Михаил Иванович сообщает горькую для своей чести весть. Она тяготила, как неудобная татарская колодка на шее: его душеприказчики составленного завещания князья Иван Мстиславский да Никита Юрьев отказались от столь важной и почетной миссии. Убоялись насильственной замены царем старой вотчины князя Михаила на новую, увидели ухудшение отношений государя к своему слуге, коль не поставил ныне Воротынского большим воеводой. Не помогают родственные связи – женитьба Ивана Федоровича на родной племяннице, более того, удручают.
Мы уже говорили, что князь Воротынский почитал своих великих предков Александра Невского, Дмитрия Донского и видел в их правлении идеал не только добродетели к своим подданным, но больше справедливого отношения и большого доверия. Михаил Иванович, оказавшись под новым подозрением царя и последовавшей насильственной замене родовой вотчины на новую в Стародубе Ряполовском и других волостях, вспоминал слова Дмитрия Ивановича к своим знаменитым послухам после составления великокняжеского завещания со слов автора «Слово о житии и представлении великого князя Дмитрия Ивановича». Присутствовали игумен Сергий Радонежский, боевые соратники великого князя по Куликовской битве его двоюродный брат Владимир Серпуховский, Дмитрий Боброк, Тимофей Вельяминов, Иван Квашня, Федор Кобылин, Иван Собака-Фоминский…
Великий князь и полководец тогда молвил: «Други мои, с вами великое княжение весьма укрепил и мир, и тишину княжению своему сотворил; великую же честь и любовь к вам имел и под вами города держал и великие волости, и чад ваших любил, никому из вас зла не сотворил, не отнял ничего силою, не досадил, не укорил, не разграбил, не обесчестил, но всех в чести великой держал, радовался и скорбел с вами…».
Вот образчик с кого надо Иоанну брать пример и учиться мудрому правлению. Времена были грозные, Русь раскатанная по бревнышку монголами и вовсе обособилась, княжества жили под постоянной угрозой ордынского возмездия за неповиновение, поступали как кому прибыльнее. Отсюда сила многочисленного народа снижалась. Конфликтов с соседями – полная папаха княжеская. Однако Дмитрий Иванович терпеливо продолжал собирать вокруг себя уделы, не видел кругом измену, казнил публично лишь одного подлинного предателя Ивана Вельяминова.
Случилось следующее. Великий князь после смерти тысяцкого Василия Вельяминова упразднил саму должность. Сын его Иван, жаждущий власти городского головы по родовому наследству оказался не у дел, обиделся и переметнулся в Тверь к князю Михаилу с инородным купцом Некоматом, подбил тверича на новое противостояние великому князю в стяжании многожданного ярлыка из мамаевых рук на великое княжение Владимирское. Михаил получил его и возгордился. Предательство Ивана Вельяминова вылилось в грозное противостояние Москвы и Твери, обагрилось кровью при осаде мятежного города. После месячной осады покорился тверской князь, запросил пощады, и Дмитрий Иванович согласился на бескровный мир, но с более жесткими условиями, чем прежние. И головы с плеч ничьи не полетели.
«У нынешнего же царя великого князя и самодержца в ходу не замирение со своими подданными,─ упрекал в душе царя Воротынский,─ уж не говорю – любовь, а клевета, доносы, опала, пытки, топор и виселица. Уж завершилось объединение русских земель, нет явных и скрытых врагов в русском государстве, каковы были во времена великого князя Дмитрия, а установилась единая власть в единых руках. Вот тот рычаг, что достался от предков Иоанну и которым удерживается великодержавность и могущество. Но рычаг этот постоянно теперь в крови, стал скользким и готов выпасть из рук. Надо ли обагрять его в мокроте человеческой плоти, не лучше ли держать его сухим, чтобы не выскальзывал из рук? Находили же человеколюбивые, мудрые государи иные средства в управлении страной!»
И все же, как бы Михаил Иванович не осуждал в душе неверные шаги царя, видел в нем ревностного устроителя крепкого государства, оборонителя земель русских, защитника Православной веры потому по-прежнему наставляет в завещании и на словах своих сыновей искать поддержку и помощь у государя.
« А детям моим Ивану и Дмитрию бить челом обо всем о себе и о всяких своих нуждах государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси и его детям, нашим государям, и полагаться во всем на их милость государеву».
Здесь же он, как любящий отец своего дитя, с широкой не скаредной натурой завещает своим сыновьям заботиться о своей сестре Аграфене и опять же мудро наставляет бить им челом к государю, чтобы он «милость показал и велел ее выдать замуж за кого он, государь, по своей милости пожалует». В приданное, кроме всего прежнего тканей и платьев, сел и деревень дает ей самую ценную семейную реликвию – икону Федоровской Божьей Матери в окладе покровительницу невест и семейного благополучия, а также те образа, что достались ей после Белозера, к тому же еще шестьсот рублей.
«Деньги, что у меня в Серпухове в зеленом ларце детям моим, когда будет тело мое грешное у них в руках, раздать по мне на погребение по церквам на сорокоуст и нищим».
Приложив руку к сей приписи в своей духовной, князь исполненный долга перед детьми готов был принять любые удары судьбы. Она надвигалась с юга набегом несметной татарской конницы, вести о которой уже пришли и в Москву, и на Окский оборонительный рубеж, а с севера движением в Серпухов разгневанного вторжением «собаки-хана» подозрительного государя со своим опричным войском в шесть тысяч всадников.
19.
Русская рать собралась сильная, стойкая*. Стрелецкие полки, как элемент регулярного войска, вооруженные пищалями и холодным оружием, обладали против конницы большой убойной силой. Они имелись во всех полках. Приданный большому полку огнестрельный наряд, бьющий по противнику дробом (картечью), еще увеличивал разящую силу береговой армии. Имея превосходящее вооружение, которое все больше и больше играло решающую роль в сражениях, воеводы с уверенностью в силе и правде, готовились отразить врага на Окском рубеже, разбить или отогнать его за свои пределы, не дать грабить, жечь города и деревни и без того опустошенные опричниной, язвой и голодом.
Вместе с тем дожидаться встречного боя и не искать противника в полевых условиях за укрепленной береговой линией, где и сама река является внушительной преградой, оказалось в корне неверно. Понимали ли это воеводы и сам Иоанн? Однозначно ответить невозможно. Судя по той создавшейся тактической обстановке, согласно полковой росписи, вывод напрашивается отрицательный. Полкам предписывалось встать у переправ, то есть, на большом расстоянии друг от друга. И они встали, лишая себя удара по врагу общими силами, в том числе пушками, стрелецкими и казачьими пищалями, ибо скорость передвижения тяжелого обоза по пересеченной местности и пеших была невысокая, значительно уступала скоростной татарской коннице. Дворянская же конница могла конкурировать в быстроте передвижения по собственному изученному краю, но лишенная огневой поддержки (прямо скажем, решающей в сражении) будет разбита превосходящими и хорошо организованными силами врага, в чем история не раз подтверждала. Татары же, понятно, не пойдут в лоб на укрепления, постараются обойти их. Тактика скрытого маневра и кучного набега на русские города и посады, уклонение от боя в невыгодных условиях известна и осталась прежней. Чтобы достичь желанной внезапности, татары шли хорошо разведанным путем, выставляя далеко вперед сильную разведку. Достигнув конечного пункта, сжатое в ядро войско стремилось ошеломить противника неожиданным мощным натиском.
--------
…Русская рать собралась сильная и стойкая*.─ По неизвестным причинам до нас не дошли документы, свидетельства летописцев о численности и составе татарского и берегового войск. У историков нет единого мнения. Одни завышают, другие занижают численность русских воинов до минимума в шесть тысяч человек. Кандидат исторических наук В.П. Ульянов написал и защитил диссертацию «Князь М.И.Воротынский – военный деятель России XVI в. Нижневартовск. 2006 г.», в которой собраны факты и наработки всех крупных русских историков. Однако исчерпывающего вывода автор не сделал. Например, Ульянов пишет: «Численность войск Девлет-Гирея в 1571 году, по подсчетам современников, составляла 40 тысяч человек. «Свидетельство Ивана Грозного польскому послу: «Татар было 40000, а моих только 6000, равно ли это?» Тут явно лукавят государь и Ульянов, ибо ниже сам же Ульянов опровергает государя и себя, говоря, что царь шел в Серпухов «На помощь другим опричным полкам». Каким? Известно, что у Иоанна было 6 тысяч опричников и Разрядная книга называет три полка, идущие с Иоанном в Серпухов. Кроме того, на берегу стояли земские полки с земскими воеводами. Разрядная книга называет все пять полков, стоящих на Оке с воеводами пофамильно. Пришли к Москве только три полка и полк опричников Темкина. Сколько же в них насчитывалось людей, никто нигде не сообщает? Явно, не шесть тысяч воинов.
Свидетельство С.М. Соловьева, том шестой, стр.587. «в русской армии насчитывалось 50 тысяч». Свидетельство В.О.Ключевского береговое войско «ежегодно поднималось на ноги до 65 тысяч рати». Русская история. Полный курс лекций, книга первая, стр. 517.
С.М.Соловьев называет 120 тысяч татар, там же. Н.М. Карамзин пишет: « тысяч сто или более». История государства Российского, книга третья, стр.381..
Иоанну следовало менять свою тактику. Такая попытка была сделана зимой этого года: по приказу государя Воротынский со товарищи создал Устав сторожевой и пограничной службы. Дозорные и сторожи были обязаны наблюдать за врагом, своевременно доносить о направлении его движения, а войско быстро встать на его пути, не пропустить на левобережье, дать решающее сражение. Но службу эту еще предстояло развернуть, обучить людей, отработать доставку вестей. Никто не рушил и старые связи, но при новом большом воеводе они не сработали в полной мере, хотя движение орды было обнаружено рано и весть доставлена своевременно. Требовалась решительность большого воеводы. Но он ее не проявил, поскольку при малейшей ошибке, чего вполне можно было ожидать, угрожала опала за измену. Не была предпринята обычная мера – вести поиск вторгшегося врага на подступах к засечной черте. Опыт такой борьбы применялся Воротынским еще девять лет назад, когда стоял с большим полком в Туле и почти без урона отразил набег пятнадцатитысячной орды все того же хана, повернул его и гнал злобно огрызающиеся сотни крымской конницы до Оскола.
Весть о том, что государь с опричным войском прибыл в Серпухов, воевод-князей, особенно земских не обрадовала. Они не любили опричников, чувствовали себя неуверенно, и не смели по сложившемуся еще с взятия Казани правилу единоначалия, брать на себя управление войском. Помня о многочисленных казнях бояр и князей, дворян и духовенства, расправу над жителями тверской и новгородской земель, авторитет государя в их глазах падал, был попросту невелик. Они знали, что самодержец видит едва ли не в
