Невыдуманная история. Лирическая повесть

не делались никогда: на свидания, как мне представляется, люди по-доброму, а не силком ходят, не по приказу. Приказывать мне тебе ещё рановато: ты мне никто. И так никем и останешься - знай и помни про это...»
Он подумал так - и почувствовал, как стихийно зарождается в его душе негативное к прежней подружке чувство, которое застит её милый некогда образ, которое его чернит…

4

В субботу, помывшись в бане, вымотавшийся за первую рабочую неделю Мальцев решил непременно расслабиться и отдохнуть, накопившуюся усталость сбросить. Сначала верхом на лошади он долго опять катался, раздольные песни пел, любуясь природною красотой, валялся в душистом клевере с удовольствием, земными ароматами дышал, пока лошадь его отдыхала и сочной травой подкреплялась. А после ужина, когда хлопцы в клуб гурьбой убежали, он книжку лежал и читал на кровати, сборник рассказов Куприна, наслаждаясь покоем и тишиной, и свалившимся одиночеством, которое было редкостью в общежитии, как в жаркой и знойной Африке снег.
Начитавшись и намечтавшись вдоволь, силёнки утерянные восстановив, он спать пораньше улёгся и быстро заснул… Но ближе к полуночи его разбудил Чунг, что над ним чёрной тучей навис и его отчаянно тряс за плечи.
- Андрей, - сонному, стал выговаривать он ему, пока никого из ребят не было рядом. - Ты почему к Яковлевым не пришёл сегодня, как обещал? Наташа тебя весь день и вечер ждала, о чём-то важном поговорить хотела. А ты не пришёл опять, поступил как свинья. И она расстроилась сильно, плакала и переживала! Она заболела, Андрей, у неё жар, температура поднялась высокая. Елена Васильевна, когда я к ним забежал после танцев, очень меня с тобой поговорить просила: чтобы ты с дочкою побыстрее встретился, не мучил её, не томил.
- Я не доктор, Чунг, чтобы её лечить! - я боец ССО “VITA”! - ответил Андрей вьетнамцу в запале, с трудом уже сдерживая себя, чтобы соседу по комнате не нагрубить, который посмел разбудить его среди ночи, сон оборвать первый. - И приехал я сюда не шашни крутить и “тёлок” местных охаживать, а работать, коровники строить, государству нашему помогать! А ты меня будишь Бог знает когда, выспаться не даёшь спокойно! Ты посмотри глазами своими раскосыми, сколько времени-то!
Сказавши это, он плечо рывком высвободил из рук вьетнамца, выругался, к окну от него отвернулся - и ещё и голову одеялом плотно накрыл, давая понять, что всё, разговор окончен. Иди ты, мол, парень к чёрту...

Чунг отошёл, расстроенный, сам раздеваться стал, ко сну в темноте готовиться, что-то себе под нос бормоча по-своему, по-вьетнамски. Андрей же… Андрей после этого долго ещё не мог заснуть: лежал и ругался матерно, себя огнём распалял, метал громы и молнии под одеялом.
«Во дают, а! Молодцы! молодцы, черти! - гневно ругался он тихим шёпотом. - Уже и болеет она! и матушка её слёзно меня домой зазывает: чтобы я её пришёл - полечил, развеселил и утешил! Чтобы сиську её пососал, а потом ещё и трахнул бы до кучи, до полного успокоения! Цирк, да и только! Не успеешь глазом моргнуть - так ведь и вправду женят! Только замужество, скажут, поможет нашей бедной и несчастной Наташеньке выздороветь и не болеть; женись давай, скажут, кобелина без-совестный, не доводи нашу дочку единственную до греха, до слёз и истерики! А иначе, мол, рожу тебе начистим, гад, в суд на тебя подадим, за разврат посадим!»
Всё это было так неприятно Андрею: эта возня закулисная, лицемерная, от которой дурно попахивало даже и под казённым одеялом, - что он с пол-оборота взрывался и закипал, злым и бешеным становясь, каким в жизни в общем и целом не был, каким его никто из близких и знакомых не знал. Но самое-то неприятное здесь было другое: что он уже и про Наташу свою начал скверно думать, её обвинять во всём - в заговоре против него, в несуществующей хитрости и коварстве.
«Надо же, какая она оказалась ушлая и коварная на поверку! - с ухмылкой недоброй он её поминал. - А по прошлому году прямо-таки небо-жительницей мне представлялась, этаким ангелом во плоти, смоленской Татьяной Лариной… Ну нет уж, дудки! Им меня не скрутить так легко и в гнилые сети свои не поймать! Не увидит она больше меня никогда. И я её не увижу! Баста!...»

5

Но, не смотря ни на что - не смотря на стихийно-возникшую ярость и неприязнь, и упорное нежелание встретиться и объясниться, - Наташу он увидел, всё ж таки, помимо собственной воли. В ближайший вторник это случилось, днём, когда часов в одиннадцать по времени его на объекте подозвал к себе Перепечин и попросил в сельмаг за сигаретами сбегать, которые у него закончились.
«Сбегай, Андрюш, сделай милость, - сказал он ему виновато. - А то я вчера в обед чего-то забыл купить, когда проезжал мимо: думал, что хватит двух пачек и не стал шофёра нашего напрягать остановкой и ожиданием. Но не рассчитал - не хватило, увы: Тимура вечером несколько раз угощал, Гришаева Юрку, которые всё якобы курить бросают оба, да никак не бросят - мои смолят и смолят без конца, халявщики хитрожопые. А без сигарет мне труба: до обеда не дотерплю, измаюсь, ожидая, пока машина наша придёт… и придёт ли. И по жаре сейчас в магазин бежать неохота, по солнцепёку: старый я стал, ленивый, неповоротливый… А ты у нас на ногу лёгкий: за полчаса туда и обратно сгоняешь и глазом не моргнёшь. Давай, Андрюш, выручай. Не дай начальнику своему без табака погибнуть».
Мальцев возражать не стал: услужить Перепечину было ему приятно. Взяв у того деньги и накинув на голое тело рубашку и тренировочные штаны, он скорым шагом направился со стройки к сельмагу, до которого было от них километра полтора, и мимо которого они каждый день на работу и с работы ходили. Зайдя через пятнадцать минут в магазин бодро, он увидел там очередь из трёх баб, впереди которых стоял уже здорово пьяненький местный кузнец, успевший с утра нализаться. Он стоял, по-хозяйски навалившись животом на прилавок, и у продавщицы водки себе просил, которую та ему продавать наотрез отказывалась.
Из-за этого в крохотном магазине поднялся невообразимый шум и образовалась очередь, в которой Мальцеву пришлось около двадцати минут простоять - подождать, пока пьяного мужичка боевые бабы с матюгами и зуботычинами оттолкнут от прилавка, освободят проход. А потом и вовсе вытолкают на улицу с криками: «давай домой проваливай, пьянь, иди помогать своей Нюрке! С утра уж глаза залил, и всё ему мало! И когда только нажрётся, скотина, гнилую утробу свою напоет! С восьмого класса, гадина, сволота, самогонку вёдрами пьёт и пьёт, и всё никак не подохнет!...»

После ухода недовольного кузнеца очередь рассосалась быстро, и Андрей, купив у продавщицы две пачки «Явы», вышел на крыльцо сельмага, намереваясь побыстрее вернуться на стройку, где его наверняка заждались... И вот в этот-то самый момент он неожиданно и столкнулся с Яковлевой, которая стояла метрах в восьми от крыльца, наклонившись над новой детской коляской, из которой она пыталась поднять на руки грудного ребёночка и с ним, по-видимому, зайти потом в магазин.
Увидев её, Андрей испуганно вздрогнул и остолбенел, и попятился было назад, машинально планируя вернуться вовнутрь помещения, чтобы избежать встречи. Но через секунду замер на полушаге, вовремя сообразив, что с его стороны будет и глупо, и без-полезно это, если Яковлева в сельмаг пришла, если через минуту там сама будет…
«Чей это у неё ребёнок-то, интересно?» - было первое, что растерянно тогда он подумал, залившийся густой краской стыда и истуканом застывший на крыльце магазина, которому предстояла вскорости с бывшей подружкой встреча... и разговор, незапланированный и внезапный, и оттого неприятный совсем, крайне тягостный даже. Разговор, которого лучше было бы избежать совсем, или отложить на потом - до лучших времён что называется, до “хорошей погоды”.
Наблюдая пристально за Наташей, он видел, как вытащила она из коляски ребёнка, с головой укутанного в пелёнки, с любовью прижала к себе, что-то нежное ему прошептала, поцеловала страстно, качнула вверх и вниз, чтобы спал крепче; после чего выпрямилась и, развернувшись вполоборота, сделала шаг к крыльцу, на котором стоял Андрей…
Увидев его, и она, в свою очередь, вздрогнула и напряглась, испуганно чуть-чуть назад отшатнулась, будто в стеклянную стенку стукнулась лбом. Поморщилась от того удара мнимого, виновато заулыбалась как маленькая, засмущалась - и так и застыла на полушаге, остолбеневшая, вцепившись взглядом в дружка своего, которого она всю неделю к себе настойчиво зазывала, но который проигнорировал тот её страстный призыв.
В растерянности застывшие возле сельмага, они стояли и буравили друг друга глазами, предельно-взволнованные, юные и прекрасные, не видевшиеся целый год и уже друг от друга отвыкшие, естественно, забывшие лица свои и всё остальное, важное. Им теперь предстояло опять приглядываться и привыкать, соединяться душами. И каждый будто бы стоял и гадал: «А надо ли? а есть ли ещё в этом смысл? И будет ли им опять хорошо вдвоём? Так, как было раньше!...»

6

Такие именно мысли, во всяком случае, ураганно носились в голове Андрея, который, осторожно спустившись с крыльца и подойдя, наконец, к девушке, первым прервал молчание и тишину, становившиеся невыносимыми и неприличными.
- Здравствуй, Наташ! - как можно приветливее и добрее произнёс он, на подружку свою, улыбаясь, посматривая, стараясь при свете солнца получше её рассмотреть, чего даже и год назад не часто ему удавалось. - Рад тебя увидеть опять! В полном, так сказать, здравии!
- Здравствуй, Андрей, - сухо ответила повзрослевшая и возмужавшая Яковлева, натужно улыбнувшись белозубой улыбкой и покрепче прижимая к себе дитяти, который отчего-то проснулся и заплакал на её руках. - Я тоже рада видеть тебя, поверь, очень рада… Я ждала тебя целый год, Андрюш, - и осенью, и зимою, и теперь, - памятуя о нашем с тобой уговоре. Очень надеялась, что мы с тобой ещё и неделю назад встретимся, что ты к нам сразу же и придёшь - в день приезда. Напрасно, наверное…
Она, вольно или невольно, но этим как бы предъявляла претензии Мальцеву, упрекала и, одновременно, связывала его их недавним совместным прошлым, самым пустяшным и невинным по сути, коротким и смешным. И это было неприятно ему - и слушать такое, и обязанным себя ощущать, по рукам и ногам спутанным, - чего он, приезжая опять в Сыр-Липки, больше всего и боялся, и чего планировал избежать… Оттого и не ходил в клуб, не откликался на просьбы и упрёки Чунга...
- Да у нас первая неделя на стройке - самая тяжёлая, - начал нехотя оправдываться Андрей. - После институтских кафедр, шариковых авторучек и книг топором целый день тут у вас на жаре махать - занятие не из приятных: сама, поди, понимаешь. Всё тело и руки гудят и ноют под вечер так, что и на ужин сходить сил не хватает. До койки после ужина доберёшься - и сразу спать. Силёнок ещё куда-то идти практически уже нету. За ночь, не вру, Наташ, не успеваешь восстановиться, руки натруженные привести в порядок, спину. Я, во всяком случае, от постоянной ломоты и мозолей избавиться пока не могу, не получается.
Мальцев рассказывал всё это Яковлевой не спеша, а сам придирчиво рассматривал её, пытаясь понять для себя, сильно ли она изменилась с их августовской последней встречи, и в какую сторону... Изменения же были