Невыдуманная история. Лирическая повесть

на его, раба Божьего Андрея, защиту.
Случилось всё это так: опишем поподробнее это чудесное высвобождение ввиду его исключительной важности в нашем сюжете. Итак, в середине марта, после очередного громкого скандала в семье и поспешного бегства-ухода к родителям, Андрей, у которого на проспекте Мира остались вещи - тёплые брюки, пальто и свитер, - решил отпроситься с работы пораньше и заехать за ними к жене. Он рассчитывал и надеялся, был даже уверен в том, что она в это время была обязана находиться на занятиях в институте, и он с ней никак не встретится, не пересечётся… Но когда он приехал к Розовской, открыл ключом дверь и тихо зашёл в прихожую, - то увидел на вешалке её песцовую шубу, а рядом - дорогую мужскую дублёнку, показавшуюся подозрительной. Не менее подозрительными показались и мужские зимние сапоги, валявшиеся на полу рядом с Лилькиными. И тоже дорогие, импортные, кожаные, на сплошной каучуковой подошве и с натуральным мехом внутри, только-только входившие тогда в моду.
Из спальни в этот момент доносились скрипы кровати и стоны, обескуражившие его, неприятно его поразившие, заставившие больно заныть и затрепыхаться сердце в предчувствие большой беды. И когда он осторожно, на цыпочках зашёл туда, - то увидел ужасающую картину. На их широкой кровати животом вверх лежал какой-то бородатый и лохматый голый мужик сорокалетнего возраста; а сверху на нём сидела голая Лилька в известной позе наездницы и как змея извивалась, подпрыгивала на партнёре вверх и вниз, поочерёдно груди свои набухшие ему в рот похотливо засовывая, которые тот страстно сосал. Было заметно, что она перевозбуждена, что ещё немного, секунду-другую - и наступит разрядка процесса: она на мужике кончит. Послышится её пронзительный истошный крик на весь дом, Мальцеву так хорошо знакомый, когда она разразится бурным громоподобным оргазмом, задёргается, затрепыхается как рыба в сети и обессиленная упадёт на грудь своего волосатого обольстителя. После чего вцепится губами и зубами в него жадно и хищно, как матёрая волчица в ягнёнка, и будет долго-долго губы его сосать - до боли, крови и посинения...
Нет, видеть и слышать такое со стороны Мальцеву было невыносимо! Ждать, когда она, его развратная, но безумно-любимая Лилька, слюней любовника насосавшаяся, ещё и минет ухажёру примется делать - на десерт, - что делала после полового акта всегда, что было у неё традицией...

И тогда он, взорвавшийся ненавистью изнутри, красный, раздувшийся как помидор и ужасно свирепый от ревности и от злости, не имея сил лицезреть творившееся на его глазах непотребство, грозно вышел на середину спальни и подчёркнуто громко спросил:
- Эй, голубки, я вам не сильно мешаю трахаться-то?!
Услышав голос супруга сбоку, Розовская вздрогнула, выпрямилась и замерла, как вкопанная “остановилась на половине дороги”, болезненно морщась и постанывая при этом, набухшие губки свои с досады покусывая. Но с совратителя не соскочила испуганно и виновато - вот что в ней тогда поразило больше всего, - не поспешила одеться и перед мужем на колени броситься.
Мало того, она лишь вздохнула тяжело и протяжно, с заметным неудовольствием даже, скривилась в ухмылке брезгливой и неприятной, и потом обернулась на Мальцева с раздражением и сказала зло, смотря ему прямо в глаза:
- Такой кайф обломал, козёл. Не мог зайти минутой позже, чтобы я кончила...
- Ты что, Андрюш, следить за мной вздумал что ли, уличать в неверности, да? - тряхнув головой устало, добавила она презрительно, с вызовом через пару-тройку секунд, отворачиваясь от него и убирая за спину волосы, при этом груди свои аппетитные, острые, багровые от чужих губ и рук далеко вперёд выставляя, ухажёру и мужу словно бы напоказ. - Зря. Не хочешь со мною нормально жить, как все люди живут, - не надо. Живи тогда с родителями и бабушкой. А я найду себе милых на стороне: мне на голодном пайке сидеть неохота, не люблю я этого…

От подобных Лилькиных слов, циничных, подлых и пошлых, как ни крути, дерзких и вызывающе-наглых, как и от неё самой, всё ещё продолжавшей тогда спокойно сидеть на любовнике при вошедшем в спальню супруге и даже пытавшейся вроде как кончить успеть, завершить начатый половой акт разрядкой, Мальцеву стало не по себе. В душе его всё ощетинилось и вскипело ненавистью к потаскухе-жёнушке, развратной шлюхе одесской.
- Сука ты, Лилька, похотливая грязная сука! Бл…дь расчётливая и продажная! - правильно про тебя говорят! Да только я, дурачок, не верил и никого не слушал! - хрипло произнёс он надтреснутым от волнения голосом, весь чёрный от горя, обиды и унижения, мрачный, суровый, больной. - Забудь теперь про меня, тварь, забудь навсегда. Мы с тобой с этого минуты - люди далёкие и чужие!
После этого он развернулся грозно и решительным и широким шагом пошёл от любимой супруги прочь, не видя ничего вокруг мутными от тоски и обиды глазами, в прихожей зло бросив ключи от её квартиры на тумбочку и грязно выругавшись вдогонку. Захлопнув входную дверь за собой и быстро спустившись по лестнице вниз, выскочив из подъезда на улицу как угорелый, он, воздуха полную грудь набрав и заторопившись к метро, твёрдо уже решил для себя навсегда расстаться с Розовской. Как бы это горько и тяжело ему ни было - даже и чисто физиологически от неё отвыкать, от её сочного и дурманяще-вкусного тела…

8

Неделю после того инцидента Мальцев жил у себя, стараясь не вспоминать про жену, не бередить её сладким, но и, одновременно, грязным и пошлым образом душу. И от неё самой тоже не было ни слуху, ни духу, - будто она умерла или назад в Одессу с горя вернулась… Обрадованные родители и бабушка Андрея, собравшись однажды на кухне и ситуацию тайно между собой обсудив, даже подумали сдуру, что она решила от сына и внука отстать после всего случившегося. Решили, что совесть её, вертихвостку, заела-замучила - и перекрестились дружно…

Но радовались и крестились они рановато, как выяснилось: затаившаяся Розовская не планировала законного мужа так легко от себя отпускать, ничего не получив от него в качестве компенсации за моральный и материальный урон, не окупив издержки, - не того она была характера и воспитания дама.
Ровно через семь календарных дней, во вторник, она сама позвонила Андрею. Но не домой, а в КБ. И, приветливо поздоровавшись и поинтересовавшись, есть ли у него время на разговор, не отвлекает ли она его от работы инженерно-конструкторской, крайне-полезной и важной, спросила кокетливо и жеманно:
- Андрюш, а ты что, не собираешься больше со мною жить? ты меня бросил, да?
- Да, именно так, - холодно и решительно ответил Мальцев в трубку, чувствуя по всему телу озноб от какой-то всеохватной ненависти и неприязни к супруге, замешанной на брезгливости и гадливости, и, одновременно… любви. - После всего того, что я видел на прошлой неделе, тебе глупо было бы ждать и надеяться на что-то, на какие-то нежные чувства с моей стороны, возврат в семью.
- Но я ведь законная твоя жена, Андрей, и развода тебе не давала, кажется. И в ближайшее время не дам, не жди… Так что ты просто обязан ко мне вернуться и продолжать со мной дальше жить. Думать обо мне и заботиться, во всём поддерживать и помогать, свой супружеский долг исполнять, наконец, - ты же муж мой, повторяю тебе, законный официальный муж. У меня и документы на руках имеются… И ты не можешь, не имеешь права бросить меня на произвол судьбы, недобрым людям на растерзание. Так такие вещи не делаются, дорогой, - сам, поди, понимаешь. Как понимаешь и то, надеюсь, что порядочные мужья так себя не ведут, так пошло и грубо с любимыми жёнами не поступают.
- А жёны порядочные так поступают? водят к себе кобелей при живом и здоровом муже? - не выдержал и взорвался Мальцев, забыв, что он на работе, и рядом сотрудники его отдела замерли и насторожились как по команде, и весь их разговор сидели и слушали, чтобы потом по миру его разнести. - Чего ты звонишь-то ко мне?! Да на работу ещё! Любовник сбежал, и тебя спать не с кем, оголодала, да?! Другого бычка-рогомёта найди: их в Москве много шляется - только свистни!
Он было хотел и ещё что-то Розовской высказать-прокричать, предельно-колкое и обидное, - но не высказал, не прокричал - сдержался, вовремя вспомнив, что люди вокруг: затаились, притихли и широко уши уже развесили. Сидят - и уши их разговором греют…

А на том конце провода установилось гробовое молчание: Розовская отчаянно соображала, видимо, что ей такое ответить и как разговор поудачнее провести, чтобы вечером рядом увидеть опять разозлённого не на шутку супруга, назад его возвернуть - такого обидчивого и злопамятного, как оказалось, сурового и твердокаменного.
-…Ладно, Андрюш, - наконец произнесла она как можно ласковее и спокойнее. - Ты сейчас нервный какой-то, взведённый и злой: не помню, не знаю тебя таким. И ты на работе. Я понимаю, что тебе некогда говорить, что телефон служебный, и вокруг люди… Поэтому, лучше давай приезжай сегодня ко мне: я ужин тебе приготовлю с шампанским и коньяком, ветчину запеку в духовке. И мы с тобой всё тихо и мирно обсудим, что делать и как дальше жить, - в домашней, так сказать, обстановке. Ты коньяку накушаешься с ветчиной - и успокоишься сразу же. И подобреешь. И меня простишь. И опять полюбишь. Сильно-сильно! - как раньше, как и всегда свою озорную девочку любил. Потому что я и сама крепко-крепко тебя люблю, дурачок. Тебя, а не любовников, которые одноразовые как контрацептивы, не родные, с которыми спишь по глупости, из озорства, поддавшись внезапному чувству. Переспишь - а потом жалеешь. Ходишь и мучаешься, что изменила тебе, хорошему, честному, доброму, настоящему человеку...
- Так что не суди меня строго, Андрюш, дорогой, не надо! Умоляю тебя! Я - девушка молодая и глупая, наивная и добрая очень, доверчивая: меня легко с толку сбить. Вот ловкие мужики и сбивают, лапши мне навесив на уши, до отключки вином напоив. А пьяная баба себе уже не хозяйка - факт! - под любого козла залезет и не поморщится… Ты не бросай меня больше, родной, на произвол судьбы - тогда и измен и проблем не будет. Тогда я буду только твоя, другим мужикам недоступная… Ну что, приедешь сегодня ко мне крымский коньяк пить? - выждав паузу, спросила она под конец, - и безумно любить свою девочку? Я для тебя чулочки кружевные специально надену и новую комбинацию.
- Я же сказал, что между нами всё кончено, - с неохотою выслушав Лилькин бред, сурово Мальцев ответил. - И не надо больше дёргать меня, звонить, перед сослуживцами позорить.
- Ну, подожди, Андрей, не бросай трубку, - послышалось на другом конце. - Не хочешь ко мне приезжать, ладно, не надо. Давай тогда я сама к тебе сегодня приеду на Сокол. Мы встретимся и всё обсудим, выясним отношения; чайку посидим и попьём с твоими, которых я тысячу лет уж не видела. Я им тортик куплю вкусненький: они будут рады.
- И на Сокол не надо тебе приезжать, родителей, бабушку без-покоить дрязгами и разборками, - решительно стоял на своём Андрей, не давая жене никаких шансов, никаких лазеек не оставляя на будущее, даже и самых призрачных. - Ещё чего не хватало!
- Ну, хорошо, - не унималась Розовская, терявшая уже терпение. - Не хочешь дома встречаться - не надо. Давай на нейтральной площадке встретимся. Скажи только - где?
- А на нейтральной