защищать, которых они только что так лихо из плена высвободили. Минут через пятьдесят приблизительно он уже был возле своей квартиры.
Но едва он переступил порог новой входной металлической двери, которую они недавно поставили и которой все очень гордились из-за её качества и красоты, как к нему навстречу выбежала в коридор жена с грязной тарелкой и ножом в руках, на кухне дочку Светлану кормившая, и давай голосить истошно на всю округу:
- Где ты шляешься-то, идиот, скажи?! - нервы нам всем мотаешь! Ты посмотри, придурок, что в Москве-то делается!
- А что делается? - опешил Вадим от такого неожиданного приёма, на жену и дочурку свою ненаглядную, что выбежала следом за матерью, удивлённо взглянув и ничего решительно не понимая.
- Стреляют у телецентра, вот чего, расстреливают из бронетранспортёров спецназовцы твоих полоумных товарищей, что решили «Останкино» штурмом взять и перед народом выступить-покрасоваться! Я тут чуть было не умерла от разрыва сердца, когда это всё увидела: думала, что и ты там с ними находишься, идиот ненормальный! кретин! защитничек Конституции хренов! Отец твой вон уже весь телефон оборвал: звонит каждые полчаса, плачет, тебя, дурака, разыскивает! А я ему толком сказать ничего не могу в ответ: успокоить его, беднягу; и мать твою заодно, которая с ним рядом стоит и трубку у него вырывает! Потому что сама про тебя, идиота дебильного, ничего не знаю!
У Вадима сердце оборвалось от услышанного. По всему телу выступил холодный пот… и даже и ноги слегка подкосились… Никак, ну никак он не ожидал подобного развития событий, которые так хорошо, так славно начинались сегодня днём на Крымском мосту и потом, у Белого дома, ещё более чудесно продолжились.
- Расскажи ты толком, Марин, что случилось-то? - позеленевший, обратился он к стоявшей в коридоре жене, разуваясь и снимая куртку.
- Это я у тебя должна спросить, что случилось! - гаркнула на него супруга, готовая на него уже с кулаками броситься. - Какого вы лешего в Останкино-то помчались, придурки?! стёкла там стали бить?! На хрена?! По телевизору вон раз за разом передают, по кабельному каналу особенно, что группа вооружённых боевиков под руководством какого-то генерала Баркашова.
- Макашова, - поправил Вадим.
- Да какая, к чёрту, разница - Баркашова! Макашова! - все вы там дураки ненормальные, идиоты!... что группа боевиков под командованием генерала Макашова приехала к телецентру с целью его захвата, побила там стёкла на входе, спецназовца одного молоденького не за что ухлопала - захотела, видите ли, выйти в эфир, обратиться к народу с воззванием. Показали даже несколько раз, как грузовик ваш на полном ходу вестибюль протаранил… Ну не дурак он, этот твой Макашов, скажи?! Кто его, дурака сиволапого, самовольно к прямому эфиру бы там допустил?! - подумал бы он хоть об этом, перед тем как туда соваться! Они вон взяли и заблокировали два центральных канала, как только этот твой генерал ненормальный с бойцами к телецентру подъехал, вырубили в башне свет - и всё, конец вашим детским забавам! Один российский канал только пока и оставили: для связи с народом, наверное. Чтобы народ информировать в правильном для них направлении, за президента его агитировать - не за вас. Но надо будет - и его вырубят, если что, вас туда не подпустят не под каким видом. Не позволят хай на всю страну поднимать, грязь лить на Ельцина. Про эти очевидные вещи даже и я, баба простая, малообразованная, знаю: что там, на телевидении нашем, просто так тебе даже и чихнуть не позволят, не то что с народом открыто поговорить! А он, генерал, нет, не знает!
- Ну а дальше-то, дальше что?! - прикрикнул на супругу Стеблов, терявший уже терпение. - Мне комментарии твои не нужны, мне нужны факты.
- А дальше их из пулемётов стали в упор расстреливать омоновцы, которые там, в вестибюле сидели и их, ненормальных, выслеживали и караулили, этих полоумных макашовцев твоих. Ельцин-то не дурак: предвидел, наверное, и просчитал, чего от вас, идиотов, ожидать можно. Вот и приготовил для вас этакую “ямку-капкан”, в которую вы все как грудные дети попадали… В общем, там такое кровавое месиво началось - не приведи Господи никому в том аду сейчас очутиться! Слава Богу, что хоть ты-то туда не поехал, чего я больше всего опасалась, что живой и невредимый домой пришёл! Спасибо тебе, Боженька, за такой подарок и низкий от нас ото всех поклон!
Жена тут же в коридоре быстро перекрестилась, прошептала молитву скорую, после чего, поклонившись Отцу Небесному с благодарностью и в упор посмотрев на мужа горящими от страха глазами, продолжила свой рассказ.
- Мне только что, перед твоим приходом, Наташка Гладышева звонила, сотрудница нашего отдела, - принялась торопливо рассказывать она дальше, - которая недалеко от телецентра живёт. Спрашивала про тебя: дома ли, дескать, ты? не на баррикадах ли? А то, говорит, у них там такое на улице Королёва творится: к окну подойти невозможно. Пулемётная и автоматная стрельба беспрерывная, трассирующие пули повсюду как взбесившиеся осы летают и валят всех без разбора, стёкла жителей близлежащих домов вдребезги бьют. Жуть! Уверяет, что трупы приехавших от Дома Советов людей прямо на тротуарах валяются кучами, а количество убитых и раненых на сотни уже идёт. Что вы творите, Вадик?! что творите?! Гражданскую войну в столице устроить хотите, да!
- Хватит тебе причитать и глупости говорить про войну: будто мы её начали! - прикрикнул на жену Вадим, раздевшись и заходя в ванную комнату, чтобы умыться. - Эта война давно уж идёт, если хочешь знать, - с тех пор, как марионетка Ельцин оказался у власти. Ладно, хватит об этом: не бабское это дело. Расскажи лучше: чего отец-то звонил? - спросил он, включая воду.
- Чего звонил, чего звонил?! Тебя, дурака, разыскивал, вот чего! По телевизору-то уже передали информацию про Останкино, про кровавую бойню там. Вот они с матерью и занервничали-запаниковали: думали, что и ты туда вместе со всеми попёрся, дебил, и тебя омоновцы там мутузят, кровавую котлету из тебя делают. Позвони прямо сейчас домой, успокой их, бедных, скажи, что жив и здоров! А то они, небось, места себе там не находят оба: волосы на голове из-за тебя, ненормального, рвут. Вот уж сыночек им непутёвый достался - и врагу такого не пожелаешь!
- Некогда мне им звонить, - решительно произнёс Стеблов, умывшись наскоро и направляясь из ванной на кухню. - Мне надо побыстрее поесть и к Белому дому ехать: меня там люди ждут.
- Да ты совсем рехнулся, Вадим, честное слово! - опасно прямо у него перед носом всплеснула руками последовавшая следом за ним Марина, забыв, что в руках её нож. - Тебя и твоих соратников ненормальных в сумасшедший дом надо всех скопом везти и сажать под замок пудовый, уколы вам там колоть от бешенства, от политической нетерпимости и фанатизма! Его дружков там из бэтээров расстреливают в упор, в мелкий винегрет крошат как свеклу или морковку, а он к ним на подмогу туда собирается. Ты подумай! Ну разве ж не сумасшедший ты, не больной?! Разве ж тебе среди здоровых людей место?! Никуда не поедешь больше! никуда! - последовал твёрдый ответ супруги.- Ты что, хочешь меня вдовою оставить в 35 лет?! а детишек наших - сиротами?! Чтобы я одна их на ноги поднимала, да?! одна мучилась?!
- Я слово Садовскому дал, что вернусь. И я должен их всех предупредить, что возле телецентра творится.
Но жена не дослушала его, с размаха бросила на стол нож с тарелкой, выбежала в коридор, оттуда - в комнату, и на какое-то время затихла там вместе с дочерью. А оставшийся один Стеблов, морально раздавленный услышанной новостью про бойню у телестудии, бодрость духа сразу же утерявший, жажду и волю к борьбе, - Стеблов быстро подошёл к холодильнику и только-только раскрыл его с желанием что-то достать оттуда и съесть, как вдруг раздался длинный телефонный звонок, каким обычно звонят по межгороду.
“Отец”, - сразу же подумал он, заскрипев зубами, после чего захлопнул дверь холодильника зло и, недовольный, пошёл в комнату снимать трубку.
На другом конце провода действительно был несчастный родитель его, у которого случилась истерика на первом же слове, и который плакал по-бабьи, навзрыд, чего за ним прежде никогда не водилось.
- Вадик! сынок! родной! - кричал он на другом конце истерично, обливаясь слезами обильными, что, вероятно, густо текли по лицу и в рот к отцу попадали. - Слава Богу, что ты домой пришёл! слава Богу! Умоляю, сынок, милый, не ходи туда больше, к Белому дому этому, не ходи! Мы с матерью оба тебя умоляем, заклинаем всеми святыми на свете! Слышишь?! Только что передали по радио, что к Москве движется колонна танков и бронетехники для подавления беспорядков! Ельцин раздавит вас всех, сынок! живыми в асфальт закатает! Он - хищник, он - зверь настоящий! Чудовище! Он на всё что угодно пойдёт! Он…
- Хватит тебе, пап, нервы-то мне мотать! Хватит! - гаркнул в трубку Стеблов на несчастного, убитого горем отца, что было с его стороны настоящим свинством. - Вы прямо как сговорились все меня сегодня расстраивать и пугать! Без вас разберусь, что мне делать и куда ходить. И этого гниду Ельцина я бздеть не собираюсь!
Выпалив из себя это всё одним махом и не став дальше слушать по-бабьи рыдающего в трубку батюшку, Вадим отключил телефон и пошёл быстрым шагом на кухню - “тормозок” себе собирать, зло пробурчав по дороге: «надоели уже своими истериками и причитаниями!» Там, на кухне, он наспех собрал еду, налил в термос холодного чая, разогревать который не было уже никакого желания, после чего пошёл в кладовку на балкон за тёплыми зимними ботинками.
Однако же, в большой комнате, где располагался балкон, его ждало новое испытание: там на него набросились опять жена и дочь, повисли на нём виноградными гроздьями и давай его уговаривать-умолять в два голоса, чтобы он не ходил никуда, чтобы оставался дома. И так они горько и слёзно плакали обе, так жалостно умоляли его, чуть ли ни в ногах валялись, что Вадим не выдержал - сдался, или, по крайней мере, сделал вид.
- Да будет, будет вам голосить, красавицы мои дорогие, - с улыбкой вымученной сказал он им, поднимая обеих с пола и крепко прижимая к груди. - Не пойду никуда, не плачьте, не рвите душу мою. Мне сейчас и так невыносимо тяжко на сердце, а тут ещё и вы мне горюшка добавляете... Я только выйду на улицу на десять минут - хорошо? - Олежку нашего разыщу и загоню домой: нечего ему, шалопаю, так долго где-то там колобродничать-шляться.
Ссылка на Олега была уловкой. Стеблов намеревался обмануть жену и дочь, усыпить их бдительность. Спокойно выйти на улицу под видом поиска сына и быстренько съездить к Дому Советов: Садовского об опасности предупредить, которому он пообещал вернуться.
Но и эта уловка ему не удалась: жена слишком хорошо его знала, предвидела каждый супруга шаг - и действовала на опережение. Поэтому, когда он сходил на балкон за ботинками, а потом вышел с ними в коридор и, одевшись наскоро и обувшись, дёрнул было на себя дверь, она оказалась запертой изнутри… и без ключей, которые Марина надёжно спрятала.
- Отдай ключи, Марин. Прошу тебя: отдай. Это, наконец, не честно, - строго обратился Стеблов к жене. - Я дал человеку слово, что вернусь и накормлю его, напою чаем. Он меня ждёт и верит, надеется на встречу. Старый, одинокий дед, никому в этой
