Симонов тогда сделал своё дело, и его репортаж о героических действиях дивизии появился в газете. И тот репортаж вдохновлял других защитников на стойкость, на подобные подвиги. А Константин Симонов уже снова был на передовой, опять над ним свистели снаряды, по счастливой случайности разрываясь на безопасном удалении.
Смелым и целеустремленным всегда везёт!
Как иначе можно оценить боевой поход Симонова на подводной лодке Л-4 «Гарибальдиец», выполнявшей боевое задание у берегов профашистской Румынии!?
Это, казалось, было невозможно! Командир лодки в неуважительной форме категорически отказался давать Симонову интервью: «Знаю я вас! Напишете всяких небылиц! Это своими глазами надо видеть! Это надо самому пережить, чтобы понимать, а уж потом писать!»
Командир лодки рассчитывал, что тем самым отшил Симонова, но тот обратился к командованию флота за персональным разрешением участвовать в боевом походе. Разумеется, был лишь обруган: «Нам еще осталось только за гибель военных корреспондентов отвечать! Только они у нас еще не тонули в подводных лодках!»
Но через несколько дней настойчивость Симонова всё же сломила командование, и он пошёл в боевой поход на равных с экипажем. Задыхался со всеми из-за недостатка воздуха! Наносил торпедные удары со всеми! Рисковал жизнью со всеми! А в итоге заслужил уважение командира лодки и всего экипажа. Значит, был признан своим! Был признан человеком, которого по фактическим делам можно считать настоящим фронтовиком, а не тем «писакой», который только и пишет где-то рядом с фронтом!
Кстати, разрешение у командования флота на поход Симонову пришлось буквально выбивать. Никто не позволял! Другой бы воспользовался отказом, объяснив командиру лодки:
– Вот видите! Я-то хотел с вами, да не пускают! Не судьба, значит!
Но тогда это был бы не Симонов! Да и сами посудите, чем он не герой, если добровольно отправился в опаснейший подводный поход, выполняя всего лишь свои журналистские обязанности? Ведь мог написать статью в газету «как все», включив своё воображение, не вставая из-за письменного стола. Героизм! Патриотизм! Что угодно!
Кстати, наград за тот подводный поход Симонов не получил, а он и не считал себя достойным наград, ведь значительное время промучился в том походе из-за не прекращавшегося носового кровотечения. Знаете, почему оно открылось? В атмосфере подлодки, не имевшей возможности всплыть и хлебнуть чистого воздуха, заканчивался кислород, экипаж задыхался, но он был всё же более привычен к этому, а Симонов без тренировки не справлялся.
А ещё два боевых ордена Отечественной войны первой степени Константину Симонову вручили уже после войны, но и они оказались не абы как, а за былые военные заслуги. Майские и сентябрьские заслуги уже 45-го года. Уже за работу в редакциях фронтовых газет, как было и у Бориса Полевого.
Но всё же Симонов – есть Симонов. Он везде на равных испытывал на себе то, о чём писал! А если писал о тех, кто погибал в бою, то и сам погибал рядом с ними. В одном из представлений на награждение орденом Константина Симонова так и записано: «…за написание серии очерков о бойцах частей 4-го Украинского фронта и 1-го Чехословацкого корпуса, и за нахождение во время боев на наблюдательных пунктах командиров 101-го и 126-го стрелкового корпуса и в частях 1-го Чехословацкого корпуса в период наступательных боев».
Героически он вёл себя и на другой войне, еще в 1939 году на Халхин-Голе, куда был направлен в свою первую редакционную командировку. Уже на месте, получив ориентировку от редактора местной дивизионной газеты, молодой журналист Симонов, проявляя непомерную целеустремлённость и активность, уехал в монгольскую степь и как в воду канул.
В общем-то, его уже посчитали погибшим, но он вдруг вернулся, хотя и с большим опозданием. Не на пироги, чай, ездил! А первое своё задание выполнил отлично! Все были крайне удивлены напором молодого журналиста, считая, что Симонов рисковал собой до полного безрассудства.
И везде и всегда он ходил, буквально на самом острие, на самом краю! Он воевал на своём фронте, на котором себя нисколько не берёг! Просто его оружием в той войне были его выдающиеся личные качества, которые он использовал по полной программе.
Знаю заранее, что надо мной непременно посмеются: «И чем же отличался «твой» Константин Симонов от «нашего» Бориса Полевого? Такой же военный корреспондент!»
Отвечаю! Хотя бы тем, что Симонов на фронте работал очень рискованно и нарывался на опасности умышленно, не жалея себя, потому можно лишь удивляться, как он остался в живых! Он писал в газету о героях, но чтобы иметь право писать, всегда был рядом с ними в самых опасных местах и в самое опасное время, разделяя всё и вся. А то, что остался жив, так смелым всегда везёт! По крайней мере, он так и считал. А Полевой, да простят мне люди это кощунство, выжил бы обязательно. Он на опасности не нарывался.
Разве это не боевой героизм журналиста, если он без приказа всегда был с теми, о ком писал? Был с теми, кто был обязан по должности рисковать и потому часто погибал! И даже в атаку Симонов ходил с ними на равных, чтобы самому всё пережить, а потом писать со знанием дела!
Думаю, уже это дало Симонову основания считаться настоящим и более заслуженным фронтовиком, нежели Полевой?!
И всё же, как я понимаю, даже Константин Симонов не помог мне в доказательстве того, что с боевыми наградами Бориса Болевого было что-то не в порядке.
Пусть даже так, тогда я обопрусь на авторитет Михаила Шолохова. Это же вообще литературная глыба! Нобелевский лауреат! И тоже всю войну служил военным корреспондентом, стало быть, имеет право на множество боевых орденов, как и Борис Полевой.
Проверим некоторые факты.
Михаил Шолохов в 1941-1945 годах уже как широко известный писатель работал корреспондентом Совинформбюро, а также корреспондентом газет «Правда» и «Красная звезда». Выполняя задания редакций, он находился в действующей армии. Известно точно, где это было. На Западном фронте в августе-октябре 1941 года, потом до декабря того же года – на Южном фронте, в декабре и январе уже 1942 года – на Юго-Западном фронте. До сентября 1942 года Шолохов работал на Южном фронте, с сентября 1942 года по май 1943 – на Сталинградском фронте, с мая 1943 года по март 1945-го – на Западном фронте, а потом, до самого конца войны, – на 3-м Белорусском фронте. И можно заметить, что он всегда был там, где особенно горячо, особенно опасно.
В общем, весьма внушительно, не так ли? Уж, наверное, между делом он сумел навесить на себя множество боевых орденов, ведь, наверняка, контактировал даже со всеми командующими фронтов, а уж для них награждение кого угодно, дело простейшее.
И действительно! У Михаила Шолохова оказалось великое множество наград. Если не принимать во внимание многие литературные награды, звания и премии, а также иностранные награды, то одних лишь орденов Ленина Шолохов заслужил шесть! А ведь это – высшая награда СССР! Он и дважды Герой Социалистического труда! И кавалер ордена Октябрьской Революции!
А вот боевой орден у Михаила Шолохова всего один. Это орден Отечественной войны 1-й степени. Да и вручен он сразу после окончания войны вполне заслуженно, как человеку, который всю войну активно выполнял свои обязанности на различных фронтах по поддержке морального духа Красной Армии. И впрямь вполне заслужено!
Правда, у Шолохова есть еще и медали, но такие награды фронтовикам давались не совсем за заслуги и не за конкретные подвиги. Они вручались лишь за участие. Применительно к Шолохову, за участие в обороне Москвы и в обороне Сталинграда. И ещё была памятная (не боевая) медаль «За победу над Германией», которая вручалась всем фронтовикам и не только фронтовикам.
К чему я всё это вспомнил? Так ведь для сравнения вспомнил! Заслуг-то перед отечеством у Михаила Шолохова, безусловно, не меньше чем у Кампова, то есть у Бориса Полевого, и всю войну он работал на различных фронтах, а вот боевых орденов почему-то так и не удостоился.
Почему же так? Неужели кто-то в наградном отделе питал к Борису Полевому некие особые чувства? Неужели его почему-то особенно опекали? За какие же заслуги? За родственные или иные связи? Или это всего лишь малозначительные случайности награждения?
Но разве могут быть малозначительными высокие боевые награды? Чего-то я в этом вопросе сильно недопонимаю!
И всё же, как бы там ни было, а к Наградному отделу при Верховном Совете СССР у меня осталось много вопросов. Один из них тоже связан с нарушенной, как мне представляется, справедливостью.
Все, пожалуй, знают первого в стране трижды героя Советского Союза маршала авиации Александра Ивановича Покрышкина. По количеству сбитых за войну самолётов он стал вторым летчиком после Ивана Кожедуба. И обоих героев можно лишь уважать, причём, не только за уничтожение врага, но и за весь их героический жизненный путь.
Тем не менее, кое-кому в РФ известен и заслуженный летчик-истребитель военной поры Речкалов Григорий Андреевич. Так вот, в деле награждения лётчиков-истребителей, казалось бы, всё определяет количество сбитых самолётов. И это, пожалуй, правильно!
Так вот, у Речкалова и у Покрышкина арифметика вышла такой. За Покрышкиным числятся 59 лично сбитых им самолётов и 6 самолётов, сбитых в групповом бою, а за Речкаловым 61 лично сбитый самолёт и ещё четыре в групповом бою.
Стало быть, у обоих набралось по 65 побед, хотя соотношение личных и групповых побед у Речкалова несколько лучше. Тем не менее, Александр Покрышкин вошёл в историю как трижды Герой Советского Союза, а Григорий Речкалов только дважды.
И почему так, спрашивается? Этот вопрос опять к Наградному отделу. А, возможно, и к тому, кто этот отдел курировал с более высоких верхов.
Если Покрышкин получил три Звезды за количество сбитых им самолётов, то и у Речкалова должно быть столько же Звёзд, поскольку сбитых самолётов у него столько же, что и у Покрышкина. Но в жизни оказалось всё иначе. Почему?
Но и этот вопрос на данную тему у меня не последний, поскольку стало известно, что Григорий Речкалов уже после войны, работая по своей инициативе в военных архивах, обнаружил очень странный учёт сбитых самолётов противника в том 16-м гвардейском истребительном полку, в котором он служил под началом командира полка Александра Покрышкина. Как неоднократно утверждал Григорий Речкалов ещё при жизни, три сбитых им в первые дни войны немецких самолёта почему-то оказались записаны на счет Александра Покрышкина.
[justify]Если это верно, то возникает вопрос уже не о месте Покрышкина в ряду наиболее эффективных советских лётчиков-истребителей, а о его личной порядочности и о необходимости справедливого пересмотра некоторых Указов
