Невыдуманная история. Лирическая повесть

нежелательные - да мало ли ещё чего. Врачи - они тебе чего хочешь придумают: только плати... Побегают, побегают к ним люди, намучаются и настрадаются от безысходности; а потом махнут рукой - и искусственное оплодотворение от отчаяния делают или даже на суррогат идут; крадут детей, наконец, из роддомов или прямо на улице... А тут тык-тык-тык - и готово дело! Рядом со мной, без-чувственным, полежала деваха, час об меня потёрлась грудью и животом - и всё. И сразу же понесла плод заветный, живой: чудеса, да и только!... А сегодня мне его на показ демонстрирует-выставляет с гордостью. Получи и распишись, дескать, товарищ Мальцев, друг мой ситный, - подарочек тебе от меня драгоценный и долгожданный! плод нашей прошлогодней страсти! Понравится - приходи ещё. Приму и удовлетворю по полной - не пожалеешь… А потом и ещё тебе, дескать, такую же точно Олю состряпаю, простаку-дураку, - в довесок! Да сколько хочешь тебе таких Оль рожу! - хоть десяток! - здоровье мне позволяет. Рядом лишь со мной полежи чуток - для верности и отчёта. И всё у нас будет в ажуре: я опять понесу - я плодовитая. И всех их тебе с радостью и отдам потом - бери, мол, дружок, не жалко. Деньги только плати за них за всех - мне на сытное житьё-бытьё, - и потом трахай меня сколько хочешь!... И ещё отвези меня в Москву непременно - и к себе потом пропиши как законную свою жену, матушку твоих славных деток. Это - обязательное моё условие! требование даже! - так теперь все действуют и живут. Чем я-то хуже?... А я тебя буду за это в столице удовлетворять как персидского шаха; и детишек буду тебе рожать без счёта - как свиноматка та же! Но это, повторю тебе ещё раз, парень, для ясности, только когда законной супругою твоей стану, когда официально перееду и закреплюсь в Москве на твоей столичной жилплощади… Так что давай-ка, Андрюшенька, милый, бросай работу и стройотряд, и думать начинай головой, как это нам получше и побыстрее сделать; сопли свои не жуй и не тяни: я, дескать, ждать не люблю, мне ждать некогда. Мне, дескать, жизнь свою поскорее и повернее устроить надобно, пока ты рядом ещё, пока не сорвался с крючка. И Оленька мне в этом поможет… Вот деловая сучка попалась! - глядикось! Прямо аферистка какая-то местная, честное слово. Нарвался я, м…дачок!…»
«Ну, нет уж, Наташенька, голубушка, извини, рассказывай кому другому подобные дикие и пошлые сказки. И другим претензии предъявляй. Нагуляла ребёночка на стороне, нашалавила! - сама его теперь и расти, и воспитывай, поднимай на ноги. А меня в свои бабьи игры не втягивай - я ещё не полный дебил, и не простофиля. И меня на такую туфту не купишь…»

9

Но как ни успокаивал себя Андрей целый день, как ни открещивался от предполагаемого отцовства, - настроение его от этого ни на йоту не улучшалось. В голову упорно лезли чёрные мысли… и скандальные истории разные, про которые он не единожды слышал в Москве от родственников, друзей и соседей. Сколько было у них в столице случаев, не сосчитать, когда приезжие ушлые дамы, лимитчицы или студентки, как правило, силком или хитростью женили на себе молоденьких доверчивых москвичей, затаскивая их по пьяному дело в постели. Беременели, рожали быстро, а после требовали своего - прописки и квартиры главным образом, алиментов. И как ни отбивались от таких двуногих пираний ребята, пытаясь честь и достоинство отстоять, имущество и свободу - суд всегда становился на сторону матерей, которым ещё отдавались и дети в придачу. А простодушные и неискушённые москвичи неизменно проигрывали в подобного рода делах, ломая себе и родителям жизнь, оставаясь ни с чем по сути: с одной лишь голой задницей и обидой… В доме Мальцева похожая произошла история, когда женившийся на приезжей студентке сосед уже через несколько лет молодой супружнице, не захотевшей с ним, “недотёпою”, дальше жить, на стороне себе ухажёра заведшей, - так вот польстившийся на “клубничку” сосед вынужден был ей, матери его ребёнка, половину квартиры отдать, холодильник, телевизор и мебель. А самому с родителями после размена со скандалом переехать в зачуханное Медведково - это с Сокола-то! - где они теперь и живут, от тоски и обиды по вечерам волком воют…

«Неужели ж и я, чудачок, под такую мегеру попал? - испуганно думал Андрей. - Во-о-о дела! Представляю, что скажут родители, когда я в Москву приеду и сообщу им про это: что в деревне, дескать, себя гарную кралю-Галю завёл, сам того не желая, которая уже и родить успела, стерва, за год заматереть и обабиться. Понимай - заимела главное оружие против меня, мощную юридическую зацепку… И отца, и маму сразу же хватит удар. А уж про престарелую бабушку и говорить нечего: той и вовсе не позавидуешь, бедной… Да-а-а, попал ты в историю, Андрюха, в переделку ужасную и немыслимую, про которую ещё и вчера ни сном, ни духом не ведал… Недаром значит я категорически не хотел начинать встречаться и миловаться с ней. Чувствовало моё сердечко опасность, чувствовало…»

10

Кое-как дотянув до конца тот злополучный рабочий день, оказавшийся самым тяжёлым из всех, в первую очередь - в психологическом плане, естественно, Мальцев вместе со всеми вернулся в лагерь вечером, молча умылся, поужинал без аппетита и сразу же улёгся спать, ни с кем по обыкновению слова не проронив, не пожелав доброй ночи.
Домой к Яковлевым он не пошёл, понятное дело, как Наташе пообещал. Даже и не подумал идти, принципиально не собирался. Видеть её - такую! - с пищащим ребёночком на руках, известных действий от него ожидающей, клятвенных обещаний жениться и перевезти в Москву, он решительно не хотел: ему это было тогда ни с какой стороны не нужно, это было противно всему его существу.
«Лучше пораньше спать завалюсь и подольше посплю, накоплю силёнок. Мне это будет куда полезней и здоровей, чем по гостям-то шляться… Напоют опять наливочкой, как в прошлом году, до полубезчувственного состояния, спать рядом с ней уложат. С них станется! А утром свидетелей позовут, участкового вместе с Фицюлиным - чтобы, значит, потом подтвердили они мои с их бедовой дочкой интимные отношения... И тогда уж точно не выкрутишься: женатым тогда придётся возвращаться в Москву, с молодой супругой и дочкой…»
«…Ну, нет уж! Хватит с меня уловок и хитростей ваших, хватит, господа хорошие, деловые. Накушался ваших харчей и наливок, на всю жизнь наелся и напился, пропади они все пропадом. Лучше я тут уж, с парнями своими рядом посплю, на кроватке казённой, лагерной. Чтобы потом ни одна не придралась сука, не предъявила за трапезу счёт, за дочку испорченную и брюхатую…»

Но напрасно он уговаривал себя расслабиться и успокоиться, наконец, уснуть и забыть побыстрее про утреннюю у магазина встречу. Спать он в ту ночь так и не смог: до утра лежал и трясся как тяжелобольной, громко стонал и хрипел, с боку на бок очумело вертелся. Голова же его как раскалённая паровозная топка гудела, от жара которой волосы трещали и сохли на голове и барабанные перепонки лопались. Состояние его было такое, если коротко описать, будто бы он, расставшись с Наташей, вдруг потерял сознание и к чертям на расправу попал, ей-ей! И сразу же - на раскалённую сковородку, где было ужасно муторно организму, нестерпимо душно и жарко, и очень и очень страшно, тесно, тоскливо, темно. Откуда, барахтаясь изо всех сил и перенапрягаясь жутко, он всё пытался выпрыгнуть побыстрей, к прежней беззаботной жизни вернуться, на чистый воздух и волю. Да только у него это не получалось по какой-то странной причине: вокруг сплошь были черти рогатые, злобно скалящиеся и шипящие, темнота и жуть; и ад кромешный, испепеляющий, из которого не просматривалось выхода, хоть плачь, в котором он обречён был сгореть и погибнуть...

11

Но больше и сильнее всего в той патовой ситуации ему было жалко родителей, безусловно, которых он очень любил и ценил, и не хотел тревожить, расстраивать своими юношескими проблемами. Тем более - морально пачкаться и низко падать в их светлых и чистых глазах, представать перед ними и перед бабушкой этаким ухарем непутёвым, кобелём пакостным и без-совестным. Люди-то они у него были достойные, верующие, трудовые, отдававшие ему буквально всё с первого на свете дня, пытавшиеся вырастить его Человеком… А он вдруг взял и такое выкинул в 19 лет, молодую девушку с пьяных глаз обрюхател, которая уже и родила, претензии вон уже предъявляет, пусть пока и не твёрдо, не слишком настойчиво, - но которая была ему не нужна совершенно. Ни одна, ни с ребёнком, тем более, ни с роднёй…

«Представляю, что скажут они, как округлятся и вылупятся их глаза, а потом и волосы на голове дыбом встанут, когда я приеду и расскажу им всё, как в прошлом году погулял-почудил в Сыр-Липках, в какой блудняк тут влетел. Про Наталью Яковлеву им расскажу, про её дочурку Оленьку, которая неизвестно ещё от кого: здесь ещё хорошенько разобраться надобно… Ну и что делать думаешь? - ошалелые, спросят они меня хором. - Как собираешься жить дальше? Как институт заканчивать будешь, если вдруг женишься, чем ребёнка, себя и жену станешь кормить? Где, наконец, жить втроём собираетесь? В нашей московской двушке, да? - где нам и вчетвером-то жить уже стало невмоготу, с престарелою бабкой мучиться… А ты ещё и жену, справедливо поинтересуются, хочешь к нам сюда привести с грудною девочкой на руках, и нам на шею повесить, да? Чтобы мы их вместе с тобой поили и кормили из общего котелка, пока ты инженером станешь и работать пойдёшь, чтобы последние силы на неё тратили? У тебя совесть, спросят, сынуля наш дорогой, есть? И голова на плечах, в особенности? Сначала, скажут, твёрдо на ноги встань: образование получи и место доходное, собственное жильё заработай, деньги начни домой приносить хорошие. А уж потом и делай что хочешь - буйствуй, женись и любись, семью заводи и детишек. Тебе-де тогда и слова поперёк никто и никогда не скажет, когда сильным и смелым станешь, и ни от кого не зависимым…»
«И это будет правильно с их стороны, абсолютно правильно, - хорошо понимал Андрей, угоревший, шальной и мятущийся. - Я ведь и сам хорошо понимаю это, и сам бы точно такое сказал кому угодно при случае... А главное, я и сам учиться очень хочу. И совсем не хочу жениться, не испытываю в этом потребности. Тем более, категорически не хочу уходить из семьи, от родных и любимых родителей и бабушки дорогой, голову себе начинать ломать проблемами и заботами посторонними, детским питанием и жильём, пелёнками и клеёнками, женою какою-то, век бы её не знать и не видеть. Кто она мне, в самом-то деле?! зачем, на кой ляд сдалась?! Чего я с ней хоть здесь, хоть в Москве буду делать-то?! Людей смешить! И сам вместе с ними смеяться!…»
«В прошлом году с ней всё как-то случайно у нас получилось, с Наташей этой, стихийно и по-детски прямо-таки: встреча на танцах, угар и восторг молодой, кураж, не понятно с чего вдруг со мною случившийся, мощная к видной девушке тяга. А потом и вовсе прогулки эти дурацкие начались, которые пользы мне не принесли, не добавили, от которых я здорово уставал; потом - последняя у неё дома ночь, которую я сладко проспал по сути, пьяненький… Я уехал в Москву и забыл про неё. За год и не вспомнил ни разу… А сегодня встречаю её и слышу, вижу воочию, что у неё родилась дочь. И отец её вроде как я, и уже вроде как обязан о них обоих