Мы их успокаивали, подавляя свой смех:
– Это ничего! До завтра пройдёт!
Постепенно всё большая часть народа залетала в наш кубрик с крайне встревоженными и раздраженными физиономиями:
– Это шо? Покушение? Мы все в красных пятнах! Отравили, гады? А ну, подъем! Будем вам морды мылить!
– Завтра! Если сами до утра доживёте! – отбивался я.
Перепуганная публика начинала закипать. Приходилось ее успокаивать:
– Ничего-ничего, ребята! – объяснял, в основном, я, поскольку моя койка располагалась у самого входа в кубрик, и мне претензии предъявлялись в первую очередь. – Просто нужно резко уменьшить приток кислорода в организм! – советовал я.
– Это как? Как уменьшить? – таращили на меня испуганные глаза.
– Будто сами не знаете? – издевался я. – Надо присесть на корточки, низко наклонить голову и делать вдох как можно реже! И всё!
Народ с надеждой отходил, и мы со стороны наблюдали развитие комедии, и едва сдерживали смех, вспоминая, как сами всполошились от непонятного жара. Правда, не все нам верили. Кое-кто бросался в умывальник тушить пожар своего тела ледяной водой. Мы никого не разубеждали.
Постепенно все успокоились и затихли в своих койках. Приближалась полночь, а за ней уже подкатывал новый день, который был обязан составить ещё одну крохотную часть нашей жизни, полной светлых надежд на будущее!
Удивительно, но с никотиновой кислотой мне опять пришлось встретиться спустя многие годы. Обычно, когда после давнего инсульта опять возвращалось сильное головокружение, я делал себе инъекцию на три кубика. И снова меня прошибал знакомый жар, расширяя сосуды, питающие головной мозг. И снова вспоминалось давнее зимнее курсантское приключение.
92
В один памятный вечер мы провожали уходящий год, хорошо нам послуживший, и с радостью ожидали первых минут очередного, как говорят, нового года, уже 1972… Впрочем, не с того всё начиналось. Если повествовать по порядку, то следует вернуться на полдня назад.
Так вот! После обеда 31 декабря 1971-го года Пётр Пантелеевич построил нас для традиционного напутствия. Поздравил всех с наступающим праздником, не забыв и наши семьи, коими многие успели обзавестись. Всё-таки за нашей спиной уже осталась половина пятого курса.
В грядущем году нас ждали грандиозные личные события – выпуск и распределение. А потом все должны разлететься, раздробив наш дружный коллектив, с которым за пять лет сроднились!
Что характерно, холод 31-го декабря стоял, как и положено, собачий. Ниже двадцати, пожалуй! Потому Пётр Пантелеевич долго нас не держал, но на прощанье предупредил:
– Завтра построение с лыжами здесь в… – он слегка помедлил. – В девять тридцать! Проведём лыжный кросс. Первый в году! И чтобы никаких шуток на этот счёт! Вопросы?
Такое поздравление настолько нас ошеломило, что вопросы сформироваться не успели. Мы, разумеется, единодушно были против столь сурового приговора, но всё равно молчали, подавленные.
Что за праздник нам предстоит, если с раннего утра намечено построение?! Значит, вставать придется не позже 8.30! На хмельную голову! Очень милое поздравление!
К тому времени из курсантов мы превратились в слушателей. Это случилось одновременно с переходом на четвертый курс. С тех пор мы жили не в казарме, а в отдельных квартирах курсантского общежития. Оно располагалось за территорией, но вплотную с училищем, что для нас было очень удобно.
Ежедневно после окончания служебного времени мы становились свободными людьми. Даже питались за свой счёт и там, где сами считали нужным. Правда, большинству удобнее было ходить в офицерскую столовую, но семейные слушатели утром кормились дома. Прямо из ласковых рук своих милых жён или матерей. Совсем другая жизнь! Прощай казарма!
Мы чувствовали себя вполне достойно, так как нам платили немалые по тому времени деньги. Считалось, что получали мы 95 руб., хотя после вычета подоходного налога выдавали на руки 87! В то же время студентам на гражданке жилось в три раза труднее. Их стипендии были неодинаковыми в разных вузах. В технических и в университетах она составляла 40-45 рублей, а в остальных вузах, как правило, на червонец меньше, что весьма существенно. Причем студентам стипендия полагалась только при отсутствии за прошедшую сессию неудов и троек, а нам – независимо от успеваемости. Нас ещё и одевали, и обували за государственный счёт! В военную робу, разумеется, одевали, но забот-то в этом вопросе было значительно меньше, нежели у полунищих студентов!
Если после моих слов кто-то всерьёз позавидовал слушателям КВКИУ, могу их успокоить. Мы оказались завершающим выпуском, вкусившим полноценную и достаточно свободную жизнь. После нас всех старшекурсников, как молодых, опять вернули в казарму и посадили на 15 рублей 80 копеек в месяц. И слушателями они перестали считаться. И по вечерам не имели права свободно куда-то уходить. Общежитие окрутили училищным забором.
Сразу возникал вопрос: «И зачем понадобились такие неприятные преобразования? Чего ими добились?»
Ну да! Будто кто-то нам объяснял!
Можно предположить, что латали дыры в госбюджете. Всё-таки армия и без нас съедала весьма и весьма внушительные средства.
Понятное дело, если бы в стране всё делать по справедливости, то и всем студентам следовало платить хотя бы минималку, то есть 60 руб., но тогда нагрузка на бюджет выросла бы двукратно. Ведь в 856 вузах страны, не считая техникумы, училось пять миллионов студентов.
На это можно было и возразить: «Учились, но ведь не работали! Ничего нового для страны не создавали! Отдача для народного хозяйства нулевая. Такую армию иждивенцев бюджет бы не потянул!»
Надо признать, что и курсанты, по большому счёту, являлись дармоедами, но они хоть тянули военную лямку. Они пребывали в достаточно высокой готовности к действиям по защите страны от врагов или в случае чрезвычайных ситуаций. За это, конечно, их как-то и поощряли. Всё справедливо!
Немного тогда покумекав, а также узнав, что студентам вузов одновременно с нашим падением подняли стипендии на десять рублей, я понял, что каждый слушатель, лишившись своих прежних денег, обеспечил повышение жизненного уровня сразу шести-семи студентам. Ох как прав был Михаил Васильевич, утверждая, будто: если в одном месте чего-то убудет, то в другом месте столько же добавится!
И всё же наш курс оканчивал училище, будучи свободными людьми – слушателями! Потому мы и посчитали, что начальник курса майор Титов задумал закрутить нас слишком уж сильно. Как-никак, но первый день нового года для всех был выходным. А после лыжного кросса, какой же выходной, если вымотаешься и пропотеешь до костей? Ноги трясутся, спина болезненно напряжена! В общем, самое плохое начало года и сплошное огорчение для души!
Но всякий приказ Петра Пантелеевича обретал для нас силу закона уже потому, что начальника курса мы уважали бесконечно! Перетерпели и тогда.
Новый год мы, безусловно, встретили. Кто как смог! Кто в общежитии, кто дома, кто в гостях. А потом, если удалось, даже слегка прикорнули, не забывая, что сегодня же рано утром придётся топать с лыжами на место построения.
Утром, едва продрав глаза, мы из окна своего четвёртого этажа обнаружили столь невероятную картину, что не поверили собственным глазам! Вроде, не напивались до одурения и должны соображать, но такое в наших мозгах просто не укладывалось.
Снег почему-то интенсивно таял. Всюду и везде! Хотя всего несколько часов назад уверенно трещал мороз! Теперь его не осталось и в помине. А температура воздуха вдруг поднялась до пяти градусов тепла и так стремительно превращала снег в воду, будто под ним оказалась раскалённая плита! Талая вода уже покрыла всё вокруг, невероятно изменив январскую картину!
Тому, что мы наблюдали из окна, объяснения не находилось! Чтобы в Казани первого января под ногами хлюпала вода?! Да вы что?! Так не бывает! Да ещё чтобы талой воды всюду пять или десять сантиметров! Это невозможно так же, как наступление жаркого июля первого января! Но мы такое наблюдали своими глазами! Уж не спятили ли мы?
Вода не впитывалась нижними слоями льда и снега, потому ее уровень быстро повышался. Мы по щиколотку в воде брели к месту построения. Можно сказать, вброд! Лёд под водой стал жутко скользким, и кто-то, потеряв равновесие, плашмя рухнул в свежую водицу! Кто-то рядом чертыхнулся, спотыкаясь и скользя, чтобы устоять на ногах. Кто-то, резко дёрнувшись, не удержал на плече лыжи. Они, свалившись в воду, окатили тех, кто оказался рядом, и поплыли. Спасаясь, многие скользили и встали на колени.
Началась суматоха! Кто-то хохотал, кто-то ругался, кто-то плавал, кто-то скользил, кто-то предлагал всем успокоиться!
Все понимали, что в происходящем никто не виноват, но ещё до места построения многие оказались в мокрой одежде и сильно вспотевшими, то ли от испугов, то ли от потепления воздуха.
Ни о каком лыжном кроссе, если поступать по уму, не могло быть и речи, хотя вдоль взлётной полосы хорошо утрамбованная лыжня даже в тех условиях, конечно же, оставалась бы в порядке! И над нами еще можно было бы поиздеваться!
Но шут с ним, с этим сумасшедшим воднолыжным кроссом! Вот только кто же нам доступно объяснит, какие силы, и какой невиданный волшебный жар за несколько предутренних часов растопил гигантские массы снега?
Какое чудо природы столь легко победило минус двадцать градусов, хотя накануне они казались незыблемыми? И откуда вообще взялся этот необычный жар? Какая метеорология или физика способна объяснить подобные загадки?
Фантастика, да и только! Мы уверенно наблюдали то, чего никак не может быть! По крайней мере, при нашей жизни подобного ещё не случалось! И старожилы, как говорится, такого не припоминали! Мы привыкли, что в Казани зимние месяцы стабильны и однообразны. Всегда мороз, и только мороз! Или даже очень сильный мороз! Но потепления в январе, да еще столь внезапного, стремительного и наступательного, никогда не случалось, поскольку оно в это время попросту невозможно!
Чтобы лучше понять наше удивление, надо знать два важных обстоятельства.
Во-первых, тот самый мороз, которому в Казани и следовало быть тогда, к вечеру всё же вернулся на своё прежнее место! Потому всё, что утром растаяло на тротуарах и дорогах, очень скоро стянуло гладким прочным льдом. Везде и всюду образовался идеальный каток! Транспорт сделался беспомощным. Жизнь в городе оказалась парализованной.
[justify]Во-вторых, наши ответственные метеослужбы не только не объяснили сути нежданного явления и его причин, но даже не зафиксировали его официально, будто и не заметили. Более того, они и в последующем совсем уж по непонятным причинам уверенно отрицали столь странное явление, зафиксированное сотнями тысяч
