Полководец князь Воротынский

получить  ярлык из рук ханских послов. Радость омрачилась. Дмитрий-Фома разгневанный ханским решением занял с ратью Переславль, перерезал путь во Владимир.
Получив  такое известие, москвичи быстро собрали воинство, и оно двинулось в Переславль, чтобы осадить его, выкурить Константиновича  и наказать. Но тот не стал испытывать судьбу, не имея поддержки своих братьев, особенно старшего Андрея, зело напужался и побежал во Владимир, там не задержался, прытко «бежа  в Суздаль» в свою «отчину и дедину», накрепко затворился в детинце.  Победители не стали сеять разор в княжестве, проявили великодушие. Не хотелось отроку венчаться на великое княжество на крови.
─Мудрость великого отрока разлилась по всей Руси благодатью и победами над ордой. Мы это хорошо узрели, князь Михаил.
Государь остался доволен  беседой,  ярким примером для отрока княжича Ивана и через минуту музыканты княжеские стояли в трапезной. Воротынский взял гудок, дал знак, и полилась старинная русская мелодия, рассказывая о походе княжеском, о ветрах буйных, о степи широкой, о битве  удалой, напоре богатырском неостановочном. Царь заслушался, взгляд его размягчился,  подобрел. Следом музыканты ударили плясовую, на круг выскочили плясуны, показали удаль. Дородный князь старался, наигрывал, так что пот градом выступил на его высоком лбу. Борис Годунов с легким восхищением смотрел на Воротынского, у Малюты Скуратова так и не пропал его звериный взгляд, отточенный  убийствами невинных да пытками несчастных.
─ Садись, князь Михаил, во всяких искусствах ты мастер,─ с некоторой завистью сказал Иоанн.─ Поднести музыкантам по кубку и пусть играют еще, а мы послушаем да трапезу продолжим.
─ Музыканты в походе, государь, что глоток воды в жажду,─ подметил Михаил Иванович,─ отыграют на привале, дух воинский, что молитва укрепляет. Господом нашим все предусмотрено.
До позднего вечера продолжалась трапеза, уж вспыхнул небосвод всеми звездами, и ущербная луна взобралась под купол, уже опричники иные под столы попадали, лишь  тогда Иоанн пожелал пойти в опочивальню. Усталой походкой шел он, поддерживаемый Годуновым, а Михаил Иванович накладывал крест на себя и благодарил Господа за благополучное окончание пира.
Музыкальное искусство и показ его государю не оскорбляло князя. В годах он  был, мудрость подсказывала, что высокое не может быть оскорбительным, далеко не каждый вот так владеет инструментом, как копьем или мечом, но молился князь за благополучный исход, ибо знал царские причуды скоморошничать, наряжаться в маски вместе со всем гульбищем. Не дай Бог, и ныне в голову придет  такая блажь, как пришла однажды до опалы и ссылки. Знал о той жути князь из рассказов очевидцев. Царь пировал во дворце своем, опьяненный медами плясал со своими любимцами в масках скоморошьих. Увидев это безумство, думный князь Михаил Репнин крепко огорчился. Царь же пытался заставить его в скоморохи превратиться, подавал ему маску, велел надеть и в шутовство впасть. Репнин растоптал маску, и сказал: «Не пристойно быть государю скоморохом, и мне боярину и твоему советнику в думе непристойно безумствовать!»
Иоанн разгневался, выгнал  Репнина из дворца, а через несколько  дней его удавили молящегося в святом храме. Показал ли самодержец своему окружению, что от его  гнева не схоронит и святая церковь или другая обитель, или просто не терпелось ему расправиться с не покорившимся, имеющим честь князем, молва умалчивает.

Все лето нес воевода службу в передовом полку в Серпухове. В конце августа стали вновь поступать  из станиц вести, что в степи  замечена высокая пыль,  движется большая масса татарской конницы. Государь в сентябре  выехал с сыном к войску. Были легкие сшибки с татарами в местах каширских и рязанских. Врага легко прогнали, но основное войско так и не появилось. Иоанн, побывав в Коломне и Серпухове, получил грамоту из старинного Путивля, основанного еще в бытность Киевской Руси, от наместника Петра Татева. Он наскоро писал и сообщал с нарочным, что его сторожевые казаки выезжали в Дикое  Поле и не обнаружили следов татарской конницы.  Осень щедро разливала свои краски по долам и лесам,  прохладными утрами падали  туманы с обильными росами. Дело к холодам, в непогоду крымчаки в набеги не ходят, и Иоанн успокоился. Памятуя о разговоре в Серпухове с воеводой Воротынским  о неверных вестях, тревоживших его и войско все лето, о том, что надо расписать сторожей по головам и на них возложить ответственность за разведку, государь 22 сентября собрал всех воевод на совет. Воеводы пришли к выводу, что неверные вести о татарском войске очень опасны и могут вылиться в непоправимую беду. Царь согласился,  повелел к зиме распустить основное войско, а князю Воротынскому со своими соратниками обдумать, как укрепить сторожевое дело, написать грамоту, затвердить ее в Боярской думе и приговорить, расписав ответственность по головам, создать новые сторожевые заставы. Понимая, что дело это очень серьезное, государь сказал, чтобы Воротынский ждал  на сие дело приказ.

На надгробной плите, что находится в Смоленском соборе Новодевичьего монастыря, видна надпись камнереза на старославянском языке. В переводе она гласит: «В лето 7078 (1570 года) в сентябре  16 дня преставилась князя Михаила Ивановича Воротынского княгиня Стефанида, в день памяти святых мучениц Веры, Любви, Надежды и матери их Софии».
Как видим, личные потрясения не покидают Михаила Ивановича.
Новые удары судьбы, как они скажутся на будущем его семьи? Продолжало беспокоить малое число семьи. Всего трое детей у князя, только два сына. Не больно-то плодовиты и многие его соратники. Как-то сужаться стали княжеские семьи, пресекаются. Разве не нужны  родовитые князья и бояре – опора и советники государя? Слава Богу, хоть  Ванюша  окреп и сейчас, как молодой жеребчик справный, ладный  телом и умом. Вместе с отцом отрок познает воинскую науку. Воеводой видит его князь. Глядя на Ивана, душа поет. Дмитрий  совсем мал, рядом с матерью был, на руках у добрых нянек. Страшится князь язвы, которая валит людей, особенно малолетних деток. Вот и жена не убереглась. Упрятать бы наследников в глухое место, в  чистую деревеньку пока на ноги не встанут. Да где она? Язвенное поветрие незримой тенью пробирается всюду. Даже в  великокняжеские терема и покои, уносит черная старуха всех без разбору.
Мысли разные клубятся в голове, крадутся злым татарином. Не прогонишь их мечом, не опалишь из пищали. И видишь себя беспомощным и безоружным, как перед гневом Господнем. В мольбе перед ним спасение, в молитвах и в делах государевых.
По усопшей жене отпели молебен, схоронили рабу Божию Степаниду в Смоленском соборе. Князь наказал подыскать доброго камнереза, чтобы увековечить  имя надписью на граните и, мужаясь, заторопился в Серпухов, куда, как известно, двигался со своей свитой, сыном Иваном и опричными полками  государь, где и произошел военный совет воевод берегового войска с задачей укрепления сторожевой и пограничной службы.


12.
Возвращался в Москву Михаил Иванович по снегу. Основное войско было распущено и разъехалось по домам. Ехал к семье и князь, которая на зиму перебралась в столицу из вновь отобранной новосильско-одоевской вотчины. Москва встретила его хмурым небом, пронизывающим ветром. Уныло и неприбранным выглядел многочисленный посад, опоясав убогими хижинами город. Купечество, напуганное казнями, зная присутствие государя в Москве, старалось, против обыкновения, миновать столицу, но она нуждалась в торговых людях, и смельчаки появлялись на базарах. Дороговизна убивала москвичей: четверть ржи стоила 60 алтын. Такими деньгами народ не располагал и страдал от голода. Толпы нищих попрошаек шатались из улицы в улицу и набрасывались с причитанием и просьбами о подаянии на каждого появляющегося на мостовой  боярина или дворянина хлопотавшего по своим делам. Но милостыню почти не подавали. Опухшие от голода люди жались к церковным оградам, отирались возле домов богатых бояр. Всюду валялись трупы, убрать их  было некому. На тела  слеталось воронье, ворошилось черными нарывами на каждой улице.
Князь въехал в столицу в крытом возке. Михаил Иванович столкнулся с дороговизной на похоронах жены, теперь, спустя два месяца  дороговизна клацала голодом. Пугали разные слухи о людоедстве, о распространяющейся по городам и столице язве,  о том, что на дорогах стоят стражи и не пускают никого в столицу без письменного разрешения на въезд, но он не верил. Однако столкнулся с более удручающей картиной: возле Китай-города, примыкающего вплотную к Кремлю и огороженного стенами, у ворот его остановила стража опричников и потребовала грамоту на въезд. За стенами был его московский дом возле реки Москвы. Здесь  жили  многие другие князья и бояре, имеющие свои наделы в разных городах страны. Воротынского очень удивило и взволновало такое положение в столице.
Огорчение? Не только. Разочарование в правлении самодержца не раз посещало его впечатлительную, не всегда сдержанную натуру. Расширение границ государства, возвращение  исконных русских земель всегда одобрялось, но оскудение и разор собственными руками – никогда. Богатая  земля Верховского княжества щедро одаривала хлебом и мясом, овощами и фруктами. Крестьянство в его правление отчиной развивалось и множилось. Распаханы новые земли, заложены новые дворы. Отсюда князь взял немало свободных людей в  государево войско, за что имел солидную казну. Люди его хорошо служили, получали государево жалование и сейчас большинство из них вернулись на зиму в родные края и семьи. Только он, как сирота вынужден на зимний постой идти в московский дом, вместо милого ему Одоева.
Дожили русские люди при самодержце до крайности: не моги въезжать в свой дом без  тщательной проверки кромешниками или без грамоты думской. Князь Михаил вышел из возка. Назвался. Не успел получить разрешение ехать, как тут появился странник-седовласец одетый в рубище в лаптях с непокрытой головой, но с посохом в руке. Как бы давая знать, не торопиться, приподняв посох, молвил чистым голосом:
─ Будет тебе, князь, труд и ратная слава, но впадешь и в горечь!
И сверкнув чистыми очами перед князем, словно осветил его несказанным светом, удалился.
─ Кто ты старче!─ воскликнул во след князь,─ о ком молиться!
─ Молись о милости Господне!─ услышал в ответ князь.
Минута недоумения длилась меж стражниками и приезжими. Затем, как бы очнувшись, стража зашевелилась.
─ Князь Воротынский будешь? ─  получив  утвердительный ответ, последовало,─ проезжай.
Князь уселся в возок. Зачарованный словами старца, не знал ─ то ли радоваться, то ли печалиться. Но тут же помолился Богу, прося у него милости и успокоения души своей встревоженной.
За стенами Китай-города было иначе. Не бродили толпами нищие, не валялись трупы, снег  белел пятнами на крышах  домов, а на мостовой стравлен колесами повозок и копытами лошадей. Еще не  лег  он обильно для санной езды.
В доме, рубленном из оструганного бруса, высоком в два этажа, смотрящим на реку крыльцом и оконцами – переполох! Не отъехавшая после похорон Степаниды княгиня