка, и сидел по полчаса мышкой - представлял там и мысленно шпарил-гвоздил до изнеможения, до седьмого пота каких-нибудь ядрёных баб, сисястых, страстных и здоровенных. Лолиту Милявскую ту же, нашу главную российскую порнозвезду, каких ещё походить-поискать надо, какими его жена и Куклёнкова Таня отродясь не были… Поди плохо, да, сидеть в тишине и Лолиту трахать? И дёшево и сердито, как говорится! Нужны ему были потом, “накушавшемуся”, две его дуры страшненькие - после Милявской-то?... Да после “сеанса с Лолитой” у любого “бычка” похотливого всякое желание к жёнам и любовницам пропадёт. После таких “сладостей” и страстей можно и на плаху…
60
- Ну и чего, расстались они с Танькою после этого, или как? - ухмыльнувшись услышанному, робко поинтересовался я, которого крайне заинтересовала, понятное дело, эта любовная история. - Она себе кого-нибудь другого-то нашла? - получше этого вашего халявщика хитрожопого!
- Да кого она может найти, Вить, кого?! Я тебя умоляю! Она никогда не была красавицей, даже и близко. Как и супружница Равиля Катька. Скорее даже наоборот. Обе - маленькие, страшненькие, плюгавенькие уродились, как лягушки холодные и для мужиков не привлекательные совсем, не интересные. Точно тебе говорю, стопроцентно!… Оттого-то подле него и вертелись обе - от безысходности. Мучились - но вертелись… А куда им обеим было деваться-то?! Какой-никакой, а мужик. Всё же лучше, чем ни какого. Это дело известное и понятное: всегда было так. Бабы за мужиками испокон веков бегали и за мужиков держались. Мужик, Витёк, - это огромная сила. И баба без мужика - ноль без палочки…
- Вот и наша Татьяна покрутилась-покрутилась после этого с месячишко в холодной постельке, посокрушалась-погоревала, - а потом, побитая и униженная, на поклон к Равилю пошла. «Ладно, давай приезжай, мол, вечером, я, мол, погорячилась, прости. Больше такого не повторится». Она же была молодая здоровая тёлка, достаточно похотливая, страстная, любвеобильная! - не “синий чулок”, не монашка-отшельница, сидящая на воде и хлебе. А таким, как я понимаю, в жизни особенно проблемно и тяжело. Им прямо-таки необходим мужик, природа или физиология их мужика настойчиво требует: ежедневная мастурбация их не спасает, не греет душу, увы. Из-за этого и страдают, дурочки, в лапы к хищникам попадают…
61
- В общем, поработил её Усманов за эту её половую слабость до неприличия, как собачонку комнатную подле себя держал, прощавшую ему за “любовь” всё на свете. Нырял к ней на хату регулярно, гнидос, ел там и пил на халяву, оттягивался, дурную кровь из себя выпускал. Жил с нею так, одним словом, как все восточные мужики со своими бабами и живут - полными их хозяевами и властелинами. Она стригла его ежемесячно в нашей комнате, сберегая его бюджет; вещи ему разные дефицитные на заказ привозила, когда в Прибалтику к родственникам погостить ездила, - джинсы, куртки импортные, хлопковое бельё, тот же рижский бальзам, - которые он втридорога продавал в Москве приятелям и знакомым. Даже и книжки ему помогала в нашем отделе толкать, рекламу среди молодых девушек делала.
- А он что, у вас ещё и книгами торговал, в довесок ко всему остальному? Как и мужик этот ваш, начальник сектора - Александр Семёнович, кажется, - про которого ты в первые дни рассказывал?
- Торговал, да. А чего ему было не торговать-то, чего?! От скуки и от здоровья. Только Александр Семёнович, как слон из саванны, сумел развернуть свою деятельность в масштабах всего института - возможности позволяли. А этот опарыш за границы отдела не выходил - среди своих сослуживцев книжные сети раскидывал… Но и в нашем отделе доход приличный имел: многих дурил и “опускал на бабки”. Но прежде придумал себе легенду, скотина, что у него в «Доме книги» на Арбате якобы знакомая продавщица имеется, соседка бывшая по старой квартире, которая ему может достать-де любую книгу за две или три цены - заказывай только… Вот на эту его уловку мы, молодые парни и девушки, и клевали обычно. Книжки-то всем хотелось иметь: мы же интеллигенция, как-никак, книжки со школьной скамьи любили и почитали. А бегать не хотели за ними по ярмаркам и магазинам - ленились. После работы нам всем домой побыстрей хотелось попасть, полежать отдохнуть немножко, расслабиться, сил набраться. Это - естественное желание, согласись. Поэтому и обращались к нему, скрепя сердце, клевали на эту его наживку подлую; то есть сами же и “кормили” его, шакала, наивные дурачки-простачки…
62
- И Усманыч, гнида двуногая, этой нашей природной ленью, доверчивостью и неискушённостью молодой ловко пользовался, по-максимуму денежки выжимал. К тому же и на ногу лёгкий был, как я тебе уже сообщал, бешенную собаку напоминал, которой необходимо было всё время бегать и бегать безостановочно… Он и носился кругами вечно, и по институту нашему, и по Москве, пропитание себе добывал, левые заработки, живя по известной пословице - “волка ноги кормят”… Чуть ли не с первого дня крупным общественником-доброхотом у нас заделался, мандалай, членом профсоюзного комитета: я рассказывал. Ну и как член профкома однажды оформил себе втихаря свободный вход-выход с предприятия. А это только начальники отделов и цехов у нас делать могли, сотрудники администрации, парткома и профкома - наша институтская аристократия. И он, этот чмо недоделанный, этот пигмей, в их крутую компанию однажды тихой сапой попал, присосался самым невероятным образом. Представляешь, как ловко умел, паразит, пролезать сквозь игольное ушко?!
- Приходил поэтому на работу в 10 утра, как правило, а уходил в четыре, а то и в три: вроде как в профком, по делам то есть. А сам мотался по магазинам почти каждый Божий день, дефицитные книжки там караулил, которые появлялись в продаже. Мы, молодые, до 18-00 мучились, штаны протирали. У нас в 80-е годы, помнится, с этим ещё строго было: вооружённая охрана сидела на проходной и за нами зорко следила. Да и “старики” наши тоже работали от звонка до звонка. У них свободного входа-выхода не было ни у кого, даже и у Огородникова, как представляется. Даже и ему, Вадиму, начальнику сектора и кандидату, чтобы пораньше с работы уйти, требовалось писать и заверять у Скворцова увольнительную бумагу для отдела кадров и бюро пропусков. Такие были порядки.
- А этот чмошник пустоголовый почти как директор жил: когда хочу, приду, когда хочу, уйду. И никто его не ищет, не спрашивает, не теребит. Всем он до лампочки. Вроде как есть человек на работе, а вроде его и нет. Да и сидел он всегда во второй комнате, с молодёжью, от стариков вдалеке, которые его порою по неделям не видели и не слышали. Человек-невидимка, короче. Оборотень в халате…
- Когда ему надо было поэтому, когда заказ от кого-то из нас получит - уходит в три, ни у кого не спросясь, не у Кирилла, не у Вадима, - и на Арбат, за книгами. Приносит их на другой день в отдел и впаривает молодёжи за две, за три, а то и за четыре цены, за пять, в зависимости от популярности книги и автора. Плетёт, что еле-еле достал, для нас-де, лежебок, старался, что книжки очень дефицитные и редкие, и в продажу долго не ещё поступят… А эти книги в магазинах месяцами потом валялись,
