"Мёртвые души - 2"

он, как тот “неуловимый Джо” из старого анекдота, и даром был никому не нужен. Ведь у него ни работы не было никогда, ни минимальных обязанностей перед трудовым коллективом - ничего. Абсолютно! Чего его разыскивать-то?! Себе дороже выйдет...
- Представляешь, как смог себя поставить на службе этот упырь, этот человек-невидимка. Учись, Витёк! на ус наматывай!... И сидел он всю жизнь во второй комнате, куда из наших “стариков” никто и не заглядывал-то без надобности - я тебе говорил. Да он, при желании, и месяц спокойно мог прогулять, и два и три на сторону задвинуть. И никто бы про него и не чухнулся, не вспомнил по причине полной ничтожности и без-полезности...

- А ему, козлу, всё это только на руку и на пользу. Отгуляет, отоспится, а в понедельник является как ни в чём не бывало этаким молодым огурцом - и сразу к Вадиму в комнату. «Привет, - говорит, - Вадим! Ну всё, - говорит, - выздоровел я, подлечился. А то, - врёт далее, - что-то мне в четверг совсем плохо было, еле-еле до телефона дошёл и к тебе позвонить сумел, отпроситься. Спасибо, мол, что дал чуток отлежаться, что пожалел. Большое тебе спасибо». «Да ладно, - отвечает на это добродушный Вадим Александрович, - выздоровел - и хорошо. Какие между нами счёты. Иди, мол, к себе, работай». А про то, что надо бы сходить к начальнику отдела и его секретарше и отгулы Равилю оформить - ну как положено, как заведено, - немелочной Огородников даже и не заикался. Считал, чудак-человек, это делом само собой разумеющимся… Усманов этим и пользовался вовсю, такой добротой Вадима и простотой - и отгулы не шёл и не оформлял. Зачем, действительно? Делал вид, что забыл - и всё… Оттого-то они у него и не заканчивались. Оттого он и гулял себе каждый месяц, экономя здоровье, отпуск, переводя его в денежки и в зарплату...
 
- Про этот его трюк с отгулами лишь мы, молодые ребята, знали, что в комнате с ним сидели по нескольку лет и все его подлые ухищрения и придумки видели, хорошо изучили. Но мы, естественно, жаловаться ни к кому не ходили - на кой ляд это было нужно нам, на старого “заслуженного” сотрудника ходить и стучать начальству? Просто ухмылялись дружно и трясли головой понимающе, когда Усманова на рабочем месте не обнаруживали в очередной раз; шутили между собой, что наш Равиль-де опять “перетрудился” и “занемог”. Болезный, мол, он какой-то на свет уродился. И на чём только душонка его гнилая держится…

70

-…А эта ваша Куклёнкова Танька чего? Ну-у-у, про которую ты мне начал рассказывать и остановился? - дав собеседнику отдышаться, робко поинтересовался я, желая историю про любовницу до конца дослушать.
- А при чём здесь Куклёнкова-то? - сразу даже и не понял Валерка, увлёкшийся плутоватым Усмановым, который, как было видно, всё ещё крепко покоя ему не давал, даже и в воспоминаниях доводил до бешенства, до белого каленья.
- Ну, ты говорил, что она осведомителем у него была, все важные новости ему звонила и сообщала.
- А-а-а! Ну да, ты прав, Витёк. Извини. Я же с этого ведь и начал. Да увлёкся чуток - свернул в сторону из-за этого поганца, чтоб ему пусто было, скотине безрогой… Я ведь почему про загулы Равиля так подробно тебе рассказывал-то, мозги тебе засерал? Потому что он, хотя регулярно и отсутствовал на работе, но все наши внутренние новости знал хорошо. Не хуже и не меньше нас, кто на работе безвылазно торчали как проклятые. Для этого и нужна была ему сослуживица и соседка Татьяна, его “боевая подруга”, если так можно выразиться, или “тайный агент” - как радистка Кэт из «Семнадцати мгновений весны», которую он, в отличие от Штирлица, периодически ещё и трахал - ну так, для порядка и для поддержания особо-доверительных отношений. От траханья-то с ней он, скорее всего, особого удовольствия не получал, онанист законченный, - но, вероятно, чувствовал, гнида, что ей это очень надо, что она заболевает без этого, без мужика. Вот и ездил к ней, и “любил” регулярно, удовлетворял бабу. Но уж за эту свою “любовь” выжимал из неё по-максимуму…

- Он, если помнишь, обожал на дармовщинку пить и жрать, ни одной не пропускал у нас пьянки-гулянки. Хотя сам никогда никого не хмелил, ни разу не отмечал дни рождения на работе или ещё что - всё на отсутствие денег жаловался, на материальные проблемы в семье. Даже и рождение внуков умудрился зажать - что уж совсем паскудно и неприлично было… Все знали про то: что Равиль - жмот, мелочный до неприличия тип, скупой, что у него и снега зимой не выпросишь, - и привыкли к этому, смирились. Решили - Бог с ним совсем, скупердяем законченным, патологическим. Не убьёшь же его за это, за забор не выгонишь… Но уж зато когда другие застолья устраивали или в гости звали к себе - а это было в нашем секторе довольно часто в 80-е годы, когда ещё работала молодёжь, у которой праздники не кончались, со свадьбами связанные, с рождениями детей, с переездами, именинами и крестинами, - Усманов был тут как тут, был главный на празднике распорядитель. Крутиться начинал юлой возле виновника торжества, под ногами путаться; вызывался даже помогать ему, предлагал официантом быть или распорядителем. Ну, в общем, становился на вечере главным действующим лицом, от которого невозможно было избавиться... А поскольку он ежемесячно исчезал из отдела, в отгулы незаслуженные уходил, - то и наказывал строго-настрого своей Таньке сообщать о внеплановых праздниках, про которые он не успевал по какой-то причине услышать, узнать на неделе… Она и звонила ему, и сообщала безропотно - всё честь по чести делала баба. И он как ошпаренный прибегал, одевался и мчался со всех ног на работу, хотя и жил на окраине Москвы и по полтора часа на дорогу тратил. Но всё равно приезжал в любую погоду, гад, - чтобы бутерброд на халяву съесть, выпить рюмку халявного вина или водки. Патологическая жадность покоя ему не давала.
- Представляешь, Витёк, сюжет: в четверг уходит в отгулы, допустим, нет его. А в пятницу, когда внезапная пьянка у нас намечается, он тут как тут - нарисовался, видите ли… «Ты же вроде в отгулы ушёл, Равиль, - смеёмся мы, завидев его на работе. - Чего прибежал-то внезапно? свой отдых вдруг взял и прервал?» «Не ваше дело, - огрызается зло, косыми глазами своими на нас из-под очков испепеляюще зыркая. - Надо мне - и пришёл; перед вами отчитываться не собираюсь»… Ох и не любил, прямо-таки не терпел, педераст, когда его оговаривали, выводили на чистую воду, уличали в подлых делах! Думал, наверное, падали кусок, что самый ушлый в отделе, самый хитрый и ловкий - и всё ото всех умудряется скрыть самым чудесным образом, спрятать концы в воду…

- Но только, знаешь, вся эта его хитрость какой-то уж больно мелкой и детской была, поверхностной и примитивной. Как, впрочем, и он сам - этакий великовозрастный и седой пигмей-недоносок, законченный и абсолютный уродец, дегенерат настоящий, дебил. Человекоподобное жалкое существо, ничтожество полное, мразь типа клопа или гниды, которое способно вызывать одно только чувство у нравственно-здоровых людей - брезгливость. Существо, у которого мозгов было не больше, чем у комара, и у которого, плюс ко всему, совсем не имелось чести с достоинством, гордости, совести, чувства стыда - при рождении не наградили…

71

А на часах, между тем, уже было около пяти по времени. У ворот стали скапливаться машины. У нас начиналась утренняя смена, когда надо было вертеться юлой и не разговаривать. До восьми мы пахали как проклятые, устали даже чуть-чуть впускать и выпускать снующие взад-вперёд «Газели», которых в то утро было особенно много - был какой-то страшный товарный завоз… А ровно в восемь мы, наконец, сдали ворота сменщикам, облегчённо вздохнули, переоделись и не спеша пошли с Валеркой домой по улице Барклая. Идти нам было в одну сторону...

- А эта ваша Танька Куклёнкова чем у вас занималась-то на работе, я так до конца и не понял? - минут через пять, уже возле метро «Багратионовская» спросил я почерневшего от утомительной ночной говорильни и утренней маяты напарника. - Ну, кроме того, что с Усмановым периодически крутила любовь и была его осведомительницей.
- Кириллу Павловичу помогала, да выращивала цветы и рассаду на подоконнике, а потом торговала ей. Вот и вся её работа, - устало ответил Валерка, широко зевая при этом. Видно было, что он утомлён и очень спать хочет.
- Как это “помогала”? - не понял я, вспоминая прошлый Валеркин рассказ про то, что Радимов Кирилл Павлович всю жизнь только тем и занимался у них, что решал какую-то “левую” и не нужную никому задачу. - Ты же мне говорил, что он у вас потешным клоуном был, что имитировал научную деятельность много лет, только-то и всего. А на самом деле работы у него никакой не было.
- Да, говорил, помню. И не отказываюсь от своих слов. Работал Кирилл для вида, действительно, для галочки - пыль нам в глаза всё пускал, хрыч старый. А Татьяна ему помогала в этом - дурака валять; и попутно “пургой заметать” нас всех, молодых и старых сотрудников. Чего тут непонятного-то, Вить, что ты так недоверчиво вылупился?! В нашем институте это была обычная практика в 80-е и 90-е годы: таких “работяг неистовых”, “стахановцев космоса” у нас 80% работало, всех и не сосчитать. Годами люди баклуши били, десятилетиями из пустого в порожнее переливали. И ничего - получали зарплату и премии, почётные грамоты и ордена, до глубокой старости доживали в полном уме и здравии - и не испытывали угрызений совести никаких. Наоборот, прекрасно себя всю дорогу чувствовали и дома, и в коллективе...

- Вот и Радимов с Куклёнковой были такими же “нравственными идиотами”, а уж никак не людьми. Кирилл, если помнишь, стал начальником сектора незаслуженно - в результате компромисса и подковёрных интриг. И всю жизнь потом занимался тем, что эти интриг плёл и плёл бесконечно как пук паутину. И всё вокруг Огородникова, заклятого дружка своего, - чтобы тот, значит, вырваться из-под него не смог и революцию не устроить. Его, козла, - хитрожопого Кирилла нашего, только для этого и держали… Приходил он на работу утром - и сразу же шёл в кабинет к Скворцову, про это я сообщал; шёл туда, и пропадал там у него до обеда - развлекал Марка Павловича, одинокого деда. В обед шёл играть в домино, потом в столовую и только часа в три по времени он приходил в нашу вторую комнату и садился с поджидавшей его Татьяной за работу: начинали они с ней ближе к вечеру на компьютере свою “вечную задачку” решать, а в сущности - развлекаться. Вообще-то, у нас мониторы, а потом и компьютеры стояли в каждой комнате, но хитрый Кирилл всегда сидел в нашей “молодёжной” - подальше от “стариков” и их ядовитых насмешек. Они-то знали давно, старожилы наши, что Кирилл с Татьяною дурака валяли, пыль пускали в глаза - и потому вечно над ними посмеивались-потешались. Вот эта парочка и пряталась от “стариков” в “молодёжной” комнате. Думали, наверное, хитрецы, были уверены даже, что мы, молодые сотрудники - круглые идиоты, и ничего из происходящего не видим и не понимаем...

72

- А Татьяна-то чего делала до обеда, пока Кирилл Павлович ваш у Скворцова тёрся и лясы точил? - поинтересовался я.
- Сидела и его терпеливо ждала - чего ей ещё было делать! Чаи целыми чайниками с нашими молодыми сотрудницами пила, языком трепала, обсуждала новые фильмы и книги; да ещё от скуки цветы и рассаду