что, наконец, закончились её мучения, с отсутствием мужа связанные, с его хронически-плохим настроением все последние сентябрьские дни. - Посидят теперь твои строптивые депутаты денёк-другой в неотапливаемом помещении: проголодаются, промёрзнут, продрогнут до костей, переругаются между собой до громкого. А потом все с миром и разойдутся. И, слава Богу, как говорится: давно пора…
- Всё это можно было бы сразу предугадать, в первый же день, подобное развитие событий, - добавила она с ухмылкой. - И на что вы там все надеялись? - не пойму. Как не понятно и то, между прочим: почему Ельцин так долго тянул с разгоном, и с вами, чудаками, нянчился. У него же - деньги огромные, власть. Он - сила. А у депутатов твоих норовистых - один лишь длинный язык, да гонор немереный, наполеоновский. А языком и гонором власть не берут. Власть берут силою и мозгами… Вот посмотришь, мой дорогой, через пару-тройку деньков не останется там никого: все к президенту в Кремль приползут на коленках - за подачками и тёпленькими местами. И первыми в этом ряду станут Хасбулатов с Руцким. Вот посмотришь…
33
Но депутаты, вопреки ожиданиям, не расходились, не покидали осиротевшего здания: продолжали работать в полутёмных остывших своих кабинетах при фонариках и свечах, за правду из последних сил бороться, за Конституцию. Они, наивные, ещё на что-то надеялись, проявляя завидное мужество и упорство, намереваясь идти в священной борьбе за патриотическую Россию до последнего, до конца. Которым, концом - понимай, многие из них, вероятно, считали уже виселицу и сырую могилу. Как те же восставшие и поверженные стрельцы при царевне Софье и брате её Петре. Помните?
Стеблову было жалко их всех, безрассудных, мужественных и неподкупных народных избранников-идеалистов, чьи искромётные и предельно-страстные выступления он целый год по телевизору жадно слушал, а потом и с балкона парламентского всю неделю, восхищался ими вот уже столько дней, находясь практически неотлучно на баррикадах. С некоторыми (Павловым и Бабуриным) он иногда даже и по душам разговаривал возле входных стеклянных дверей, когда они к народу во двор выходили, запросто так общался, советовался, ответов искал на наболевшие и острые вопросы. Они уже стали почти-что родственниками ему, самыми близкими по духу людьми, духовными братьями фактически, с которыми, как в таких случаях говорят, он бы не испугался пойти и в разведку.
Поэтому-то он и мотался туда к ним, загнанным и затравленным, постоянно. Бывало - и по нескольку раз на дню. Чтобы последние новости на месте узнать, услышать слухи какие-нибудь обнадёживающие, сплетни оптимистические. И чтобы хоть издали, сквозь плотный строй милиции и машин, на родной Белый Дом посмотреть. Всё такой же красивый, статный и гордый даже и в обрамлении ярко-оранжевых поливо-уборочных бочек и сверкающих стальных мотков новой колючей проволоки под изящным названием “спираль Бруно”.
Приедет, бывало, постоит где-нибудь в тихом углу под пожелтевшей липой, помолится за депутатов украдкой, пожелает им всем удачи и силы, святым русским воинам, защитникам Великодержавной, Святой и Свободной Руси. После чего, вздохнув тяжело и протяжно, уезжает понуро домой, от горя и от отчаяния, от невозможности хорошим людям помочь готовый по-детски расплакаться по дороге…
34
Ему особенно тягостно и неприятно было смотреть в такие критические для него минуты, как здесь же рядом, в организованных неподалёку от здания Верховного Совета кафе возле метро «Краснопресненская» и «Баррикадная» сидели молодые люди, парни и девушки лет 20-30. Сидели - и пили водку и пиво безпечно, смачно закусывали дешёвое пойло хрустящими чипсами и гамбургерами, дымили иностранной “курятиной”. И при этом смеялись, шутили, балагурили громко, подчёркнуто развязно себя вели, не обращая внимания ни на кого, исключительно на самих себе и хмельных друзьях и подругах зациклившись. Это было так дико и страшно видеть со стороны, такое их полное безразличие и пофигизм, и наплевательское ко всему отношение, - что проходившему мимо Стеблову всегда хотелось волком завыть и наброситься на них с кулаками, в клочья их всех разорвать, таких прожорливых, глупых и аполитичных.
Ведь буквально в ста метрах от них вершилась трагическая История их страны, их раздираемой на части Родины, от исхода которой, по сути, их будущая жизнь зависела. А они, гуляющие, хохочущие и рыгающие, водку и пиво жрущие как бальзам вперемешку с традиционной северо-американской закуской, не принимали в этом священнодействии никакого участия, даже самого минимального и необременительного. Мало того, они, вероятно, даже и не знали про блокаду ельцинскую ничего, про его антиконституционный противозаконный указ под №1400, из-за которого такие страсти кипят и такой сыр-бор под носом у них разгорелся.
Там людей, депутатов, народных избранников, делегатов Х Съезда, как скотов, как собак паршивых, взбесившихся, огородили колючей проволокой и готовили на убой. А они, эти слюнявые и сопливые гуляки столичные, “золотая молодёжь ельцинской новой России”, ни ухом, ни рылом по этому поводу не вели. Их это никаким боком не трогало и не касалось, как к стыду и ужасу выяснялось теперь. Пиво, водка и чипсы, и последующий дикий секс где-нибудь на чердаке или в подвале грязном им были милей и дороже.
Обидно, горько было до слёз на такое полное и очевидное равнодушие их смотреть чувствительному к подобным вещам Вадиму, жутко даже.
«Господи! Кого же мы на смену-то себе растим? - возвращаясь понуро домой, всегда думал он, щемящую боль за грудиной испытывая. - Вот уж воистину поколение дебилов и Pepsi, которое кроме жрачки, похоти и удовольствий и не интересует-то ничего; которые всё на свете готовы купить и продать ради набитого жрачкой КОРЫТА…»
35
Возвратясь в Строгино после очередного без-плодного посещения окружённого Дома Советов, он не находил себе места в своей квартире, часами угорело слонялся по комнатам из конца в конец, выходил на балкон постоянно - дышать свежим сентябрьским воздухом, которого ему в последние дни не хватало. Настроение его было самое скверное всю эту осадную предгрозовую неделю, не хотелось работать и жить. Единственное, что он мог тогда дома делать, на что ещё хватало желания и сил, - так это патриотическую прессу просматривать и читать, которой он натаскал за последние дни целые горы.
А там попадались вещи значительные и поучительные. Встречались и настоящие перла. Особенно сильны и ярки были некоторые стихи, написанные защитниками Белого Дома по горячим следам, на едином душевном порыве.
Одно стихотворение, ввиду его особой ценности и красоты, даже и процитировать хочется, принадлежавшее перу некоего М.Брякина, жителя Москвы. Замечательное, умное стихотворение. Вот оно:
На осквернённой бесами земле,
разобщены, ограблены, забиты,
мы снова оказались в кабале
у антирусской швондерской элиты.
Над РУССКИМ ДОМОМ - смрад, чума и гнусь,
кровоточат земли славянской раны…
Но… “кто поднял крик, что погибает Русь?
Какая Русь?! Мы веселы и пьяны!
Мы снова, наглотавшись их речей,
враз позабыли смертные обиды…”
Опять у власти внуки палачей -
зиновьевско-бухаринские гниды.
Но… “нам ни к чему ни думать, ни трезветь,
мы обожаем теле-сионистов –
и со смеху готовы помереть
над хохмами еврейских пародистов!
Мы в пляске смерти радостно кружим,
на всё плевать, и с краю наша хата!...”
…А на дворе - ублюдочный режим
безпалого потомка Герострата...
36
Худо ли, бедно ли; хорошо ли, плохо ли - но и вторая неделя сентябрьского бесплодного противостояния заканчивалась; и опять ничем - ни для депутатов, ни для президента. Наступил октябрь, дождливый и пасмурный осенний месяц.
Первого октября, в пятницу, уже перед самым концом работы как-то особенно постаревший и подурневший за последние две недели Садовский остановил и спросил в коридоре Стеблова, собиравшегося домой: знает ли тот про переговоры, что, как оказывается, начались ещё утром в Свято-Даниловом монастыре между представителями президента и председателя Верховного Совета России?
- Нет, не знаю, - вытаращил глаза Вадим, удивленно взглянув на начальника. - Что это за переговоры такие? кто их ведёт? И откуда Вы-то про них узнали, Владимир Александрович?
- Да по радио только что передали, что под эгидой РПЦ и при посредничестве патриарха Алексия II в его резиденции начались переговоры двух противоборствующих сторон с целью урегулирования конфликта. Алексий будто бы предлагает Ельцину и Хасбулатову так называемый “нулевой вариант”, согласно которому Ельцин должен отменить свой указ о роспуске, снять блокаду с парламента и дать возможность депутатам нормально работать; а те, в свою очередь, должны отменить решение съезда о его отставке от 24 сентября; после чего в самое ближайшее время все они, согласовав процедуру, должны будут провести в России досрочные перевыборы и главы государства, и депутатов Верховного Совета.
Сообщённое известие хотя и удивило Стеблова, но обрадовало не сильно. События последней недели оставляли им, противникам президента, мало шансов на то, что что-то у них действительно получится путного, что смогут они, с духом, с силой собравшись, антинародную и разрушительную ельцинскую машину остановить, за которой, как уже становилось ясно и дураку, стояли мощные международные сионо-масонские центры.
- А кто там от президента переговоры ведёт… и от парламента - не знаете? не сообщали об этом? - без особого энтузиазма спросил он, на начальника своего неугомонного устало посматривая, в душе жалея его.
- Не знаю, - ответил Садовский. - Целиком объявления я не слышал: его уже передавали вовсю, когда я приёмник включил. Сказали только, что ещё и мэр Москвы Лужков в тех переговорах участвует: на стороне президента, естественно, и целиком и полностью поддерживает его.
- Понятное дело: одна шайка-лейка, что Ельцин, что Лужков, - задумчиво произнёс Вадим, машинально бросая взгляд в конец коридора и будто бы сам с собой разговаривая, себе объясняя всё. Постоял, помолчал секунд пять, переваривая и оценивая услышанное; а потом произнёс как-то кисло и обречённо: - Да ерунда всё это, Владимир Александрович, - переговоры какие-то, РПЦ, патриарх. Так, для отвода глаз, вероятно, для газет продажных и телевидения: чтобы выгодное общественное мнение себе создать. Ну и для родного и любимого Запада, безусловно, которому нужен глянец, прежде всего, и качественный внешний вид. Картинка! Там у них внешняя сторона дела - первое условие. Вот они и науськивают президента, фокусы разные для него придумывают и заманухи. Не отдаст Ельцин власть и не выпустит депутатов - вот посмотрите. Найдёт причину, в итоге, чтобы их в тюрьму засадить, или, на худой конец, из Москвы всех выкинуть… Да и нет в оппозиции авторитетного лидера, как я понял и в чём главная наша беда, этакого Вожака с большой буквы, бунтаря настоящего, без-башенного, удальца-молодца уровня Разина или Пугачёва того же! КОРЕННОГО РУССКОГО ПРАВОСЛАВНОГО ЧЕЛОВЕКА, понимай, с ДУШОЮ и ВЕРОЙ РУССКОЙ, способного народ российский расшевелить, завести и зажечь его, словом искренним взбаламутить, поверить в себя заставить. А потом повести
