Невыдуманная история. Лирическая повесть

угарный, разбитый, больной - и также вот мучился, всю неделю места не находил, её отказ переварить пытаясь, как и своё диковинное поведение…

Промучившись и проплакав ночь напролёт, от слёз и от горя окончательно очумев и осунувшись, она утром раненько с кроватки резво вскочила, умылась наскоро ледяной водой, припудрилась-причесалась в спешке, принарядилась быстренько в самые дорогие наряды и даже и глазки подкрасила почерневшие, чего прежде не делала никогда, что для себя считала зазорным. После чего, туфельки новенькие одев, которые ей родители в институт приготовили, она в школу бросилась сломя голову с непременным желанием там Мальцева встретить и про отсутствие в клубе от него самого узнать, причину этого. Что было ей, истомившейся, знать крайне важно, необходимо просто-таки, без чего, казалось, она дальше бы жить не смогла.
Добежав до школы минут за семь, она незаметно спряталась в мокрых кустах бузины возле одноэтажного корпуса, где пока ещё жили студенты и который она хорошо знала по прошлым школьным годам, бывала неоднократно, - и всё утро там просидела мышкой, тайком карауля Андрюшеньку своего, его по-партизански выслеживая. Она так хотела, мечтала страстно, вымокшая, продрогшая до костей, его, наконец, увидеть - и поговорить по душам. Чтобы успокоить себя, душу свою разрывающуюся остудить; и чтобы словечком заветным, единственным с ним перед отъездом обмолвиться…

13

А впервые вкусивший такое непомерное количество водки Андрей только в восемь утра пробудился - бледный, помятый, больной, ужасно голодный к тому же. И первое, что сделал, это выпил целую банку воды, что на окне у них для поливки цветов стояла, зубами громко стучащими чуть банку ту не разбив… После этого он спать опять завалился и проспал, таким образом, ещё час, до девяти утра ровно, когда проснувшийся Чунг его разбудил, похохатывая над его жалким видом. Трясущийся и шальной, Мальцев заставил себя подняться с кровати и на улицу выйти со всеми вместе, на свежий воздух, гудящую хмельную голову проветрить и разгрузить, размять отходившие от работы кости. А заодно и байки парней послушать про их вчерашние клубные пляски и “подвиги”: погуляли все, как выяснилось, на славу... После чего он на кухню с товарищами пошёл - еду себе там отыскать попытался, компот или чай горячий.
Но от еды и застолья вчерашнего только лишь немытые тарелки да кружки пустые остались, да кастрюли грязные с подгоревшим дном, да загаженный остатками пищи пол, по которому уже и жирные тараканы вовсю и по-хозяйски бегали, мыши. Найти что-то съедобное в таком бардаке не представлялось возможным: всё ребятишки гулявшие вчера вечером “подмели”, на завтрак ничего не оставили.
И пришлось проголодавшемуся Андрею затвердевшие куски чёрного хлеба есть, что на осиротевших столах кое-где валялись, водою холодной их запивать - и о доме пуще прежнего мечтать-печалиться и поджидавших родителях, которые до отвала его накормят, от пуза что называется. Лишь бы только до них доехать-добраться, лишь бы увидеться с ними поскорей...

Наташу, мышкой в кустах притаившуюся, он, понятное дело, не видел; и даже и не догадывался о ней, о близком её присутствии. И она, трусиха, как ни настраивала себя, ни уговаривала подойти и поговорить обо всём, отношения выяснить, - но так, в итоге, и не подошла - испугалась. И приятелей его, что безотлучно крутились около, постеснялась, и испугалась, главное, что не поймёт Андрюшенька поступок сей, и её за него осудит, а, может, и отчитает.
Она уже и одним тем довольна была, в душистых кустах бузины тихо плачущая, уже за то благодарила Судьбу, что увидела его ещё раз, со стороны на него полюбовалась-порадовалась, самолично удостоверилась, наконец, - а это для неё было самое-самое главное! - в его полном здравии…

14

В десять утра в их лагерь приехал колхозный автобус, который повёз хмельных москвичей в Смоленск, а в школе только командира с шабашниками оставил. Маршрут же автобуса мимо выстроенного коровника пролегал, на который студенты с восторженным умилением из окон смотрели, с гордостью плохо скрываемой… Да и как им было по-другому смотреть? как? - если в коровнике том они помнили все до единого кирпичи, что собственноручно в стены его положили, каждый забитый гвоздь и каждую на полу и на крыше доску. Он родным им сделался за два летних месяца - как собственная квартира в Москве или загородный дачный дом, у кого он имелся. Они и относились к нему именно как к своей собственности - также заботливо, трепетно и внимательно, - и готовы были насмерть уже стоять, прибить-приструнить любого, кто посмел бы его прийти и сломать, испортить, исковеркать, изгадить.
Умилялся вместе со всеми и Мальцев Андрей, безусловно, на удалявшийся от них коровник восхищённо поглядывая, мысленно как с другом прощаясь с ним, желая ему постоять подолее и повернее колхозникам послужить. Последний раз взирая на стройку, на которой вчера ещё работа кипела вовсю и которую с первого и до последнего дня большие проблемы сопровождали, нехватка материала, он и поверить не мог, уяснить головою пьяной, что теперь это всё уже позади, и что они, пареньки сопливые, смогли наворотить такое всем проблемам и тяготам вопреки: и крышу ударно достроить-докрыть за каких-то несколько дней всего, и бетоном полы залить на огромной площади, и даже и входные ворота соорудить и навесить успели - куда же в деревне без них. И сознательную гонку такую они устроили исключительно для того только, чтобы 20-го августа мысленно с гордостью произнести-прокричать в окна дребезжавшего на ухабах ПАЗика, крестьян сырлипкинских имея в виду: берите-де, люди добрые, пользуйтесь на здоровье! Вот он, готовый коровник, что мы обещали построить в июле вашему председателю! - мы не обманули вас! И мы недаром тут ели у вас и пили, морочили вам мозги! - мы слово своё сдержали!
Он ехал и вспоминал невольно свой первый на стройке день, поле чистое с лениво пасущимся на нём скотом, на котором кроме бытовки строительной с инвентарём да бурьяна дикого, в полтора метра ростом, да огромных “лепёшек” коровьих и не было-то ничего. Отчётливо вспомнил слова приехавшего к ним на объект Фицюлина: как он агитировал их страстно, после экскурсии памятной, слёзно помочь упрашивал, избавиться от нищеты. Они хотя и откликнулись с жаром на тот до боли тронувший их призыв, дружно его одобрили и поддержали, - но всё же верилось тогда слабо, новичку Андрею - особенно, ни разу нигде не работавшему, даже и в Армии не служившему, что они, юнцы, смогут осилить такое. Собственноручно, понимай, сумеют такую махину поднять, их “целину смоленскую”. Какой-то игрой всё это казалось в душе, глупой детской забавой. Поиграем, - думалось в первые дни, когда ничего ещё, кроме досок не струганных, перед глазами не было, и приходилось подготовительной работы уйму целую выполнять, такой утомительной во все времена, неблагодарной, невидной, низкооплачиваемой, - помашем топорами от скуки, неделю-другую убьём - и уедем домой отдыхать, всё тут безжалостно побросав к ядрёне матери. Чтобы потом колхозники сами всё и достраивали - САМИ вытаскивали себя из болота житейского, из трясины. Не так это просто - строить, как из далёкой и сытой Москвы представлялось, как командир на собраниях лихо про то им вещал, воистину по-командирски.
Про то же ему и дома все говорили: соседи, родственники, друзья. Как, помнится, потешались над ним взрослые мужички-доминошники, что у них во дворе целыми днями сидели-играли в беседке, убивали время; ну и попутно обсуждали всех встречных и поперечных, молодёжь хаяли и наставляли. Вот и его наставляли тоже, когда он, бывало, к ним в куртке студенческой подходил и по простоте душевной про будущий стройотряд рассказывал: что ехать-де туда собирается, коровники крестьянам строить, нелёгкую их жизнь улучшать.
«Да чего вы там путного построить-то можете, Андрюх, студенты-белоручки?! - ехидно все они, помнится, скалились, костяшками белыми по обшитому медью столу на весь двор громыхая. - Не смеши ты, ради Бога, нас и наши седые яйца! - когда вы гайку от болта не отличаете толком! лопату перепутаете со скребком! рубанок с фуганком!... А стройка - дело серьёзное и ответственное, на стройке специалисты нужны: каменщики и плотники профессиональные, те же растворщики и бетонщики. Мы уж про сварщиков и стропальщиков не говорим - это само собой разумеющееся. Грамотный прораб, наконец, нужен, кто бы по чертежам и тех-проектам реальный объект возводить мог, и при этом строго соблюдать технологию и технику безопасности. Чтобы у вас там не рухнуло всё в этот же день, и вас же, дурачков малахольных, обломками не завалило… Для потехи вас туда, чувствуем мы, везут: чтобы вы там дерьмо вместо скотников из коровников их гнилых выгребали и задницы коровам мыли. Готовься, паря, к этому».
А оно вон как всё складно, в итоге, вышло; вон чего они за неполных два месяца учудить-сотворить сумели!...

«Молодцы! молодцы, черти! - улыбаясь краями губ, восторженно думал он, себя и товарищей своих уважая, что сидели рядом в автобусе и, как и он, коровник с любовью рассматривали через стекло, на год со стройкой прощались. - Есть теперь чем гордиться, за что себя уважать, чем перед дворовыми циниками-трепачами похвастаться-отчитаться при встрече… Какой коровник отгрохали, а! - на загляденье! - в который уже и сейчас вполне можно скот загонять, в котором бурёнкам и пеструхам местным уютно будет: просторно, тепло и светло. Что тепло будет - точно, гарантию здесь даю! Мы на совесть строили, от души - халтуру и брак не гнали. Володька Перепечин за этим зорко с первого дня следил: халтурить бы никому не дозволил… И ушло у нас на строительство каких-то пятьдесят дней всего, а с простоями и задержками - и того меньше... Пятьдесят дней - и всё, готовый тебе новый коровник: фантастика, да и только, диво дивное, чудеса! Разве ж такое забудешь когда! разве из памяти выкинешь!... Да за одним только этим: чтобы ЧУДО подобное созерцать, быть лично к ЧУДУ тому причастным, - надо было в деревню всенепременно ехать и муки адовы здесь терпеть, которые теперь вот блаженством таким оборачиваются, гордостью и победой. Испытал бы я подобное когда, останься я дома, к примеру, прошебалдыжничай всё лето в Москве на жаре, духоте и в неволе? Да ни за что на свете! Слонялся бы там с приятелями-алкашами по разным злачным местам два месяца кряду - родительские денежки проедал, опускался бы и деградировал за картами и домино, трутнем городским становился, праздным и пустым дурачком, что и самому было б мерзко и тошно от этого. А тут!… Нет, молодец, молодец всё же я, что весной в отряд записался; хорошо, что меня в него приняли. Теперь не жалею ни сколько о том, наоборот даже: страшусь, если б не записался, если меня мужики бортанули как некоторых…»

Утомлённый последними рабочими днями Андрей ехал и улыбался, счастливый, в окошко мутное сонно смотрел - творением собственных рук любовался, что удалялось всё дальше и дальше от них во времени и пространстве, волшебным сном становясь, красочной чудесной сказкой. Высоко летала его победительница-душа по без-крайним просторам Вселенной, и гордился он собой безмерно и безгранично, как ранее никогда! - но