Невыдуманная история. Лирическая повесть

у неё такой, что так любишь её и так заботишься; перед соседями может тобою хвастаться, ставить тебя в пример. Правда-правда!... Ну а жену молодую значит тебе не жалко, что она нервничает, места себе не находит; что в Москве никому не нужна, не привязана ни к какому месту, что болтается тут как дерьмо в проруби - и сильно переживает, второй год комплексует из-за этого печального и прискорбного факта! А тебе на это плевать с колокольни!... А чего ты тогда раздеваешься-то, не поняла, и по-хозяйски в постельку мою ложишься, если тебе на меня насрать, если бабка тебе дороже?... Любви дармовой захотелось, да, поцелуев и ласки женской, страсти, тепла на ночь, сексу?! Одному-то спать плохо, поди? - и холодно, и “голодно”, и без-приютно? - я понимаю. Как понимаю и то, что хорошо ты устроился, парень, как я погляжу! Прямо как клещ-паразит настоящий, или тот же альфонс! Хочешь “клубничкою” сладенькой каждый Божий день до отвала питаться - и ничего за неё не платить: на дармовщинку жить у меня под юбкой, этакой порточной гнидой или тем же клопом, надоедливым и вонючим… Ну, нет уж, мой дорогой, хватит: не на ту напал. Иди вон в большую комнату и спи там теперь один на диване. И онанируй всю ночь на здоровье, как ты это до меня делал; лежи и дрочи до утра как желторотый пацан, удовлетворяй сам себя - и кайфуй от этого. И дёшево, и сердито, как говорится. Или же свою бабку трахать езжай на Сокол. А я лучше в это время посплю: целее буду… А утром вставай и завтрак сам себе готовь у плиты, и жри потом в одиночестве эту свою стряпнину, посуду после себя мой, стол убирай. А ты как думал?!… Я же больше своих прямых супружеских обязанностей исполнять не стану, так и знай, дорогой, если ты свои исполнять не хочешь. Если старую, выжившую из ума бабку легко на меня меняешь, и мне же и говоришь о том, вроде как даже с упрёком: какая я, дескать, плохая жена, жить вам спокойно и тихо мешаю своими просьбами и проблемами... Во-о-о дают, а! Родственнички плутоватые, хитрожопые! Ловкачи-москвичи! Ничего-ничего, подождите, я приучу вас к порядку всех, как ссать и за кусты держаться, - я заставлю себя уважать!... Ну-у-у, чего вылупился как сыч?! Ты слышал, что я сказала?! Давай поднимайся с кровати и проваливай отсюда в большую комнату, на диване там теперь спи. Видеть не могу твою хитрую рожу!...

Поняв, что жена не шутит, перетрусивший Мальцев поднялся и ушёл в гостиную - на диване спать… Но всю ночь не сомкнул глаз, огнём горя изнутри и чувствуя, что произошло что-то страшное между ними - трагическое, роковое и непоправимое, - после чего возврата назад не будет уже, ни при каком условии и старании с его стороны. Кончились, увы, и их первый медовый месяц, и тихая спокойная жизнь, достаточно банально и пошло кончились. Как и на светлое совместное будущее надежда, на крепкую молодую семью… А вместе с этим - и целое море счастья куда-то вдруг испарилось, будто бы глубоко в землю ушло после внезапного скандала-землетрясения, которого, счастья, также невозможно будет вернуть никакими силами. Зови его, не зови!…

5

А их семейный корабль после того злополучного разговора и вправду заколыхался, задёргался, затрещал как при девятибалльном шторме. Пока вдребезги ни разбился весной о “подводные рифы”, что у молодожёнов несовместимостью называются, и ни рассыпался окончательно на радость всем.
Жизнь у них с той поры, если морскую терминологию дальше продолжить, пошла как бы волнами - вверх и вниз. Это когда гребень очередной волны: относительное спокойствие и миролюбие в их отношения, напоминавшие первый совместно-прожитый месяц со стороны, -  сменялся глубоким падением в пропасть, погруженьем в бездну, в пучину морскую, когда у них начиналась страшная ругань из-за прописки - и взаимная неприязнь. И тогда они ссорились в пух и прах, по разным комнатам разбегались, разным кроватям. А ближе к Новому году - и вовсе по разным квартирам: рассерженная Розовская взяла за правило Мальцева к родителям выгонять. А самой отдыхать от него - жить одной, либо с друзьями.
Вот и Новый 1985 год они, разругавшиеся до громкого, встречали розно: Андрей на Соколе у родителей, Лилька - на проспекте Мира с сокурсниками по ГИТИСу, которых дополнили и выпускники. Оттянулась на праздники так без опостылевшего супруга, такой умопомрачительный “забег в ширину” устроила, зараза этакая, что и чертям тошно было. По слухам, напилась в стельку пьяная и потом по очереди переспала со всеми, кто у неё был в гостях и на неё захотел забраться, сладости её вкусить. Вела себя пошло, развязно и отвратительно до неприличия, с неким вызовом даже, бравадой, пытаясь этим будто бы Мальцеву насолить.
А после праздника, очухавшись и проголодавшись, позвонила мужу, поздравила с Новым годом и попросила вернуться назад виноватым голосом. Уверяла, убитая, что ей одной очень плохо и грустно, что холодильник у неё пустой; просила, чтобы Андрей не гневался и побыстрей приезжал к “своей милой девочке”, не мучил и не томил её, а лучше приласкал и утешил.
И ошалевший от счастья супруг, собравшийся за одну минуту, всё бросил в отчем дому - родителей, бабушку, гордость - и, сломя голову, помчался к жене, которую безумно любил и без которой мучился и тосковал безмерно, ревностью исходил. Она ведь такая сладкая с ним была, под настроение-то - взрывная, податливая и аппетитная! - так тонко чувствовала его, истошно кричала в объятьях, по-звериному дёргалась и извивалась, царапала спину, истекала соком во время оргазмов, которого было так много на удивление, как у берёзки весной, что хоть впору в банку его собирай и консервируй на зиму как нектар целебный… Разве ж такое забудешь когда, разве из памяти выкинешь их умопомрачительные сексуальные оргии! Оральный или анальный секс, секс в ванной, прихожей или на кухне, стоя, сидя или же на боку, - ей было всё нипочём и всё хорошо, всё в радость. Такая это была неуёмная и безотказная в любви женщина. Именно женщина - не лесбиянка, не синий чулок, не монашка вонючая и сухая! - любившая эрос и мужиков до безумия, до неприличия даже. Над кроватью которой вполне был бы уместен лозунг: «Свободу крылатому ЭРОСУ!»… Заражённый её женскими чарами и телесами Мальцев уже не мог без них жить, нормально дышать и работать, есть спокойно и спать, общаться с родственниками и друзьями. Он сделался “наркоманом” и “пьяницей” одновременно, безвольным РАБОМ ЛЮБВИ, послушным орудием в руках своей похотливой разбойницы-Лильки.
Вернувшийся после недельного отсутствия на проспект Мира, он очумело кидался в её объятия, с трудом успевая раздеться, одеяние с неё и с себя снять. И они барахтались на кровати до одури и изнеможения, до синяков и ссадин, и кровавых засосов повсюду, навёрстывая упущенное, давая крику, визгу и грохоту на весь дом, поражая этим эротическим буйством соседей, не слышавших подобного никогда и не менее их самих чумевших и возбуждавшихся. После чего они жили спокойно и тихо несколько дней, купаясь в любви и ласках…
Но потом, когда притуплялась и гасла любовь, и наступали серые будни, рутина, встрепенувшаяся и будто ужаленная Розовская, одержимая маниакальной идеей немедленно москвичкой стать, грустнела и супилась, цвет на лице теряла - и напоминала Мальцеву про прописку, которая ей была нужна позарез, которой она прямо-таки бредила.
И у них опять начинался громкий скандал, кончавшийся разлукою и разъездом. Рассерженная, своенравная Лилька, не добивавшаяся своего, выгоняла “альфонса”-Андрея к родителям в качестве наказания, отлучая его от тела и от любви… Но через какое-то время, опомнившись и остыв, оголодав во всем смыслах, возвращала его назад. И у них всё начиналось сначала - какая-то совершенно дикая и безумная, если со стороны смотреть, трагикомическая семейная карусель, которой конца и края не было видно.
С уверенностью можно предположить, что норовистая и неуправляемая супруга, не терпевшая отказов и возражений, или когда что-то было не по её, совсем по-иному бы себя с Андреем вела, куда свирепее и решительнее, и эффективнее, что существенно, будь у неё на руках главный козырь - ребёнок. Им бы она как щитом прикрывалась, и как бревном прошибала стены. Или хотя бы только беременность будь, которая б тоже ей сильно на пользу пошла, поспособствовала своего добиться.
Но забеременеть от Мальцева она почему-то никак не могла, хотя и совокуплялись они первое время почти что безостановочно. Уж слишком разные они были, видать, - во всём; по-разному смотрели на мир и на вещи. Вот Господь-Вседержитель им детишек и не давал - на кой ляд, действительно? - которых бы им потом всё равно пришлось по углам со скандалом растаскивать, делить; вместо того, чтобы холить, любить и беречь, совместно растить и воспитывать…

6

Волнообразная скандальная совместная жизнь и Андреева туда-сюда беготня с вещами продолжались у них до середины марта 1985 года, чуть больше четырёх месяцев по времени. И когда и чем те их раздоры закончились бы? - Бог весть. И закончились бы вообще чем-то реальным и путным? Несдержанная Розовская, ужасно истеричная, как быстро выяснилось, амбициозная, жестокая, нахрапистая и своевольная, хотя и бесилась от мужниной несговорчивости, неготовности её прописать, и периодически выгоняла Мальцева вон из дому, видеть его весной уже не могла и давно разочаровалась в нём как в мужчине и личности, если вообще когда очаровывалась, - но, тем не менее, насовсем не хотела его отпускать. Для неё это было бы “себе дороже”. Главную-то свою цель, которой являлась прописка, она ведь так и не достигла ещё - забуксовала в начале пути, упершись в твердолобых родственников. Поэтому глупо было бы выходить из игры и добровольно концы обрубать, идти на попятную, не получив приза. Это, помимо прочего, с её стороны ещё и недальновидно было бы: столичного мужа окончательно от себя прогонять, без замены, от которого, если по-честному, ей в плане будущих перспектив было мало проку?
Но… московские прописки - они ведь на дороге не валяются, как известно. А она предельно-расчётливая была девушка, целеустремлённая и волевая; была по натуре бойцом - не мямлей и не нытиком. И сдаваться кому-то без боя, предварительно что-то задумав и загадав, уступать или отступать, терять выгоду ей было и не по нутру, и не по сердцу. Тем более - великовозрастному телёнку-Мальцеву, который быстро сделался у неё ручным, которым она как комнатной собачонкой командовала.
Ведь неизвестно было, действительно, появится ли ещё такой слюнявый москвич на её тернистом столичном пути, который захочет взять её в жёны однажды и одарить жилплощадью. И уж «лучше иметь синицу в руках, чем журавля в небе»; хоть крохотную иметь надежду, чем совсем никакую. Эти немудрёные правила человеческого общежития и преуспеяния - держать на поводке жертву и до последнего пить её кровь - она с молодых лет усвоила, а может и родилась с ними… Поэтому-то и стояла насмерть в борьбе, думая лишь о выигрыше, лишь о победе…

7

Однако мужа она всё ж таки выпустила из своих цепких лап - не удержала, красотка. Мальцеву тогда здорово повезло - помог его величество Случай. Или Сам Господь Бог подумал-подумал, сжалился над супругом-простофилей - и решительно вмешался в бракоразводный процесс, стеною вставший