Сердцебиение

не испугали Сашины панические атаки. Леон... берегите ее, главное, не допустите у нее нервного срыва, это может очень сильно ей навредить. Лечащий врач говорил, что последствия могут быть непредсказуемыми и чреваты осложнениями. Обязательно научитесь делать уколы. Сейчас мне нужно идти, у меня самолет до Москвы через два часа. Муж не должен заподозрить, что я была здесь.
-Скажите, как вы узнали мой адрес?– спросил я ее.
-Мой секретарь все выяснил, хотя муж не хотел мне сообщать даже то, что вы расписались.
-Кое-кто сообщил мне, что ваш муж планирует похитить Сашу для принудительного расторжения нашего брака,– сказал я, внимательно глядя на Сашину мать.
-Да, я знаю эти его сумасбродные планы и не позволю им исполниться. Поверьте, у меня есть для этого возможности. Вижу, вы наняли охрану, это очень кстати. И найдите ей хорошего психотерапевта для постоянных сеансов. Не жалейте средств – я все оплачу.
-Спасибо вам!– сказал я, провожая ее до двери. После этого она протянула руку к Саше и поправила прядку, выбившуюся у той из прически. С этим и ушла.
-Ты хотя бы обняла ее на прощанье,– сказал я Саше, когда дверь уже закрылась.
-У нас никогда не были приняты всякие нежности,– ответила она и только сильнее прижалась ко мне.
  В пакете, подаренном Сашиной матерью, лежало 200 купюр по 500 евро.

***29
Среда4
  Весь вечер мы работали над проектами. Я видел, что Саша до сих пор напряжена, но она все отрицала и упорно сидела за ноутом.
-Ты же сам говорил, что нужно быстрее доделать работу,– увиливала она от разговора. Слава богу, ее хотя бы не трясло как обычно. К пачке с деньгами она отнеслась совершенно равнодушно, просто пошла, чтобы положить ее в небольшой сейф в моем секретере, где у меня также хранились наличные. И вдруг выскочила из кабинета, держа в руках какой-то счет:
-Что это?!
Я удивленно взглянул на нее, но увидел, что держит она квитанцию по квартплате, которую я забыл среди бумаг у себя на столе.
-Тут указано, что владелец квартиры – я! И прописана также только я одна! Зачем ты это сделал?!– крикнула Саша.
-Я всегда выполняю свои обещания,– ответил я и попытался ее обнять. Но она стала сопротивляться:
-Зачем?! Твой отец и так не доверяет мне, думаешь, я не вижу?! Ты хочешь меня бросить? Поэтому переоформил на меня квартиру?
-Ты совсем с ума сошла? Бросить? Даже не надейся! Мнение моего отца меня совершенно не интересует, а вот твой отец наверняка узнает о квартире, пусть убедится, что я не имею никаких корыстных целей в отношении тебя.
  Она не плакала, просто уткнулась лицом мне в грудь. Обнимая ее, я чувствовал, что она больше не дрожит, как раньше.
-Ты должна мне верить безо всяких условий, что бы ни произошло. Так же, как я верю тебе.
-Хорошо,– тихо сказала она,– А где тогда ты прописан?
-В родительской квартире. Я оттуда даже не выписался в свое время. Когда родители развелись и отец уехал в Швецию, перед этим он отказался от прав на квартиру, и они переоформили ее на меня и маму в совместную собственность. Потом покажу тебе ее – большая, в старом фонде, целых пять комнат. В одной когда-то была моя мастерская. Кстати, не слишком далеко от нас, всего две остановки на автобусе.
  Все эти квартирные вопросы вновь вернули меня к мыслям о наших с Сашей родственных связях. Странно, но точно так же, как я был совсем не похож на своих родителей, Саша тоже не имела особого сходства ни с отцом, ни с матерью. У Сашиной матери были светлые волосы и карие глаза. Слишком официальный вид, сдержанный макияж и манеры лишали ее облик теплоты, хотя невозможно отрицать внешней привлекательности этой дамы. Она казалась выше Саши ростом, но, скорее всего, из-за каблуков. Наверно Саша копировала ее офисный стиль в одежде, однако выглядели они настолько разными, что с трудом можно было предположить их кровное родство. Отец Саши также ни в чем не имел сходства с дочерью. От природы черноволосый, к своему возрасту он имел седые виски и склонность к полноте, хотя наверняка следил за диетой.
  Оставалась бабушка, я видел ее на фотографиях, но по ним судить было крайне трудно. На фото она не выглядела классически доброй старушкой и внешне напоминала мне одну очень строгую преподавательницу из универа.
-А ты рассказала бабушке о нас?– спросил я Сашу.
-Нет еще,– ответила она,– До этого я только на летние каникулы приезжала к ней из Лондона. Но после окончательного возвращения в Россию я пока даже еще не видела ее. Отец почти сразу устроил меня в Оптиму, и я не смогла вырваться к ней в загородный дом, где после моего отъезда на учебу она теперь живет постоянно. Последний год давление у нее стало прыгать. Чтобы не волновать, я пока ни разу ей не звонила, послала только смс, что вернулась, но сильно занята, потому что теперь работаю в холдинге. Она уже привыкла жить, почти ничего обо мне не зная. Ее лишь мое здоровье всегда интересовало.
  Только ночью моя упрямица расслабилась, я даже сумел рассмешить ее очередным рассказом о своих студенческих подвигах. А когда после секса мы уже почти засыпали, она шепнула мне:
-Ты нашел меня, теперь никуда не отпускай. Без тебя я просто погибну.
  Меня разбудил тревожный сон. Я обдумывал, что делать с проектом Оптимы, за который мы уже получили аванс и по которому начали работы. Ситуация была щекотливой, хотя у нас имелся подписанный договор с условиями и сроками. Однако я опасался ситуации, когда напряженную и кропотливую работу моей команды могли просто не оплатить по приказу Вейсмана. Поэтому я решил, что мы приостановим все расчеты, а чтобы не попасть на штрафные санкции по договору, подготовим письмо с просьбой отсрочки сдачи проекта в связи с проф мероприятиями по ковиду. Мне очень не хотелось, чтобы мои сотрудники что-то узнали, а тем более, чтобы хоть как-то пострадали.
  В ночной тишине хорошо думалось. Я смотрел на спящую Сашу и сердце мое сжималось. Теперешняя моя жизнь с постоянной тревогой, тем не менее, была очень счастливой, уютной и теплой, Саша во все вносила неповторимые ноты. Она очень радовалась приготовленной мною еде, привычно поддерживала чистоту в квартире и при этом вместе со мной много работала над проектами. Мы часто обсуждали фильмы, прочитанные книги, статьи в интернете и постоянно спорили по каждому поводу, хотя она почти всегда соглашалась со мной, словно сверяла знания, а главное, взгляд на вещи и окружающее, сформированные в универе, в чужой стране, с моими. Ведь все равно гимназия и колледж изначально воспитали ее, и эти основы было ничем не вытравить из души. Однако многое выдавало в ней слишком академическое европейское образование. Она даже не всегда понимала некоторые новые термины и жаргонные словечки последних лет, но быстро впитывала все незнакомое как губка. Главное, что логика и строй ее мыслей все-таки остались глубинно русскими, впитанными с Толстым, Чеховым, Достоевским, Тургеневым и всей русской культурой. Саша говорила, что именно это и не позволяло ей принимать многие догмы, прививаемые в универе. Она просто выдавала на тестированиях, экзаменах и собеседованиях то, чего от нее ждали преподаватели, внутренне совершенно не соглашаясь с ними по очень многим пунктам.       
  Перед сном на тумбочке возле кровати у нее всегда появлялась очередная англоязычная книга. Она старалась поддерживать свои переводческие навыки на должном уровне. Впрочем, до чтения доходило редко, поскольку почти ежедневный секс стал для нас нормой, а он каждый раз оставлял ее почти без сил.
  Возможно, если бы мы спали порознь, все было бы иначе, но сейчас мне требовалось всегда ощущать ее у себя под боком. Только так я мог по-настоящему расслабиться и быть уверенным, что с ней всё хорошо. Она любила рассказывать мне о своих ощущениях и мыслях, которые рождались у нее, когда она училась в Англии, но слушать меня ей нравилось намного больше. Я чувствовал, что принимая мои мысли, она словно возвращается в свое отрочество, даже детство, и этим как бы отогревается душой. Ей предстояло еще многое для настоящего возвращения на родную почву, но только так я надеялся побороть ее неуверенность и страхи. 
  Единственное, что являлось намного сильнее ментальности, за 5 лет все же значительно искаженной зарубежным образованием, образом жизни и общением, были Сашины притягательность и чувственность, перед которыми я не мог устоять. Однако вся ее страстность слишком глубоко пряталась и находилась как бы под запретом. Хотя вряд ли это являлось приобретенным во время лондонской учебы владением правил строгого английского этикета и умением скрывать эмоции. Она многое знала о сексе из интернета, однако в реальной жизни оставалась слишком стыдливой от природы и сама первая не могла откровенно обнять меня или прижаться ко мне обнаженным телом. Но хотя бы перестала сопротивляться. От чего она точно была не в силах отказаться, так это от того, чтобы повсюду держаться за меня или за край моей одежды. Так она чувствовала себя под моей защитой.
  В свое время, по ее рассказам, она очень боялась Лондона с его разномастной многоцветной толпой. Однажды, когда пришлось ехать в метро, чтобы не опоздать из-за пробок, ей стало там плохо, гувернантка даже скорую хотела вызвать. Впрочем, питерское метро в час пик сейчас ее вообще могло бы убить. Но мы с ней решили, что в будущем она постепенно освоит все виды общественного транспорта.
  Нашу близость сейчас она принимала без сопротивления и каждый раз испытывала наслаждения от секса. Но это никак не развращало ее, не делало жадной до ласк и поцелуев. Это мне все время было ее мало, мой напор останавливал только страх причинить ей боль или слишком утомить. Правда, она не раз говорила, что ей нравилось, как раньше я почти силой брал ее, однако я быстро научился видеть приметы ее готовности, так что сила теперь не требовалась. Я бы мог назвать ее послушной и даже покорной в постели, если бы сам не ощущал себя словно на привязи, настолько сейчас был зависим от нее. Я улавливал любые ее, даже неосознанные движения, являвшиеся проявлениями ее тайных желаний. Именно они и рождали во мне возбуждение, с которым я совершенно не мог бороться.
Почему-то мне вспомнился наш давний разговор с Антохой. Он как-то поделился со мной сомнениями насчет одной своей любовницы:
-Не понимаю я баб. Ведь вижу, что она ни хрена хорошего со мной не ловит в постели, так зачем приходит, ложится и даже что-то там изображает – изгибается, стонет. Зачем ей это, скажи? Если для того, чтобы только захомутать меня, так не выйдет. Знает же, что я даже под расстрелом не соберусь жениться.
-Ну... наверно, чтобы чувствовать свою востребованность в качестве женщины,– предположил я. Хотя и сам иногда видел притворство в этом плане у некоторых своих партнерш. Но меня данное мало заботило, ведь все они были на один-два раза. Я не только не комплексовал по поводу того, смог или нет довести какую либо из них до кульминации, но даже не испытывал благодарности ни к одной из них за попытки подыгрывать мне. Я слишком хорошо улавливал любую фальшь, которая всегда отталкивала меня. А еще инстинктивно избегал опытных и изощренных в сексе особ, способных удовлетворять и удовлетворяться с любым партнером. Думаю, даже уверен, что меня такое