семейного отдыха, совмещенного с лечением: спокойного, размеренного, с купаниями в подогретой морской воде, с дневным сном, фруктовыми полдниками и детскими вечерними представлениями – умиротворяла. Макс пребывал в надежде, что здесь Моника быстро наберется сил.
Сердце его согревала приличная сумма на карточном счете, ведь книга сделала их с Моникой по-настоящему обеспеченными. Пятьсот тысяч евро казались Максу пределом богатства. Он оплатил курс лечебных процедур и дней через десять решился оставить Монику одну, чтобы съездить в Сан-Франциско за покупками и встретиться с Додиком.
Поездка заняла почти весь день, но по возвращении он не застал Монику в номере. Макс прошелся по пляжу, разыскивая ее: они успели полюбить одно тенистое местечко,– он заглянул и туда. Его охватило беспокойство, он обежал весь парк, ворвался в ресторан, Моники нигде не было, а ее мобильник лежал забытый на кровати. Макс обратился в службы отеля, и уже через пятнадцать минут на ноги была поднята охрана и полиция. Один из администраторов вроде бы видел, как русская девочка выходила из отеля в сторону курортного поселка, но ничего определенного сказать не мог.
В конце дня, не принесшего никаких известий, Макс сделал заявление в консульстве о пропаже своей жены. Ничего страшнее и безысходнее в своей жизни он еще не испытывал и даже не скрывал слез отчаяния, а Додик, узнав о беде друга, тотчас подключил к делу Джефа…
***19
Почти два месяца я разрывалась между работой и клиникой, где Кирилл проходил послеоперационную реабилитацию. Деньги на лечение моего мужа нашел Джеф, он же помогал мне при оформлении необходимых бумаг, хотя в мой отъезд до конца не верил. Но в положенный срок мы улетели в Москву, где Кирилл быстро пошел на поправку. Да и я вдыхала родной воздух с радостью, ибо все-таки скучала по дому, хотя в Сан-Франциско думать об этом мне было некогда. Впрочем, и там поиск решений – звено за звеном,– только и занимавший меня, бывало, вдруг стопорился на два-три дня, мозг отключался от логической цепи, и жизнь врывалась в сознание, точно свежий ветер. Но дома все оказалось намного сильнее.
Простые житейские радости на фоне общения с друзьями и родителями первое время заполняли все мое время, но конечно, долго сидеть без дела, а тем более без информации, я не могла. Мы постоянно связывались с Додиком через Интернет, поставлявший мне помимо прочего все самое интересное в научном мире и не только необходимые сведения: я находила там виртуальных собеседников по нашей теме. Кроме того, не прекращалась моя переписка с Ягуаром, правда, с ним мы мало обсуждали вопросы искусственного интеллекта. Но меня переполняли идеи, и для их развития как воздуха не хватало новых данных. Утолить этот голод я пыталась всеми возможными способами, поэтому с энтузиазмом восприняла предложение одного своего знакомца по хакерскому чату посетить парижский форум специалистов it-технологий, где ожидалось освещение последних разработок в интересующей меня области.
Этот зуд во мне не утихал, и Кирилл сам настоял на моей поездке во Францию. Он вообще стал по-другому смотреть на мои занятия и даже просил теперь рассказывать о наших поисках и находках, о том, что особо нас волновало. Но, конечно, мой муж через службу безопасности одного банка скрупулезно навел справки о французе, настойчиво приглашавшем меня погостить на время симпозиума в загородном доме своей тети.
Оказалось, Поль в свое время часто бывал в России по так называемому обмену. Его тетя, некая Жюстин Сомпре, работала в международном фонде по развитию франко-российских культурных связей. Она имела разностороннее образование и даже ученую степень психолога, а главное, любила общаться с одаренными подростками. Именно поэтому Жюстин сотрудничала с известной фирмой, организующей учебные туры для школьников, и даже принимала у себя во время летних каникул русских детей для обучения французскому языку.
Этому процессу вполне способствовало то, что наравне с собственными дочерьми Жюстин пестовала еще и племянника, поскольку сестра ее, забросив сына, с юности кочевала по театрам в поисках актерской славы и мужчин. Не знавший отца мальчик оказался намного талантливее своих кузин, так что тетя не пожалела средств на его учебу в Сорбонне. И он оправдал ее надежды, так что уже на третьем курсе университета всю полученную за свои студенческие успехи премию вложил в организацию небольшой фирмы.
Поль занимался компьютерными технологиями и при этом часто бывал в России по делам бизнеса, где поддерживал связь со своим русским учителем, другом Жюстин – профессором, открывшим у него в свое время математические способности. Профессора этого и я знала – он преподавал у нас в универе, так что все складывалось как нельзя лучше. Поездка пугала меня лишь в смысле необходимости оторваться от Кирилла.
Странно было ожидать встречи с Интернет-знакомым. Конечно, я видела его через веб-камеру, но подобное общение всегда воспринималось мной отвлеченно, как игра, а сейчас предстояло ощутить живое прикосновение к виртуальному образу. Мне сразу вспомнился Ягуар, и по членам моим пробежала дрожь.
Впрочем, мой новый знакомый с первого мгновенья развеял мои тревоги, ибо выглядел вполне обычным человеком. Он встретил меня в аэропорту, мы обменялись приветствиями, Поль улыбнулся моему плохому английскому и галантно поцеловал мне руку. Чтобы преодолеть смущение, я гордо тряхнула своими, на сей день платиновыми, локонами и легко пошла вперед – к терминалу получения багажа. Поль шел за мной, я обернулась и поймала его вожделеющий взгляд, который с того момента не отпускал меня. "Господи, ну о чем ты опять думаешь,- ругала я себя,- ведь ты приехала, чтобы насытить свой мозг идеями".
Внимание мое постоянно возвращалось к лицу француза, утонченность черт которого неожиданным образом завершалась округло-наивным подбородком, ничуть не умалявшим общего впечатления соразмерности и красоты всего облика моего нового друга. Однако что-то отвращало от него мое сознание: некое инородное включение. Вдобавок внимание его ко мне было каким-то вкрадчивым – казалось, что он при желании мог бы подслушать мои мысли, хотя подобные детские фантазии-страхи частенько посещали меня, когда я встречала людей необычных. Особо меня влекла физическая сила, впрочем, по-настоящему я ценила лишь силу интеллекта, но одна из моих сущностей неизменно очаровывалась проявлениями истинной мужественности.
Встретившая меня чрезвычайно радушно Жюстин оказалась дамой неопределенного возраста изысканно-богемной внешности. Ее нельзя было назвать красавицей, но утонченность черт лица этой женщины искупала их неправильность, и в совокупности с прической и изящной фигурой они создавали законченный и совершенный образ. Дом также вполне отвечал облику своей хозяйки и выглядел многоярусным приютом свободных художников. По крайней мере, весь его первый этаж походил, скорее, на студию, и впечатление это подкреплялось тремя мольбертами, каждый из которых стоял у своего окна. На всех трех я заметила незаконченные работы, находящиеся, вероятно, в стадии доработки.
Меня представили домочадцам и некоей Софье Павловне, прибывшей сюда накануне по приглашению гостеприимной хозяйки. Обе дамы сразу прониклись ко мне симпатией и всячески старались меня развлечь. Оказалось, что Жюстин явилась удачливой интернет-посредницей в деле замужества Софьи Павловны, совсем недавно заимевшей супруга-француза, бывшего местным медицинским светилом. Это тем более удивляло, что возраст Софьи Павловны приближался у шестидесяти, и, прожив всю жизнь в России, она никогда до этого замужем не была. Правда, ей нельзя было отказать в привлекательности, и вряд ли такая женщина не пользовалась успехом у мужчин.
Софи, как называли ее в этом доме, много лет занималась фотографией, а сейчас Жюстин готовила ее персональную фотовыставку, оценивая талант Софьи Павловны как выдающийся. Работы самой Жюстин отличались свежестью красок и необычностью манеры, некоторые из них неплохо покупались, правда, большинство своих картин Жюстин просто дарила друзьям и знакомым, оставляя для коллекции лишь портреты девочек.
На днях она с нетерпением ждала двух новых учениц из России и даже показала нам комнаты для приема своих воспитанниц, приготовленные с особым тщанием. Поль шепнул мне на ухо, что пора бы удрать от тети с ее неуемным материнским инстинктом, и полдня возил меня с экскурсией по Парижу.
За обедом в одном ресторанчике мы обсуждали с ним темы искусственного интеллекта, и оказалось, Поль был не менее меня увлечен этим. Мы даже поспорили по одному вопросу, его точка зрения удивила меня, и, в конце концов, я признала в ней рациональное зерно. Поль совершенно по-мужски обрадовался этой маленькой победе и в знак благодарности за уступку приложился к моей руке, несколько дольше необходимого задержавшись на ней губами. Я не знала, что и думать, но боялась быть бестактной, поэтому не пресекала его чрезмерной галантности.
Вечером на официальном фуршете он был очень корректен, и все же внутреннее беспокойство не покидало меня. Слишком уж рьяно он вился рядом со мной, когда знакомил с окружающими, до которых по большому счету мне не было никакого дела. С его подачи я вдруг сделалась центром всеобщего внимания, и он с гордостью "потчевал" мною своих знакомых. Тем не менее конечной его целью была именно я, поскольку взгляд его уже потерял завесу пристойности, стал откровенным и призывно-томным. Но главное, я почувствовала, что он сломал какую-то преграду, защищавшую меня от него.
Паника овладела мной. Извинившись, я отошла в сторону и позвонила мужу.
-Аля?- послышался его родной голос, заставивший меня задрожать:
-Кирилл, я… я…
Он помолчал пару секунд и произнес:
-Можешь не продолжать, я зря тебя отпустил. Это было ошибкой, но я уже совершил ее, так что…
Почти в отчаянии я говорила:
-Я люблю только тебя одного, но мне страшно. Этот француз, он так смотрит… я чувствую себя рядом с ним раздетой и почти не могу сопротивляться. Но я не хочу!
Кирилл помолчал и сказал:
-Запретить тебе я не могу. Придется разрешить – в виде исключения.
Я услышала, как он иронично усмехнулся, и у меня по спине пробежали мурашки:
-Что ты говоришь?!
-В конце концов, это только физиология, хотя не могу представить тебя с другим.
Он послал мне на мобильник свое изображение, где чудесно улыбался, демонстрируя милую родинку над верхней губой. И она моментально привела меня в чувство: у Поля такой родинки не имелось, а, значит, ничего не могло быть между нами.
С этого момента я обрела непробиваемую защиту, но лишь затем, чтобы полностью принадлежать мужу. Он встречал меня в Шереметьево с роскошной розой в руках, однако я почти ничего не видела, кроме его черных глаз. Кирилл тревожно взглянул на меня, тут же обнял и стал целовать, проникая в мой рот жадным языком, как только мог глубоко. Я не в силах была стоять, так накрыла меня первая волна. Поняв это, он легко подхватил меня на руки, все еще держа в одной из них розу, и понес к машине.
Его
