недоставало опыта в таких делах. Не лишними оказались и деньги Руслана, так что Терентия похоронили достойно. От Кравцова на могилу привезли венок, но сам он не появился. В основном присутствовали старые друзья и сослуживцы Терентия из школы, где он появлялся по знаменательным датам или на дни рождения бывших коллег. Макс с удивлением отметил, что Терентия многие любили и уважали, но не мог простить ему Федора.
Приехала и тетка Моники, Грета, вполне соответствовавшая описанию Хелен, только с возрастом ставшая, вероятно, еще некрасивее. Она положила на гроб скромную гвоздику и всю церемонию стояла в стороне, чопорно поджав губы.
Раздор у них с Терентием вышел из-за книги, которую Хелен получила от свекрови. Грета настаивала на своих правах и требовала доли от стоимости раритета, но Терентий не желал ничего слышать. Хелен в этих спорах не участвовала, поскольку книгу она отдала Терентию, когда впервые вступила в его дом, и он многие годы сохранял эту реликвию, тщательно изучая все к ней относящееся. Проведенные по всей строгости изыскания позволили ему сделать вывод, что это не просто старинное издание, каких множество пылится в запасниках музеев, а редкостная ценность, стоящая больших денег. Но в смутные времена перестройки он не предпринимал никаких действий по ее продаже, опасаясь грабительского обмана лже-экспертов, да и просто криминала. Мало того, всем, кто знал о ней, твердил, что никакого интереса она не представляет, а сам надежно ее прятал. Лишь Монике Терентий рассказал о своих находках, правда, она отнеслась к информации о книге по-детски легкомысленно, тем более что истинной стоимости раритета Терентий не называл, а слово "ценная" воспринималось Моникой в культурологическом смысле.
Успокоился Терентий, только когда юридически закрепил право Моники на владение книгой. Хелен не возражала, поскольку, во-первых, не знала об истинной ее стоимости, а во-вторых, старалась хоть чем-то искупить свои грехи перед Терентием и дочерью. А их у нее накопилось немало, так что книга являлась ее надежной индульгенцией.
В трудные минуты ей вспоминалась мать, которая при всей строгости воспитания украдкой от отца ласкала и баловала дочь. Но в день совершеннолетия Хелен отец, не терпевший никакой вольности в своей семье, сказал:
-Завтра пойдем к Дизендорфам – с женихом знакомиться.
Хелен даже не подумала возражать. Пауль давно нравился ей, да и всегда в ней жила уверенность, что отец за внешней суровостью и деспотизмом лишь прятал искреннюю заботу о них с матерью и исполнял их тайные желания.
Пока родители чинно сидели в гостях у будущих родственников, Пауль тайком пожимал руку Хелен, а потом в чулане тискал и целовал ее, что очень ей понравилось. Еще она помнила приезд бабушки. Когда-то, еще в послевоенные годы бабка с дедом каким-то чудом перебрались в Мюнхен и осели там. Тогда при переселении действовала упрощенная система для этнических немцев. Многие годы бабушка писала о своих мытарствах, хотя надеялась, что муки эти не напрасны, и когда-нибудь вся семья сможет переехать в Германию, ибо обнаружился дом, принадлежавший до войны ее отцу. Адвокаты дали делу ход, и бабку признали единственной законной владелицей дома. Требовалось лишь пройти какие-то формальности, которых, впрочем, оказалось немало, и самой главной трудностью явилось плохое знание бабушкой немецкого языка.
Потом пришли известия о смерти деда и письма прекратись. Отец пытался через официальные источники выяснить обстоятельства дела, но вскоре умер. Следом за ним последовала и мать. А через два года Хелен получила пакет, где сообщалось о завещании бабушки в пользу Моники. Этот период Хелен помнила не очень отчетливо: она словно задеревенела тогда. Всем занимались родственники мужа, Хелен никаких чувств не испытывала, осталось лишь ощущение, будто к коже прикасаются раскаленным железом, а еще хотелось свернуться и спрятаться куда-нибудь в угол.
Свекровь поначалу относилась к Хелен хорошо, не в пример Грете, сестре Пауля. Та сразу приняла ее холодно и с надменной желчностью поддевала в разговоре, стараясь принизить умственные способности невестки. Но Хелен не защищалась, чем лишала золовку всякого удовольствия от нападок. Пауль, в отличие от сестры, был веселым и бесшабашным. Свекровь со свекром не одобряли поведения сына и ругали невестку за жизнь, которую вели молодые: им не нравились гулянки и частые танцульки, куда Хелен с Паулем постоянно ходили после работы.
Хелен забеременела, и тогда свекровь вынудила невестку остепениться. К тому времени вся семья переехала к дальним родственникам в Москву. Через полгода с новорожденной Моникой молодые отделились и временно перебрались в крохотную квартирку деревянного дома, которую получили от горсовета. Все вроде бы устроилось, правда, жили они бедно, в то время как многие вокруг уже работали в кооперативах и хорошо зарабатывали. Более всего Хелен завидовала одной соседке, которая всегда одевалась скромно и неприметно, а тут вдруг заимела шикарную шубу, приобретенную ей мужем-кооператором. Но Пауль по совету рассудительных родителей в кооператив не шел, а в надежде получить квартиру продолжал работать на обувной фабрике.
Хелен нравилось жить с мужем, искренне любившим ее и малышку. Останься Пауль жив, они до сих пор, вероятно, были бы дружной добропорядочной семьей. Все рухнуло, когда его не стало. Хелен вернулась с кладбища и увидела, как горит деревянный дом, в котором они ютились. С Моникой на руках, в трауре по мужу, она стояла, смотрела, как пожарные заливают останки ее прошлой жизни, и с ужасом думала, что же делать. К ней подошел мужчина из ближней пятиэтажки и предложил свою помощь. Если бы не Терентий, неизвестно, что стало бы с ней…
В материалах дела значилось, что Терентий заказывал экспертную оценку книги. Сумма в акте стояла фантастическая, убить за нее Терентия могли, не моргнув глазом. Но книга пропала за несколько дней до убийства, так что здесь что-то не сходилось. Правда, после похорон Терентия и книга, и прошлое Моники отошли для Макса на второй план. В разлуке он понял, что жизнь его окончательно изменилась, хотя все связанное с Моникой дробилось в его сознании на очень разные ощущения и желания, часто взаимоисключающие друг друга. Он порой удивлялся, как могут уживаться в его душе одновременно забота о ней, желание ее воспитывать и неуправляемые сексуальные порывы. Она по любому вопросу имела свое, порой очень зрелое, суждение, и в то же время ему нравилась ее абсолютная покорность, вызывавшая в нем вспышки животного чувства: одна только мысль о том, что он может делать с ее податливым телом все что захочет, заводила его неимоверно. Но с тайным удовлетворением он воспринимал ее быстрый интеллектуальный прогресс и в душе признавал заслуги Терентия в ее развитии.
А следствие даже к Новому году не продвинулось ни на шаг, хотя всех по нескольку раз допрашивали – даже Грету и ее взрослых приемных сыновей, доставшихся ей в наследство от вдовца, за которого она вышла замуж, будучи на возрасте. Тот через три года оставил ее с мальчиками, женившись на молоденькой стюардессе.
Книгу также не нашли. Грета звонила Хелен и требовала денег, на что та холодно отвечала:
-Книги больше нет, к тому же, фрау Марта отдала ее именно мне, а дом в Германии завещан Монике моей бабкой и к тебе не имеет никакого отношения. Ты не представляешь, какие налоги еще придется заплатить, чтобы вступить в права собственности!
Следователи склонялись к тому, что дело валится. Разработка связи Терентия с Кравцовым ничего не дала: у последнего имелось алиби. Конечно, Кузьмин поведал Максу, чего так боялся Терентий. В свое время, работая у Федора переводчиком, Терентий самовольно несколько искажал при переводе тексты договоров с иностранными партнерами. Он искренне старался улучшить стилистику, избежать тавтологий и необоснованных, на его взгляд, повторов, не учитывая того, что в подобных документах каждое слово имеет четко определенный юридический, а вовсе не литературный смысл. Ушлые зарубежные дельцы не преминули воспользоваться данным обстоятельством, и к ужасу неопытного в этих вопросах Терентия его безобидные лингвистические "улучшения" привели Кравцова к убыткам почти в сто тысяч долларов. Конечно, такая сумма была даже для Кравцова чувствительной потерей, но Моника явилась бы достойной компенсацией. Однако убийство Терентия настолько испугало Федора, что он с легкостью отказался от борьбы за Монику, а о существовании книги и ее предполагаемой стоимости, по всей видимости, и вовсе ничего не знал.
Между тем в середине февраля, проверив почтовый ящик Терентия, Макс обнаружил извещение, по которому на имя Моники пришла бандероль.
-Из Москвы – в Москву? От кого бы это?
В недоумении получали они на почте странное отправление из прошлого, а дома выяснилось, что это и есть драгоценная Книга. Кроме нее в бандероль был вложен акт экспертной оценки и бумага, из которой следовало, что данный документ закрепляет юридическое право собственности за Моникой. Получалось, что за неделю до своей гибели Терентий отправил ценную бандероль на имя Моники до востребования. Прилагавшиеся квитанции подтверждали, что он благоразумно оплатил длительное, выше принятых почтовых норм, хранение ее на случай долгой неявки получателя. Но когда вышли все сроки, невостребованная бандероль вернулась туда, откуда была послана. Вряд ли можно было надежней спрятать Книгу на время.
К весне у Моники обострился астматический синдром, до этого проявлявшийся лишь изредка. Макс возил ее по врачам разных мастей, она получала уколы, физиотерапию, лазер и ультразвук, но это практически не меняло положения вещей. Макса одолевало какое-то сладко-болезненное желание вобрать в себя хвори Моники, расслабить ее тело, привнести в него свое бьющее через край здоровье, дать ей часть своей силы. Он и не знал раньше, что похоть способна так трансформироваться и почти полностью переродиться в нечто совершенно иное.
Март выдался невероятно трудным: Моника совсем расклеилась – приступы удушья шли один за другим, и Макс ненавидел аудитории и коридоры МГУ, его густонаселенную разномастную толпу, кашляющую и чихающую, всех этих пассивных и активных носителей инфекции, способных погубить его нежную беззащитную девочку. Он постоянно консультировался с дорогостоящими специалистами различных медицинских центров, куда возил результаты ее обследования. Многие из них говорили о необходимости сменить климат, так что предложение Додика свозить Монику в Калифорнию на один, известный своими лечебными программами по астме, курорт пришлось очень кстати, а средства, полученные от продажи Книги на аукционе, вполне позволяли это.
Единственным неудобством явился длительный перелет, но трудности с лихвой окупились уникальностью данного места, состоявшей в особой свежести воздуха, которую обеспечивали здешние, омывающие берег холодные течения: из-за них температура воды не превышала 10 градусов – и это при очень теплом климате. А, кроме того, атмосфера
