Волгина о том, что тексты писателя заключают в себе "генетический код русского человека", блестящие реплики художника И.С.Глазунова, который создал иллюстрации ко всем произведениям Ф.М.Достоевского.
Достоевский воспел Петербург. Но воспел его загадочно... "Мечтатели" и "идеологи" Достоевского никуда не пропали, они с нами... В поразительной статье Чеслава Милоша, где он анализирует связь творчества Достоевского с духовидцем Сведенборгом, высказана парадоксальная мысль, что художественный Петербург создан Достоевским по образцу духовных городов-отражений Сведенборга как город с чертами ада... Возможно, что пройдя через каторгу, узнавая глубины человеческого духа, частицу ада он носил в своей душе...
Каждый раз, бывая у его музея-квартиры, я мысленно разгадываю тайну, которую он оставил после себя...
13 ноября 2022 года, воскресенье
БИТВА ЗА ГУМАНИЗМ
Могу заявить открыто, что одним из моих последних открытий в рамках проводимых мной литературных расследований является тот факт, что решающим источником сна Ганса Касторпа в "Волшебной горе" Манна, о сути значения которого я полемизирую с лидером движения "Суть времени" Кургиняном, является... сон Николая Ставрогина, одного из главных героев "Бесов". Это малоизвестный сон в сравнении с другими описаниями сновидений у Достоевского.
Если кратко, то уже в публикации в печатном органе движения "Суть времени" о книге Томаса Манна "Волшебная гора", анализируя диалог главных героев Сеттембрини и Нафты, прототипом которого был иллюминат Вайсхаупт, Кургинян весьма благоприятно характеризует масонство.
Кургинян в контексте ВТОРИЧНОГО упоминания ПСЕВДОМАСОНСКОЙ ЛОЖИ "Пи-2" утверждает, что она существует и ныне. Этого же мнения придерживается в "Нулевом номере" (напоминающем дополнительную главу "Пражского кладбища") Умберто Эко.
Таким образом, акт каннибализма во сне Ганса Касторпа надо трактовать метафорически, как преломлённое изображение насилия Ставрогина над девочкой в доме на Гороховой улице в Петербурге. Как известно, глава "У Тихона" была изъята из первых публикаций этого произведения Достоевского.
Важно отметить, что в ватаге, которую описывает Ставрогин в своих листках присутствовали и Кириллов, и Пётр Верховенский.
И, надо отметить, каждый раз сну о «золотом веке» в произведениях Достоевского предшествует кризис в отношениях героя с окружающими (Матрёша у Ставрогина; возможно, Софья Андреевна у Версилова; девочка у Смешного человека). И так как в реальности герой не может любить другого, не находит в себе способности для такой любви, ему грезится сон о рае на земле, где всечеловеческая любовь, его идеал, обретает жизнь. Франк называл рассказ "Сон смешного человека" глубочайшим произведением Достоевского.
Ставрогин - загадочная фигура европейской литературы, "русский Гамлет", принц Гарри, Иван Царевич, которого Пётр Верховенский планировал сделать новым римским понтификом.
Какие-то черты от Нечаева в Ставрогине, конечно же, есть, те самые, которые касаются отрицательного начала по отношению окружающей действительности.
Но Ставрогин не только гораздо ближе к Печорину, чем к Рахметову, но, по моей версии, не является Alter ego Достоевского. Хотя, к примеру, Тургенев в известном письме именно в этом обвинял Фёдора Михайловича.
Иван Шатов: вот, кто Alter ego автора "Бесов".
Исследователи считают, что в образе Шатова отразилась и личность славянофила Н.Я. Данилевского, основные идеи его книги «Россия и Европа» (1869 года). Он когда-то был петрашевцем, фурьеристом, а затем перешёл к разработке основ русского национального самосознания.
Бог для Шатова это тело народа. Шатов ищет Бога и находит его в народной идее. Идея Бога всегда осуществляется в народе: нет народа без Бога, если это великий народ. Когда Боги становятся общими, тогда умирают Боги и народы.
14 ноября 2022 года, понедельник
КАМЮ И ДОСТОЕВСКИЙ О СМЕРТНОЙ КАЗНИ
В тг - канале Карточный домик: Петербург сообщается, что за выходные после открытия обновлённый Дом книги в Петербурге посетили 25 тысяч человек. Побывал и автор этих строк, заметил на видном месте роман Альбера Камю "Чума".
Листая страницы этого текста, который оказал на меня значительное влияние, я вспомнил другое произведение француза, а именно «Размышления о гильотине».
Кто такой Альбер Камю?
Французский писатель и философ, близкий к экзистенциализму, получил нарицательное имя при жизни «Совесть Запада». Лауреат Нобелевской премии по литературе 1957 года.
Альбер Камю сыграл значительную роль в отмене смертной казни во Франции и других странах Европы. В 1957 году он опубликовал своё знаменитое эссе «Размышления о гильотине», в котором рассматривает смертную казнь как абсолютное возмездие в мире, где абсолютная вина невозможна.
Цитата.
«Смертная казнь — не просто смерть. По сути своей она так же отличается от лишения жизни, как концлагерь от тюрьмы. Она есть убийство, арифметическая расплата за другое убийство. Но она присовокупляет к смерти некий регламент, публичную и заранее известную осужденному преднамеренность, организованность, наконец, которая сама по себе является источником моральных страданий, более ужасных, чем смерть».
По мнению французского мыслителя, в смертной казни нет ни облагораживающего торжества справедливости, ни благоразумного предостережения, ни возвышенной публичной кары за преступление. В сущности, она представляет абсурдный ритуал, бессмысленный и нелепый. Она страшна, грязна, банальна. Она никого ничему не может научить и в равной степени неспособна ничего исправить.
Ещё цитаты из Камю.
«Если общество хочет и дальше цепляться за смертную казнь, то пусть нас хотя бы избавят от её лицемерного и показательного оправдания. Откроем же подлинное имя этой кары, которой отказывают в какой бы то ни было гласности, этой меры устрашения, которая бессильна против честных людей, покуда они остаются таковыми, но зачаровывает тех, кто перестал быть людьми, которая унижает и растлевает всех, кто становится её пособниками. Она, что и говорить, наистрашнейшее наказание, но иных уроков, кроме деморализующих, в себе не содержит».
Камю регулярно возвращается к теме смерти во всех своих произведениях. Убийца Мерсо из «Постороннего», Марта из «Недоразумения», Калигула и Сизиф — все они одновременно бунтуют против смерти, вглядываются в неё и как-будто пытаются её приручить. Но нет ничего более абсурдного, чем попытки приручить смерть.
Камю говорит, что смерть неуловима и невыразима, о ней можно вести речь, но при этом она регулярно «ставит нас в тупик». И хотя о смерти «всё уже сказано», но все живут так, как будто ничего о ней не знают. Это происходит потому, что «у нас нет опыта смерти».
"Главный аргумент защитников смертной казни общеизвестен: она служит острасткой для других. Головы рубят не только затем, чтобы наказать тех, кто носил их на плечах, но и затем, чтобы этот устрашающий пример подействовал на тех, кто решился бы подражать убийцам. Общество не мстит, а лишь предупреждает и предотвращает. Оно потрясает головой казненного перед лицом кандидатов в убийцы, чтобы они прочли в его чертах свою судьбу и одумались.
Этот аргумент был бы неотразим, если бы мы не были вынуждены констатировать:
1) Общество само не верит в «острастку», о которой говорит;
2) Никем не доказано, будто смертная казнь заставила отступить хотя бы одного человека, решившего стать убийцей, тогда как яснее ясного, что она не оказала никакого эффекта, кроме завораживающего, на тысячи преступников;
3) Во многих отношениях она являет собой отталкивающий пример, последствия которого непредсказуемы.
Итак, прежде всего общество не верит в то, что само провозглашает".
"Вся без исключения статистика, относящаяся к тем странам, где смертная казнь отменена, и ко всем прочим, показывает, что не существует никакой связи между ее отменой и уровнем преступности".
"Отвечая в 1952 году на анкету «Фигаро», посвящённую смертной казни, один полковник утверждал, что замена её пожизненными каторжными работами привела бы только к созданию рассадников преступности. Этот высокопоставленный офицер видимо не знал — и я рад за него, — что у нас сколько угодно таких рассадников, отличающихся от тюрем тем немаловажным обстоятельством, что из них можно выйти в любое время дня и ночи: это кабаки и трущобы, украшение нашей Республики. О них невозможно говорить спокойно".
"Если правосудие и признаёт, что опьянение является иногда отягчающим обстоятельством, то оно знать ничего не знает о хроническом алкоголизме. Преступления, совершённые в подпитии, редко влекут за собой смертную казнь, тогда как хронический алкоголик способен на предумышленное убийство, за которое расплачивается собственной жизнью. Государство, таким образом, сохраняет за собой право карать смертью в том единственном случае, когда оно само разделяет ответственность за преступление.
Значит ли это, что каждый алкоголик должен быть избавлен от ответственности государством, которое будет бить себя в грудь до тех пор, пока весь народ не приучится пить только фруктовые соки? Конечно, нет. Даже генетические законы не снимают с нас всей вины за преступление. Реальную ответственность правонарушителя невозможно определить с математической точностью. Известно, что никакими расчетами не установишь точное число всех наших предков, будь они пьяницами или трезвенниками.
...
Смертная казнь, не соотносимая ни с острасткой, ни с предвзятым правосудием, присвоила себе, помимо прочего, неслыханную привилегию карать всегда относительную вину окончательной и непоправимой мерой".
"Многие «изверги» представляются личностями столь же непостижимыми. Они фактически вычеркнуты из списков рода человеческого. Суть и размах совершенных ими злодеяний не позволяет думать, что они способны к раскаянию или исправлению. Нужно сделать так, чтобы они не натворили новых бед, а посему они должны быть вычеркнуты окончательно — иного решения нет. На этой грани, и только на ней, возможны дискуссии о правомерности смертной казни. Во всех других случаях аргументы её защитников не выдерживают критики сторонников её отмены".
"За последние двадцать лет нашей блистательной истории мы прекрасно усвоили эту истину. Но именно потому, что это совсем не так, никто из нас не вправе брать на себя роль абсолютного судьи и выносить окончательный приговор худшему из злодеев, — ведь никто из нас не может претендовать на абсолютную невиновность".
"«Пусть государство начинает с отмены смертной казни», — вот каким должен быть наш теперешний лозунг".
"Я убежден: отмена смертной казни поможет нам продвинуться по пути к такому обществу. Взяв на себя эту инициативу, Франция могла бы попытаться распространить её среди стран по обе стороны железного занавеса, где высшая мера ещё сохранилась. Но прежде всего она должна подать пример. Смертную казнь в таком случае нужно заменить каторжными работами, бессрочными для неисправимых преступников, ограниченными каким-то сроком — для всех
