он мог беспрепятственно ласкать то место, откуда мама выпустила его в этот ужасный мир.
- А потом малышу нужно заняться любовью. А потом он освободит маму от ремней и наручников и позволит наслаждаться жизнью в чудесном отеле.
- Только однажды малыш оставил маму связанной. И пригласил в номер своего друга, этого ужасного Себастиана.
- И смотрел на то, как Себастиан занимается любовью с его мамой, хотя мама этого совсем не хотела, и громко кричала и плакала.
- Малыш и Себастиан ушли из номера, и Себастиан сказал, что скоро вернётся. Маме это совсем не понравилось, милый.
Дрожь стихла.
Лео стоял столбом, гадкий пот пропитывал обвисший спальный костюм, и сквозь рой бессвязных мыслей с трудом продирался внутренний голос, успокоительно бубнивший:
«Это обман, иллюзия, часть сценария… сговор, чушь, розыгрыш… видение, сон, ночной кошмар… Позовите Режиссёра, пусть всё объяснит…»
- Мама осталась одна в номере, - продолжал труп. – Маме было грустно и страшно. Она боялась этого ужасного Себастиана. И своего малыша… немного…
- Малыш и Себастиан были пьяны. Они не заковали маму в наручники. Просто связали верёвкой. Верёвку ведь не так трудно распутать, правда?
И труп неожиданно лязгнул зубами, отчего вздрогнувший Лео отступил ещё на шаг.
- Мама не нашла одежду. Возможно, гадкие дети унесли её или спрятали. Они ведь планировали продолжить развлекаться с мамой, не так ли?
- Тогда мама сорвала и набросила на себя штору. Чудесную штору с бахромой и декоративными кистями.
- Она взяла оставленные малышом сигары и спички. Такие дорогие, изысканные, ароматные сигары. И длинные спички, которыми так удобно прикуривать эти сигары. И она пошла на прогулку.
- Вот так!
И мама-труп, выставив вперёд ладони, молча и страшно двинулась на взвизгнувшего в ужасе малыша, который, развернувшись, опрометью бросился в комнату, пронёсся мимо плавающей в воздухе кровати, забежал в прихожую и отчаянно рванул на себя легко подавшуюся дверь…
И тут, замерев на секунду, каким-то неопределённым внутренним чувством, затылочным локатором или заячьей интуицией почувствовал, что за ним никто не гонится.
И за спиной никого нет.
Пустота.
Тишина в номере.
И тишина в спящем коридоре.
Лео аккуратно закрыл дверь и убедился в том, что ключик он перед отходом ко сну предусмотрительно оставил в двери, как и показала горничная.
Ведь тот, кто запирал его прежде, мог бы запереть и вновь, и без заранее вставленного в замок ключа могло бы…
«А что – могло бы?» спросил сам себя Лео.
И заметил вслух:
- Ничего же не случилось.
Медленно, короткими воровскими шажками он вернулся в номер.
И с удивлением отметил, что за несколько прошедших со времени бегства секунд комната приобрела прежний вид: тяжеловесная мебель вернулась на место, и прежняя ретро-кровать прочно стояла на полу, а не округлым левитирующим блином плавала в воздухе, и на место летающей тарелки вернулся прежний тяжеловесный балдахин.
Всё стало по прежнему.
Труп исчез.
И никто не звал его малышом.
И не говорил ему страшные, бесстыдные слова.
Дверь в пыточную (теперь Лео понял назначение этой комнаты) была закрыта.
Не было больше матери.
Ни настоящей – во сне.
Ни ложной – в кошмаре.
Было раннее утро и серый свет пробивался сквозь широкую щель между шторами.
«Бред, просто бред» резюмировал внутренний голос.
- Точно, - в кои-то веки согласился с ним Лео. – Мне испортили разум… меня свихнули…
«А ещё мертвецы боятся света» добавил внутренний голос.
И смущённо умолк.
Грим под струями душа смывался неожиданно легко.
Для этого даже не потребовался большой напор: слабого потока тёплых струй хватило на то, чтобы вернуть ночному малышу прежний облик сорокалетнего мужчины, не вполне вменяемого постояльца сумасшедшего отеля.
Лео глянул в панно из зеркальной плитки, закреплённое над ванной, зачем-то подышал на и без того запотевшее стекло, протёр его ладонью и хмыкнул, то ли удовлетворённо, то ли скептически.
Всё те же всклокоченные чёрные волосы, всё те горящие тёмные глаза отчаянного бродяги и свежее, всё ещё хранящее печать жизни, хотя при этом и болезненно-бледное лицо цвета разбавленных сливок.
«Могло быть и хуже…»
Он наполнил ванну горячей, сколь можно было вытерпеть, водой.
Щедро насыпал из жестяной коробочки, обнаруженной в стенном шкафчике над ванной, синей ароматической соли.
Погрузился с головой, вслушиваясь в тоны заходящегося в бешеном стуке сердца.
И подумал:
«Могло быть хуже…»
Выбросив изо рта вспенившие воду пузыри, подскочил, до половины высунувшись из воды.
Приложил руку к саднившему затылку и с полминуты с испугом смотрел на ладонь.
Она была красной от крови.
Примерно через час, успев просушить волосы, обмотать голову полотенцем, размотать полотенце и убедиться в том, что кровотечение поутихло, переодеться в прогулочный костюм, мысленно поудивляться клетчато-клёшенной старомодности брюк и вычурности пёстрой рубашки с отложным воротником, он покинул номер, чтобы спуститься к завтраку.
С удовлетворением отметил, что на стойке рецепции дежурит тот самый, пожилой и солидный портье, который встречал его по прибытии.
Из всего персонала рецепции именно этот служащий вызывал наибольшее доверие и даже отчасти некоторую симпатию.
Лео протянул ключ, пропев название номера и тут…
- До вечера, господин Кроссенбах, - как бы между прочим бросил портье, принимая ключ.
Между прочим, но со значением. И мгновенным, но при том внимательным, словно ощупывающим взглядом.
Отошедший было на полшага от стойки постоялец замер резко, словно подошвой зацепившись за невидимую неровность гладко расправленного ковра, потом повернулся, вновь подошёл к стойке и, постучав немного пальцами по полировке, спросил с некоторым вызовом:
- Почему до вечера? Утро только началось. Отчего же вы думаете… Да нет, отчего же вы решили за меня, что днём или уже утром, сразу после завтрака, я не вернусь в номер?
- Это особенный отель, сударь, - несколько туманно начал было портье.
- Я уже догадался! – с усилившимся эмоциональным нажимом прервал его Лео.
Нет, ему совершенно не хотелось ссориться с этим симпатичным человеком. Но в нынешнем изрядно заведённом состоянии тайны, загадки, намёки и недомолвки раздражали более всего.
В конце концов, за последние сутки отельные маги высыпали на него из своего магического мешка столько безумных сюрпризов и нелепостей, что его истончённые нервы не желали сносить более ничего необычного хотя бы пару часов.
Впрочем, многоопытный портье, почувствовав настроение гостя, ответил весьма дипломатично.
- Мы заботимся о наших гостях, сударь. Это особенный отель с особенной заботой. А вы, господин Кроссенбах, гость необычный. Поэтому мы будем рады избавить от утомительных путешествий по длинным отельным коридорам и при необходимости принесём всё необходимое…
Портье выдержал паузу.
- …в парк.
- Вот оно что! – с плохо наигранной признательностью воскликнул Лео. – А я вот, представьте, после обеда планировал подняться на крышу отеля, полюбоваться парком, позагорать…
- Ваш купальный костюм будет немедленно доставлен к шезлонгу, - заверил его портье.
- А если я всё-таки решу вернуться в номер? – продолжал пикировку Лео. – Это что, не предусмотрено сценарием? И как быть со свободой воли?
- Мы все – часть сценария, господин Кроссенбах, - с тёплой и милой улыбкой ответил портье. – Мы и есть – сценарий. Разумеется, вы можете вернуться в номер, господин Кроссенбах. Прямо сейчас. И к тому нет никаких препятствий. Но вы ведь не хотите вернуться?
- Нет, - с явным неудовольствием признался Лео.
И тут же с вызовом добавил:
- Но захочу после завтрака!
- Нет, - всё с той же отеческой улыбкой возразил портье. – Вы захотите пойти прогуляться в парк. Потому что это уже было в той реальности, в которой мы сейчас находимся. После завтрака вы захотели пойти в парк, немного прогуляться. В парк, а не в номер. Именно поэтому на вас рубашка из плотной ткани. Солнце уже встало, но воздух пока не прогрелся. Даже у нас на юге, на славном побережье в начале апреля по утрам прохладно. Но днём, сударь, будет вполне комфортная погода, уверяю вас.
- Реальность? – переспросил Лео. – Ваша фамилия случайно не Эйнштейн?
- Моя фамилия, если вам угодно знать, Шапрон, - ответил портье с лёгким полупоклоном. – И я – местный уроженец, так что в местном климате разбираюсь неплохо.
- А мои предки с севера, родом из Эльзаса, - с ответным поклоном представился Лео.
– Полагаю, моё имя вам известно не хуже, чем мне самому. В местном климате совершенно не разбираюсь, потому как ещё вчера днём мог бы поклясться, что у вас тут лето в разгаре…
Лео развернулся и тут, снова замерев ненадолго у невидимой черты, спросил:
- Как вам мой затылок?
- Небольшая рана, сударь, - ответил теперь уже невидимый Шапрон.
- Кровоточит?
- Немного, - успокоил Шапрон. – Думаю, особенного беспокойства она вам не доставит.
«Надо же… Ты и пифия, ты и эскулап…»
Всезнайка Шапрон симпатий более не вызывал.
- А почему вы назвали меня необычным гостем?
- Вы сами всё поймёте, - ответил портье. – Афиша на стойке у кафе «Танжер». Объявление о сегодняшнем вечернем шоу. Не пропустите, сударь.
- Не пропущу, - пообещал ему Лео.
Ноги и впрямь повели его прямиком к кафе «Танжер».
Кафе в мавританском стиле располагалось метрах в ста от уже известного ему ресторана «Конкордия», который в этот ранний утренний час был тих и, похоже, закрыт.
По крайней мере, стеклянная арка входа была наглухо задрапирована багровой бархатной тканью.
Двери «Танжера» были гостеприимно открыты и официант в магрибском наряде стоял у входа в ожидании первых гостей, время от времени сдержанно и меланхолично зевая и поглаживая широкий алый пояс, в пять слоёв охвативший его талию.
- Good morning, sir, - отчего-то по-английски обратился к нему страж ворот «Танжера» и сделал удивлённые глаза, получив ответ на местном и родном для Лео языке.
«А вот этот парень меня в лицо не знает» отметил Лео, замедляя шаг, а потом и вовсе остановившись возле афиши.
Этот закреплённый на рамке кусок картона высотой почти в два метра и впрямь впечатлял и никак не позволял вот так просто, с полным равнодушием пройти мимо, лишь скользнув взглядом по фото задорно смеющихся и корчащих рожи в объектив карликов-уродцев.
Впрочем, основной рекламный текст, выполненный ярко-кричащем стиле, оранжевыми буквами с белой окантовкой на общем малиново-красном фоне, особого внимания не привлёк, поскольку ничего нового не сообщал (кроме того, что уже было указано в инструкции).
Фрик-шоу какого-то господина Нивеля (то есть, на афише, разумеется, не было напечатано «какого-то», это Лео добавил уже сам и мысленно, поскольку заранее проникся к гостеприимному и чрезмерно общительному неизвестному господину Нивелю неприязнью и заранее решил, что любым способом постарается избежать его приветственных объятий у входа в Хрустальный зал).
Начало в 9 часов вечера... в .... зале... вход по пригласительным билетам.
Впечатлял список почётных гостей, любезно согласившихся почтить собрание своим
