Новороссийском. Ну да пущай уж лучше красным достаётся!.. Чужбина…. Ведь там одни нехристи! Как там жить-то!.. Помню, на турецком фронте накрошил я их в капусту, в сласть…. Чи они нас, как родных примут?.. Я те так скажу, командир, без Расеи - везде нам пусто будет. Нигде мы не нужны, никто нас нигде не ждёть…. Командир, я семь лет в седле: сначала германская, затем вот гражданская. Сначала Белому царю служил исправно, ни себя, ни коня сваво не жалея. Лычки вахмистерские, да два «егория» не на плацу выслужены. Апосля, навроде как за «Тихий Дон», кровя свои и чужие лил. А теперь, значитца – вчистую списан?... Так пошто ж в свой курень возвернуться не смею?.. Знаю, знаю, командир, теперь таких, как мы с тобой, там враз в распыл пущают. Дороги назад нет, говоришь?.. Ну и чо?.. Когдай-то я труса праздновал? Погляди, командир, вишь, последний патрон к нагану сберёг?.. Вот и сгодился….».
…Опять этот сон!.. Что ж, ты мне всё время снишься, вахмистр?.. Ну, дурак я, дурак, признаю…. Прав ты был, прав!.. Ну, подожди, недолго уж осталось…. Нет у меня ни нагана, ни последнего патрона…. Слаб я, слаб! И мысли мои не о том!.. Чёрт бы вас побрал, господин Блок, вместе с вашими стихами!.. Чеканный слог латыни вкупе с вашими виршами стучит в висках с момента пробуждения: «И пьяницы с глазами кроликов «In vino veritas» кричат…». Я не могу ни о чём другом думать…. Мне больно думать о чём-либо другом…. Впрочем, скорей всего, уже побрали вас черти. Ведь вы умерли, господин Блок. Умерли, в двадцатом первом…. Счастливчик…. Вы умерли, а я жив…. Жив ли?.. Разве можно это назвать жизнью?.. Я существую как растение…. Только в отличие от него меня «поливают» водкой, а не водой…. Нет, я сам себя «поливаю», большей частью…. Я всем надоел. Никому не интересно поить алкоголика…. Да я, алкоголик, надо это признать…. Ну и что?.. Разве это что-то меняет?.. Сейчас я заставлю себя встать с постели и продолжится то, что было и вчера и третьего дня…. Я вздохну, проскриплю осипшим с перепою голосом традиционное «с Богом» и к звону в висках добавится нервное дребезжание горлышка бутылки, бьющегося о грань стакана. Это мелкой дрожью трясутся мои руки…. Я не могу ни о чём другом думать…. Конечно же, после того как тошнотворный спазм отступит перед катящимся по пищеводу теплом, придут другие мысли: всё, надо останавливаться… сегодня последний день…. Но назавтра всё повторится снова….
Господи! Бутылка пуста…. Неужели ничего больше нет?.. Да нет, наверное, должен быть какой-то запас…. Надо только поискать хорошенько…. Не может быть чтобы я всё выпил и не оставил ничего на утро!.. Ведь я же знал, что утром мне будет плохо…
…Плохо, очень плохо. Ничего нет…. И денег нет. Я перерыл все карманы – ни одного су…. Так. Надо собраться. Собраться и идти…. Куда идти?.. Кредит мне давно уже везде закрыли…. Что-то продать?.. Что продать? Всё, что можно, я давно уже продал, а то, что осталось – никому не нужно…. Господи, но почему я не остался тогда в Севастополе?!.. Ну, шлёпнули бы меня тогда «красные», ну и что?.. Почему я не застрелился на пароходе вслед за вахмистром?.. Понадеялся, что мне, (в отличие от него), европейски образованному человеку, владеющему языками, будет проще адаптироваться на чужбине…. Ан нет! Мы не нужны здесь никому. Даже себе…. Господи, я даже застрелится сейчас не имею возможности – «наган» давно продан и пропит!.. Надо что-то делать, надо что-то делать, надо что-то делать…. Господи!.. Я сойду с ума….
…Мадам, месье…. Пожертвуйте безвинно пострадавшему от большевистской заразы…. Месье, на фронтах мировой войны мы сражались плечом к плечу против бошей…. Нет вины патриотов России, что они не смогли разделить с вами радость победы над тевтонами…. В Восточной Пруссии, в белорусском Полесье мы проливали свою кровь в борьбе с нашим общим врагом. Нас бомбили с аэропланов, травили газами, но мы были полны решимости выполнить свой союзнический долг…. Нас просто предали, господа! Предало человеческое отрепье, иуды, продавшиеся за пачку марок кайзеру…. Простите нас, господа! Мы не смогли удержать свою страну и вот мы здесь…в Париже… в столице мира. Вы приютили нас из милости…. Так будьте же милостивы до конца…. Подайте Христа ради бывшему георгиевскому кавалеру…, бывшему кавалеру орденов святой Анны и святого Владимира…. Я, милостию Божию родившийся русским дворянином…, я, заслугами моих предков владевший обширными поместьями в земле Русской – ныне нищ, сир и убог…. Дом, отстроенный полтора столетия назад моим пращуром, сожжён, усадьба разграблена, липы - ровесницы дома, на аллее ведущей к парадному портику, вырублены…. Моей землёй теперь владеют возомнившие о себе хамы!.. Подайте ради Господа герою Брусиловского прорыва!.. Видит Бог, было время, служило русское дворянство за Веру, Царя и Отечество…. А ныне в России мы не нужны. Вера попрана, царь убит… и нет боле Отечества у русского дворянина! Время сломало шпаги над нашей головой – мы теперь не граждане России, мы теперь «граждане мира» - безродные космополиты – «вечные жиды», «агасферы»…. Мы сами сорвали с себя погоны и посыпались покатились звёздочки…, закатилась моя звезда…. Мадам, месье! Пожертвуйте хоть на рюмку водочки!.. Испить за ваше здравие!.. Господа, сплин одолел – сил нет!.. Честное благородное слово: как только погоним большевиков из Первопрестольной, войду во владение родовым поместьем – всё, всё возмещу!..
На перекрёстке с визгом тормозит кабриолет «Рено» с шашечками на дверцах. Шофёр, в шлеме пилота, какое-то время по-рыбьи пялится на меня сквозь очки-«тарелки» и затем решительно покидает авто….
- Березов!.. Вы ли это?.. Глазам своим не верю! Да вы с ума сошли!.. Русский офицер… как не стыдно!
- А-а, Кулешов…. А почему это мне должно быть стыдно?.. Империю просрали – не стыдно, а столбовой дворянин на паперти – эка невидаль!
- Э, да вы пьяны!.. Мне плевать с высокой колокольни на ваше дворянское достоинство, Березов. Вы же знаете – я из разночинцев. Но вы – русский офицер и мой боевой товарищ. Стыдно-с!.. А потому, извольте-ка сесть в авто. Надо поговорить!
Говоря всё это, Кулешов под руку сводит меня с траттуара и, почти насильно увлекает в салон авто. «Рено» уносится с площади перед собором и начинает петлять по парижским улочкам….
- …Куда мы едем?
- Уже приехали. Выходите.
Авто остановилось на набережной Сены перед одним из мостов. Кулешов, достаёт пачку «Галуаз» и предлагает:
- Перекурим на мосту, а заодно и поговорим. Самое место.
…На мосту довольно неуютно. Под шинель поддувает промозглый осенний ветер. Вода под мостом серо-жёлтая, неприятная даже на вид…
…Ну что, покурили?.. – Кулешов бросает свой окурок в Сену и внимательно следит за его полётом…. Вздохнув, поворачивается ко мне:
- Прыгайте.
-…Что?
- Вниз прыгайте, говорю.
- … Вы что, охренели?!
- Да это ты охренел, капитан! Не можешь жить как человек, так сдыхай как собака! Но позорить честь русского офицера я тебе не позволю!
- Позвольте!..
- Я сказал: не позволю!!.. Ты что за цирк перед храмом устроил?.. Позорище! Прыгай, давай!.. Или смерти боишься?..
- …Тебе ль, Кулешов, не знать, что смерти я давно не страшусь…. Мы ведь с тобой в одних окопах сидели…. Но и умирать, так - не хочу, православный я….
- …Сколько пьёшь-то?.
-… С год.
- …Остановиться можешь?
- А смысл? Так, может, скорее сдохну….. Всё одно жизни мне здесь нет. Не нужны мы здесь никому, Виктор. Домой хочу, в Россию….
- Ну, так езжай. Живи с большевиками, если тебе здесь не в мочь.
Я смотрю на Кулешова…. Нет, он не шутит…. Да и какие тут шутки?..
- ...Может быть, это и выход. Проживу я там, правда, не долго; ровно столько сколько нужно «товарищам», чтобы довести меня до стенки ближайшего портового пакгауза…. Что ж, не в первый раз….. По крайней мере, умру на Родине.
- …А, может быть, и не шлёпнут. Читал ведь публикации в прессе?.. ВЦИК РСФСР официально объявил об амнистии всем участникам Белого движения. С обещанием неприкосновенности всем, давшим слово не бороться против Советской власти, при возвращении на Родину.
- Ага. С моим-то послужным списком. Боевые действия – это одно. А моя служба в карателях?..
- А-а, брось. Гражданская война – штука жестокая. И большевики это прекрасно понимают. Они и сами наворотили немало…. Красный террор, белый террор – какая разница!.. Революция пожирает своих детей – вот и всё. Да и сколько ты там прослужил, в отряде-то…. Ты кадровый офицер, фронтовик…. Всем известно, что как только позволило твоё ранение, ты сразу же подал рапорт о переводе в действующую армию.
- Сколько б не прослужил, а всё равно: порол, вешал и жёг. И не жалею об этом.
- …Слышал, Слащёв вернулся в Совдепию.
- Быть не может! «Слащёв-вешатель», как они называют его в своих газетах…. Недаром Врангель его «Крымским» пожаловал – натворил он там дел…. Да я ангел по сравнению с ним!
- А я о чём. Возвращайся в Россию. Кто б там во главе сейчас не сидел – царь, Керенский или Ленин, все равно это – Россия. Как бы она не называлась. Бог даст, ещё и послужишь ей…. Ей, а не большевикам.
- Слышал я уже это… Что ж сам не едешь-то?
Кулешов грустно улыбнулся:
- Был бы я один как перст, как ты – поехал бы. Но ты же знаешь, я же здесь семьёй успел обзавестись…. Мари ни за что не согласится…. Эта француженка - не из декабристок…. Да и дети…. Там говорят, разруха и голод…. Здесь тоже не сахар, но, по крайней мере, верный кусок хлеба имею…. Так что, ассимилируемся помаленьку…, - грустно усмехается Кулешов. - Так что, едешь?
Подумалось: а вдруг я встречу её….
- …А-а, семь бед – один ответ, а два раза не умирать! Еду.
ЧУЖБИНА
Форштевнем режет пароход
лазурную волну…
Коптит замызганной трубой
лазоревое небо,
И англицкий крестовый флаг
полощет на ветру…
А слезой своей мочу сухую корку хлеба!
Чужбина…
В кильватере конвой –
Отрезал серый крейсер путь от берега родного…
Чужбина…
Так хочется домой!
Но в бусурманские края лежит моя дорога…
Гляжу на краешек земли,
слеза туманит взор…
Остался хутор, где-то там,
за синими горами…
Я был казак и хлебороб,
а нынче, вот, как вор,
Бегу куда глаза глядят, преследуемый псами!
Чужбина…
А чайки за кормой,
Кричат, как будто бы зовутна Родину вернуться!
Чужбина…
Что делать мне с собой?
Напиться что ли и заснуть – заснуть и не проснуться?!
В новороссийском городке
остался верный конь…
Я был с ним «неразлей-вода» -
с пятнадцатого года.
А нынче море разлилось -
то красный арт.огонь
Все растопил и тает лед –«ледового похода».
Чужбина…
Там нехристи одни!
А на турецком, помню, всласть крошил я их в капусту!
Чужбина…
Куда же едем мы?
Ведь без России все равно везде нам будет пусто!
Семь лет я жизнью рисковал
за Белого царя.
Служил исправно: ни коня,
ни шашки не жалея.
Ну а теперь вот вышел срок:
«в чистую» списан я,
Да вот
