лошадей. Стена не являлась препятствием для побега: неизвестно куда бежать дальше. Семен, волочась через однообразную Дикую степь, примечал путь. Сначала их торопливо везли на лошадях по русской земле через леса и пашни. Но когда царевич убедился, что русские ратники его уж не догонят, весь полон, что приторочен на запасных лошадях, был снят и поставлен на ноги, связан в одну длинную вереницу и погнан по степи. Она казалась бескрайней, то слегка всхолмленная, то ровная как стол, с высокими травами, но безводная. Попадались и реки, где пленники утоляли жажду и шли дальше под палящим солнцем. Когда миновали Перекоп, Семен удивился множеству татарских аулов ничем не огороженных состоящих из юрт, глинобитных построек с загонами для скота. Гораздо позднее он узнал, что в Крымском царстве больше чем полторы тысячи крупных и средних поселений, шесть тысяч мелких усадеб. Каждый мужчина с двенадцати лет носит оружие, учится метко стрелять из лука, биться саблей, ловко бросать аркан на своего врага, а для похода обязан иметь две-три запасные лошади. Но это было потом. Благодаря его любознательности он узнал тонкости тайного сбора войска. А сейчас ему надо было укрепиться духом и телом, чтобы не упасть на тяжелых работах. Пленники ломали в каменоломнях камень, грузили на длинные телеги, запряженные парой лошадей, перевозили во двор мурзы. Плитняк клали в стены вокруг усадьбы, поднимали на сажень. Более опытные мужики строили дворец и гарем. Иные убирали навоз из конюшен и чистили лошадей. Мурза каждый день ездил со своей свитой на службу в ханский дворец.
─ Весняна, ты из наших же рязанских земель?─ расспрашивал Семен понравившуюся ему девушку.
─Приокская, каширская. Мой батюшка занимается купечеством. Наезжал в Тулу, в Серпухов, в Коломну. А в этот раз на Москву удалился с маманей. Я одна домовничала с холопами, да вот нерасторопная в полон угодила, а младший братец десяти лет успел в лесу схорониться.
─Весняна, ты люба мне, я замыслил, как нам отсюда вырваться. Мы уж тут обжились, по городу нас за покупками водят, я грамоту русскую хорошо знаю, и увидел на одном дворе хоругви христианские и надписи, возвещающие о посольстве российском. Я читал ученые книги и знаю – это государевы послы вершат дела его в ханстве. Дай срок, я попаду к нашим.
8.
Стрелецкий десятник Калина стоял с полком в серпуховской слободе. Он отличался крепостью тела, удалью в рубках бердышом, метко палил из пищали. Свою ледяную глыбу, что ставили перед цепью стрелков, обучая их огненному бою, разбивал одним из первых. Был он набран в стрельцы из одоевских крестьян. Его лично знал князь Михаил Воротынский, через отца справного поместного крестьянина. Федька Калина с охотой пошел в стрельцы и показал там себя быстро и был записан десятником.
─ Меня сам князь знает, у моего отца меды пивал,─ хвалился Калина, ─ не можно моему десятку хвост замыкать, всех научу бердышом владеть и с пищали без промаха бить, как сам умею.
Стрельцы кто помалкивал, кто подшучивал:
─Гляди, Калина, не осклизнись, не то рылом в грязь заедешь,─ упреждали иные, однако удаль Калины признавали и желали видеть в нем дружелюбного сотоварища. Но тот чванился и ровней видел только людей своего чина и был жесток к тем, кто не мог быстро освоить приемы рукопашного боя и принуждал такого доносить ему все о том, как моют его косточки стрельцы.
Однажды в слободу приехали серпуховские да тульские купцы, привезли товары, разложили на площади перед стрелецкой съезжей избой, где сидел голова, писарь, хранились знамена и казна, где судили и наказывали провинившихся. У купцов мясо свежее, сало свиное, огурцы, репа, хлеба и пряники, мед бортной, дорогая и дешевая срядь, кинжалы каленые, шеломы железные, кольчуги на любой рост. Тульские оружейники разложили на лавки свои товары, больше оружие: кинжалы обоюдоострые и иные с рукоятью из кости, какими хорошо разделывать туши говяжьи, да шкуру хряков до белизны отскабливать, стрелы с калеными наконечниками, сагайдаки, сабли отточенные да такие гибкие, что едва не кругом можно загнуть, показывая свою крепость, не уступая дамасской стали; тут и бердыши иные с гвоздевым обухом и с копьем на крепком кленовом ратовище, подковы, уздечки. Удивили пищали – все как на подбор, с воронеными дулами и казенниками в дереве дубовом. Ай, да тульские мастера! Широко лежат пилы продольные и поперечные, губастые ножницы резать железо, тут же для ткани поменьше, зубила и тесла, шилья да горновые клещи, молоты для кузни и наковальни; а там дальше деревянная посуда токарной выделки, скалки да веселки, чаши глубокие и мелкие тарелки, бочонки пузатые, ведра кленовые, коромысла расписные, туеса берестяные, кошели из лыка… Пошли по рядам стрельцы, выбирая товар, кто цену сбивал для порядка, кто и так товар брал. Калина больше не на товар смотрел, а на купчиху молодую, пышногрудую. На голове тугая коса полушалком узорчатым прикрыта, а в глазах красавцы селезни брачные плавают. Оторвать не может от тех селезней свой взгляд Калина, да муж дородный сбил очарование:
─Что стал, добрый молодец, аль бабы давно не зрил? Выбирай товар, пока не расхватали. Кольчуга моя по твоей стати, в ратном деле, что женка пригожая в постели,─ хитро подмигивал купец,─ от поганой сабли сбережет.
Федька опомнился, купчиха засмущалась, глаза долу, захлопотала, товар показывая. Прикинул кольчужку Калина, широка грудь оказалась у молодца, не годится, стеснять в бою будет, давить груди молодецкие.
─ Не беда, сошью кольчугу богаче,─ пообещал купец.─ У меня кузнец молодец, да и сам возьмусь – с рук не вывалится. Железные каменья добываем, из них железо в доменке варим, да такое, что на все годится.
─ Ждать мне больно тошно купец, никак посадский ты, местный? Скажи имя, прозвище, я к тебе сам наведаюсь,─ а сам на молодуху так и смотрит соколом.
─ Кличут меня Прокопием по прозвищу Кузнецов. Приходи, на левый посад, если в мошне серебро водится. Сторгуемся.
Не кольчуга запала в голову Калине, а молодуха с селезнями в глазах, с полушалком и тугой косою. Расплести бы ее, ржаную, темной ноченькой, да обвить ею свою грудь обнаженную, укротить сердце взыгравшее, замести огонь вспыхнувший. Завсегда ли купец посадский берет в помощники свою женку или только на ближний торг? Уж он выведает, уж он высторожит, когда купец отъедет в иные края с товаром. Вот тогда-то темной или звездной ночью придет вором под окно красавицы, выкрадет и выпьет с ней чашу меда сладкого да хмельного. Видит Калина, как смущена купчиха-краса от его орлиного жаркого взгляда, от груди его вздымающейся, как мех кузнечный. Ох, не заметил бы этот грех суженый, хоть и в годах он, а Богом ей даден, ему только и будет принадлежать она. Разве что коротко вспомнится сей добрый молодец, помечтается также коротко, да и забудется.
Как река большая имеет незаметный исток, а устье ее от земель плодородных зависит, по которым она протекает, так и первый лучик любви, первый сердечный порыв незаметен и уж во что выльется любовь дальше – никому не ведомо. Только знал Калина, унесет его страсть к молодухе, как челн смоленый к водопаду и бросит с кручи, потопит. А может и вынырнет пловец и прибьет его к спасительному берегу. Калина надеется – выплывет, ждет свою воровскую ноченьку.
И вскоре случилась такая ноченька, не раз и не два. Утонул Калина в ласках Дарены. Усадьба у купца обширная, дом пятистенный, ставни расписные, крыша плахой крытая, а на ней петушок вертится, направление ветра показывает, два амбра, конюшни и кузня под навесом. Тут же груда металла для ковки. Усадьба тыном обнесена, яблони и сливы скрозь, схорониться есть где. Тын для Калины перемахнуть, что озорство. Только собаки у дома, у конюшни, брех подняли. Калина горбушкой да говяжьей костью прикормил волкодавов. Дарена охнула, испугалась, да сил не хватило прогнать молодца, приняла его, хотя трясучка забила лихорадкой. Ворованное счастье сладким оказалось. Увидел как-то Калина на груди у лебедушки синяки, ужаснулся:
─Он озорует, наша тайна раскрыта?
─Он, но не тайна виною, а не могу ему сына принести. Прежняя жена трех девок принесла, да забрал ее Господь. От меня сына ждет, а я не могу, побои терплю. Хоть бы ты меня украл навеки от ирода, за тобой на край света пойду, сокол мой ясный!
─ И я готов с тобой на край земли, но служилый я человек, бедный. Все что на мне – государево, в год пять рублей казны получаю, двенадцать четвертей ржи да овса. Ремесло свое не завел, года не служу. Вот если казну купеческую взять, тогда и в Литву можно бежать.
─ Дай срок, казна будет, я тебе весть подам.
Срок вышел иной, в следующую воровскую ночь побит Калина был тайно братьями Дарены. Едва ноги унес. Пластом сутки пролежал на окраине посада. Хватились в сотне Калины, пропал десятник, нет нигде. Только ночью отыскалась пропажа: Калина пришел к сотнику повиниться, упал в ноги. Да уж и стрелецкий голова прознал об отлучке. Как тут пощаду дашь? Судить проказника, а то, как в поход пришлось бы выступать. Татарва слышно, на дальних украйнах разбойничает. Но как же быть с Калиной, из княжеских людей выдвиженец, пороть без согласия князя боязно.
Уведомили воеводу.
─Как в Приказе сказано, так и поступайте,─ отчитал просителей воевода.─ Воинскому человеку поблажка – смерть порядку.
Присудил стрелецкий суд наказание батогами. Отлежится – в ряд последним поставить.
Знал Калина о словах князя, его волю. Скрипел зубами от батогов, которые спустили ему шкуру. Провалялся Федька в лазарете почти седьмицу и задумал бежать с Дареной. Выждал, когда купец снова в Москву ушел с товаром, предупредил жену неверную, тайно с кровью взял полковую казну, и ушел ночью в тульские дремучие леса, мечтая примкнуть к Кудеяру-разбойнику. По утру, снаряженная погоня ничего не дала.
9.
Словно вторая молодость наступила у князя Михаила. Всегда энергичный он теперь, казалось, перещеголял самого себя. Длинный его треугольник Москва-Тула-Новосиль с Одоевым заставлял хозяина удела, воеводу и боярина-думца едва ли не поселиться в крытом возке, чтобы всюду поспевать. На крепость стати, на здоровье не жаловался. Рынды его измотались верхами, проделывая с князем многоверстные пробеги. И всюду он спешил с охотой. В Туле армия, плоть от плоти он сам. Горел в укреплении обороны, возводя засечную черту на возможных путях крымской орды, ставил непроходимый тын на переправах. Обладая богатым военным опытом, как сокровищем, обучал войско отражать набеги и преследовать врага. При обороне придавал особое значение огнестрельному оружию, потому стрельцы и казаки с пищалями были у него в чести, и сам любил наблюдать, как ведут бой полки.
В родовом уделе хозяйственное домостроительство. А оно цепких рук требует, неусыпного труда множества челяди, коими надобно умело распоряжаться, давать ту работу, что каждый может выполнить лучше другого. Дело знакомое, необходимое, но кропотливое. В Москве другой интерес. Там семья, там есть к кому голову приклонить, душу согреть, счастливым отцом и справным мужем себя почувствовать. При здоровом духе и добром настроении государевы дела
