состоявшей из всё тех же обнажённых юношей и девушек с миловидными, но какими-то бледными и безжизненными кукольными лицами.
Саклас был крупным, брюхастым мужчиной, с нагловато-брутальной, бородатой физиономией, тёмно-карими малоподвижными глазами, едва перемещавшимися из стороны в сторону под наплывами толстых век, с толстыми и мускулистыми ручищами, до крайности волосатыми ногами, придававшими ему сходство с Паном, и с волосатой же грудью, и с боками, обвисшим от обилия жировых отложений.
Всё это телесное богатство открылось взору Лео немедленно после прибытия на место встречи, ибо Саклас наготы своей практически не скрывал: всё его одеяния состояло из белой накидки, бывшей одновременно и капюшоном, наброшенной на крупную, круглую голову и на широкие плечи, которые (в чём Лео был уверен, хотя и не мог подтвердить это визуально) так же украшала густая растительность.
Затянувшееся ожидание гостя Саклас скрашивал лицезрением разворачивающейся перед ним сцены: юноши из его свиты стянули одежду с какого отчаянно брыкающегося человека (Лео показалось, что он видел его мельком прошлой ночью в клубе) и теперь молча и сосредоточенно насиловали глухо воящую сквозь кляп жертву.
Лица юношей при этом были ангельски-спокойны и чисты.
Лео поразила идеальная слаженность их действий, а так же полное отсутствие сопровождающих обычно процесс изнасилования стонов, вскриков, страстных ругательств и отчаянных оскорблений.
Само насилие напоминало скорее какое-то сакральное действо, торжественное богослужение, праздничную литургию, священный обряд, отправляемый в обстановке полной сосредоточенности и безмерной самоотдачи.
Торжественность обстановки подчёркивали еле слышно, в четверть голоса исполняемые песни на непонятном Лео и, похоже, каком-то древнем языке, которые чистыми, хрустальными голосами выводили стоявшие в стороне кружком девушки.
Лица девушек были подняты к небу, так что и непонятно было, как удерживались на их макушках ажурные, из тоненьких зелёных веток сплетённые венки, источавшие тонкий, дразнящий запах молодого мирта.
- Подходи, - позвал Саклас.
Лео подошёл ближе.
Здесь, в этом месте, следовало бы боятся, это место было очевидно неземным, нечеловеческим и страшным, но страха в душе Лео не было.
Не было ничего.
Почти ничего, разве только малая толика праздного любопытства.
«Что ещё вы учудите?»
А ещё он подумал: «Здесь нет камер».
«Нигде нет» обречённым голосом отозвался внутренний.
- Знаешь, что это за место? – спросил Саклас.
- Нет, - ответил Лео.
- Правильно, не знаешь, - глуховатым и низким голосом продолжил Саклас, не отрывая взгляд от сцены насилия.
Как раз в это время очередной юный ангелочек ввёл свой член в уже изрядно истерзанный зад воющей жертвы.
- А мог бы и знать, - и Саклас перевёл взгляд на Лео.
Вот тут гостю впервые стало немного не по себе.
Очень уж нехороший это был взгляд. Тёмный, давящий.
- Тебе совсем отшибло память? – спросил Саклас.
Лео пожал плечами.
- Вот уже второй день все пытаются мне доказать, что у меня тотальная амнезия и, хуже того, замещение личности, - со всей обстоятельностью ответил Лео.
И с досадой отметил, что Саклас, похоже, пропустил его ответ мимо ушей, ибо снова стал любоваться работой милых ангелов.
- Долго ли ему осталось терпеть? – спросил он одного из подручных.
- Ещё троих, - доложил один из ангелочков, стоявший ближе к других к хозяину.
- Включая тебя? – уточнил толстяк.
Ангелочек с готовностью кивнул.
- Этот потрудится основательно, - сказал Саклас, снова разворачиваясь к гостю. – Так что время есть...
Лео почувствовал, как холодная иголка тронула его кожу напротив сердца.
- Не бойся, - успокоил его толстяк. – Тебя обработают не здесь. И не они...
Он ткнул толстым волосатым пальцем в сторону ангелов.
- И не здесь. И не так. Но не скажу, что будет легче... Впрочем...
Саклас нахмурил брови.
- Совсем ничего не помнишь?
- Я всё помню, - ответил гость. – Меня зовут Лео Кроссенбах. До недавнего времени я жил со своей матерью в одном небольшом провинциальном городке... далеко отсюда... севернее... Потом я убил её и три недели скрывался. Жил под мостом. Потом меня пригласили поучаствовать в представлении. Поработать немного, сыграть самого себя .Обещали постоянную работу. Что мне терять? Я же психопат и социопат, тролль из-под моста. Не в полицию же... Я же сдохну в тюрьме, в вонючей камере в окружении дегенератов. Мне надоело подыхать среди дегенератов. Уж лучше покривляться в образе самого себя на сценической площадке, особенно такой шикарной как эта. Я принял приглашение и меня привезли сюда. Всё, Саклас.
- И сколько же ты прожил с матерью, Кроссенбах? – продолжал задавать вопросы толстяк.
- Сорок два года, - ответил гость.
И добавил:
- С рождения и до недавнего времени. До того как...
- А за что ты убил её?
Лео почувствовал в голосе Сакласа нотки искреннего любопытства.
И ответил без всякого душевного волнения, голосом спокойным и равнодушным.
- Она не любила меня. Она стыдилась меня. И ещё она била меня. И ещё – она осквернила мою плоть. Даже в те времена, когда я был слишком мал, чтобы заниматься с ней любовью – она уже пачкала моё тело. Она раздевала меня догола, связывала, ложилась в постель рядом со мной и ласкала меня против моей воли. Иногда, чтобы я не ревел, она затыкала мне рот. И называла меня именем отца. А когда достаточно подрос, чтобы заниматься любовью, то она стала использовать моё тело по своему усмотрению, нисколько не интересуясь моими желаниями. Три десятка лет я терпел это, и не знал иной любви, кроме этой, замешанной на насилии и презрении. А потом мне захотелось одиночества... Я ответил на вопрос, Саклас?
- Ответил, - подтвердил толстяк.
И добавил:
- Но не тот вопрос, что я задал.
«О чём это он?» спросил себя Лео.
«Путает» скептическим тоном отозвался внутренний. «Тут всё запутано, в этом гибельном месте, как щупальца у кракена...»
- А что, если я тебе скажу, Кроссенбах...
И Саклас испытующе посмотрел на гостя.
- ...что в действительности всё было прямо наоборот?
- То есть?
И Лео ошарашенно качнул головой.
- Что наоборот? Вы мне пытаетесь внушить...
- Всё наоборот, - упрямо продолжал Саклас. – Не мать насиловала тебя, а ты её. Твой отец умер, когда тебе было восемнадцать лет от роду. После его смерти ты унаследовал большое состояние и стал одним из богатейших людей в здешних краях. Твои родители считали тебя слабоумным, дегенеративным типом. Они унижали и подавляли тебя. В день похорон отца ты отомстил своей матери: связал и изнасиловал её. И потом насиловал многократно...
- Мой отец умер, едва мне исполнилось два года! – возмутился Лео. – Я его почти не помню, вот только имя – хорошо врезалось в память. Да, я был забитым ничтожеством, и без всякого унаследованного состояния, Мне не досталось ничего от отца, кроме старых жёлтых фотографий! Никакого наследства, лишь фамильное проклятие! Я был растоптанной тварью, но отомстил лишь однажды – после чего кинулся в бега. А потом...
- Нет, дружочек...
И пухлые губы Сакласа расплылись в издевательской ухмылке.
- Твоё сознание слепило шикарную историю, но твоя подлинная биография, Лео Кроссенбах, слишком хорошо известна в здешних краях. Ты многократно мстил твоей матери, ты мстил ей годами и никак не мог утолить жажду мести, дорогой мой ублюдок. И каждую весну, к началу сезона, ты привозил её в «Оберон». Зачем? Чтобы всласть поиздеваться над ней в одной особой комнатке, которую приготовили для тебя твои отельные слуги. Отель был твоей территорией, ты чувствовал себя здесь хозяином, всесильным и неуязвимым. Вот только однажды ты немного переусердствовал в мести, Лео Кроссенбах, и власти твоей пришёл конец. А потом пришёл конец тебе и твоим друзьям...
И Саклас хитро подмигнул.
- Как моя версия биографии?
- Ничего из сказанного – не было! – отрезал Лео. – Или было, но не со мной.
- С твоим злым двойником? – и Саклас, к подмигиванию, состроил ещё и кривую, шутовскую рожу.
Лео промолчал.
- А ведь ничего страшного не произошло, Кроссенбах, - продолжал толстяк, перестав корчить рожи и перейдя на притворно-умильный, почти сдобный тон.
- Мать всегда оскверняет ребёнка. Потому что рожает его. Потому что улавливает душу, летающую среди возвышенных хрустальных сфер, облекает её в плоть и приводит в этот мир, нам на развлечение. Матери – лучшие союзники ангелов этого мира. Ангелов-осквернителей!
- Быть может, демонов? – предположил Лео.
Саклас рассмеялся задорно и протянул ладонь в сторону насильников.
- Да ты посмотри на их чистые лица! Посмотри, какой чудесный свет от них исходит! Попробуй у них отсосать – и в рот тебе польётся чистая небесная амброзия.
- Да я пока воздержусь, - заметил Лео.
- Они приходят и в образе демонов, - продолжал Саклас. – Они могут быть прекрасны обличием, но могут и внушать отвращение. Они могут принять облик юношей и девушек, мужчин и женщин, стариков и старух, они могут быть молодыми, они могут среднего возраста, они могут быть покрыты морщинами и дряблой кожей. Они могут принять любой из человеческих образов. И любой – из ангельских. Но их облик может быть и демоническим, и тут ты прав, дорогой Кроссенбах. Они приходят и в обличии жутких, отвратительных чудовищ, от одного вида которых застынет кровь в жилах и волосы покроются сединой. Какими ты их призовёшь – такими они и придут.
- Это лишь образы, Кроссенбах. Маски, грим и немного фантазии. Но люди – рабы сцены, которую мы для них построили. Их реальность – создаваемые нами образы. Их тела – созданные нами сценические костюмы, реквизит нашего театра.
- О, не я придумал это, Кроссенбах. Этот мир – гениальное творение Демиурга. Люди знают Творца под разными именами: Яхве, Саваоф, Иисус Христос, Энлиль, Баал, Мардук, Ахура Мазда, Индра, Шива, Кришна и Вишну и ещё сотни других имён, произносимых людьми вслух и не подлежащих произнесению, явных и тайных, сакральных и давно утративших ореол святости, сохранившихся до наших дней и утерянных во тьме веков.
- Людям известны и другие его имена: Сатана, Люцифер, Вельзевул, Ариман и множество иных, произнесение которых ведёт к единение с той стороной Творца, которую люди считают тёмной.
- Но нам известно, что нет никакой тёмной стороны, как нет и светлой.
- И свет и тьма – иллюзии, игра воображения ограниченного человеческого разума.
- Иллюзорный свет и воображаемая тьма исходят от одного источника, одного Творца, создателя обманчивого мира материи.
- И только нам, знающим истину, дано обращаться к нему по имени.
- Потому что только мы знаем подлинное имя Демиурга. Мы знаем, что Создателя зовут – Ялдабаоф!
- И ты это знал, Кроссенбах! Точнее, не ты, а тот, кто прячется сейчас под твоей маской.
Лео удивлённо посмотрел на толстяка.
А тот, сверля его чёрным взглядом, произнёс тяжело и медленно:
- Я ведь это не тебе говорю, Кроссенбах, а тому, кто спрятался внутри тебя. Тому изворотливому гадёнышу, который пытался нас обмануть и которому придётся сегодня проснуться и показать нам свою лживую, плаксивую рожицу, по которой мы все, признаться, уже изрядно соскучились. Ты помнишь, как зовут
