нарты к открытым воротам шлюза. Женщины уже ждали его. Снаружи. Он сказал:
– Магда. Расскажи-ка подробней про бревно.
– Ну как – бревно… Собственно, оно только по виду – так выглядит. Но, по-моему, сварено из бочек. Металлических. Литров по двести. И снаружи всё утыкано острыми шипами – со стороны, которая была обращена к нам. В длину оно… ну, верней – в ширину: во всю ширину прохода. И с потолка сорвалось, когда, Ванесса, моя заместительница на тот момент, наступила, как я сейчас думаю, на какую-то панель в полу.
– Понятно. Вы… Оставили его в том положении, как оно… Сорвалось?
– Ну да. Так оно, наверное, и висит. Потому что двое были убиты на месте, и ещё одна умерла через полчаса. Ту женщину, что оказалась ранена не сильно, а только получила сильный удар, удалось спасти. Но на обратную дорогу тогда у нас ушло пять часов: мы выкинули с нарт всё лишнее, и везли только людей! Бежали изо всех сил!
– Я так понимаю, что лишнее – это продукты, инструменты, и прочее очень полезное снаряжение?
– Да.
– И где же оно?
– Это я приказала позже приехать и забрать его. – Анна сейчас явно испытывала сожаление. Андрей сказал:
– Разумно. Добро не должно пропадать. Жаль только, что не оставили тогда вешек, по которым прошли к двери… Но довольно тянуть. Лезть внутрь всё равно придётся. Так что держитесь-ка вы пока снаружи, а мы с Элизабет попробуем взглянуть: вдруг там есть ещё какая-нибудь коварная фигня. То есть – ловушка.
– Ты что: вот так, с голыми руками, и полезешь?
Андрей повернулся к Магде. Похоже, девушка к нему… Прониклась. Но мешать…
– Нет. Я полезу во всеоружии, – он похлопал себя по груди, где проходил ремень от карабина, поправил пояс, где имелись ножны со здоровущим охотничьим ножом, и показал топор, зажатый в другой руке, – Но не думаю, что здесь остался кто-то, кто перезарядил чёртово бревно снова на потолок.
– Я не это имела в виду, – Магда нервно фыркнула, – А то, что наступать снова на пол так и так придётся. И чем ты планируешь защищаться от… Пассивных ловушек?
– А ничем. Поскольку надеюсь, что они закончились как раз – бревном. Да и вообще: нацисты были завзятыми прагматиками. И не стали бы оснащать свои жилые уровни и коридоры – лишними ловушками. Так ведь можно и своих людей, рассеянных или просто – забывчивых, потерять. Ну, пожелайте мне ни пуха.
– Чего?
– Что, трудно – просто сказать: «ни пуха ни пера»?
– Нет. Не трудно. Вот: ни пуха ни пера!
– К чёрту! – Андрей развернулся ко второй двери. Анна проворчала:
– Наверняка какой-нибудь дурацкий старинный мужской охотничий ритуал.
Андрей кивнул, не поворачиваясь:
– Точно! Точно. А что самое удивительное – помогает!
Ритуал там, или не ритуал – а действительно помогло.
Бревно, закреплённое до этого в пазах на потолке с помощью длинных стальных штанг, так и висело на высоте около метра над полом. От дверного проёма его отделяло не более двух шагов. Хорошо придумано. Створки, открывавшиеся внутрь тамбура, его движению наверняка не мешали. Передняя сторона ловушки оказалась сплошь усеяна острыми стальными же штырями: куда там какому дикобразу! Некоторые острия всё ещё были покрыты чем-то чёрным: кровь!
Подойдя, Андрей попробовал покачать бревно. Ого! Весило оно не меньше полутоны: наверняка в бочках была налита вода! Сейчас, понятное дело, превратившаяся в лёд, но от этого в весе уж точно не потерявшая…
На потолке имелась и толстая щель, куда раньше это бревно крепилось, снаружи ещё и заклеенная чем-то вроде тонкой бумаги: её неряшливые обрывки свисали сверху, придавая зрелищу пугающий вид: словно они входят в пещеру людоеда из сказки…
Вот почему «девочки» вошли так храбро: не увидели!..
Андрей пролез под бревно, стараясь не касаться штырей длиной в ладонь. Топором принялся постукивать по полу, покрытому тонким искрящимся в свете его прожектора, инеем. Нашёл быстро: ага, вот она «спусковая» панель!
Сидя на корточках, он что было сил трахнул по ней топором.
Ничего.
Логично: бревно-то уже – сработало.
Стало быть, если есть ещё какие «сюрпризы», сработают от каких-то других спусковых устройств. И вряд ли это будут панели в полу. Но подстраховаться не помешает.
Ругаясь про себя и вслух, он так же, на корточках, двинулся по коридору вперёд, ударяя по полу топором, и считывая надписи на стенах, сделанные чёрной краской, по-немецки: «Секция 34», «Секция 33»…
Комнаты за дверями, имевшимися в боковых стенах, он даже не трогал. Как и не пытался изучить поперечные коридоры, попадавшиеся каждые двадцать шагов: успеется. А пока им нужно добраться до местного КП. Или – командного пункта. И осмотреться там. Может, найдётся чего полезного. Типа – каких «источников энергии».
Или хотя бы – переносная печка! Хорошо бы – с дровами…
«…Сразу после того, как всё закончилось, и фейерверк наслаждения перестал искриться у меня в мозгу, и я вынул своего верного воина, и откинулся от её вздрагивающего тела, понял я, что устал. С непривычки-то, хе-хе…
Ослабил натяжение на канатах, раздвигающих её ножки. Но не намного – так, килограмм на десять. Залил ей в задыхающийся и хрипящий ротик солёной водички из баклажки. Выделываться она не стала – жадно выпила столько, сколько я ей наливал в рот. Даже не обратила внимания, бедняжка, что водичка-то… Солоноватая.
А может, и обратила. Но в её положении особо выбирать не приходится.
Ладно. Попозже дам ей воды ещё – нужно, чтоб почки и прочие органы разнесли соль по всей пищеварительно-кишечной системе. А пока…
Подкатил я к её изголовью плитку на столике (Вот! Додумался, что таскать в руках – не годится!), на колёсах, установил на тормозах. Газовая труба у меня гибкая, отлично армированная, и ничего не пропускает. Прибавил я газку, проконтролировал, чтоб уж раскалились – до красна! Взял первый гвоздь.
Гвозди у меня тоже подготовленные: тридцатки – то есть, диаметром полтора миллиметра, и длиной тридцать. С откушенными заранее головками – чтоб не мешали друг другу, и чтоб вставить их туда, под изящно накрашенные ноготки, можно было побольше. Как я прикинул – под каждый должно помещаться не меньше пяти!
Вот когда первый раскалился почти добела, я и показал ей, подержав прямо перед лицом, сантиметрах в тридцати. Уж можете не сомневаться – разглядела. Опасность оценила. Стала снова дёргаться. Выть. Да только с вывернутыми суставами и зафиксированными намертво локтями, кистями, пальчиками, и головкой не больно-то подёргаешься.
Ну а выть-то – сколько душеньке угодно! Для этого в том числе и поил…
Раскалил я чуть приостывший гвоздь снова, да загнал его прямо под ноготь мизинца. Блеск! Затем – безымянного. О-о!.. Среднего. И так – до большого…
Ах, какая божественная музыка – эти завывания и истошные вопли!..
Но очень скоро, буквально через три гвоздя, эта зар-раза снова потеряла сознание.
Пока сидел рядом с ней, снова рассмотрел как следует. Лицо – осунулось, посерело… Под глазами и вокруг – морщины. А ещё меня поразил странный факт: волосы, до этого чёрные, как вороново крыло, даже с этаким сиреневым отливом, стали какими-то тусклыми. И словно обесцветились. Я подумал, что, похоже, эта коза и правда – седеет.
Недаром же говорят, что от сильных стрессов, душевных переживаний, и мучений – нравственных, или (как в её случае) физических, люди седеют буквально за одну ночь. Или, как в нашем с ней случае – за каких-то четыре часа. Правда, она ещё не совсем белая. И вряд ли успеет побелеть за оставшиеся ей пару часов… Ну, или это – просто краска.
Не даёт ей, вот именно, поседеть так, как положено.
Да и плевать. Что мне – цвет её волос?!
Я же не собираюсь и правда – отпускать её!
Очухалась через десять минут – мне надоело ждать, и я снова дал ей нашатыря.
Теперь она не ругалась, и не проклинала меня и всех моих родных и близких, и даже униженно поумолять не пробовала – похоже, на лишний трёп попросту не осталось сил. Зато, когда снова приступил, кричала вполне. Возбуждающе.
Поэтому, когда я закончил с ногтями обеих рук, загнав туда все подготовленные пятьдесят гвоздей, воспользовался новым Дюрексом. Растяжку ножек только сделал снова получше – добавил на противовесы ещё по пятьдесят кило.
Вы не поверите, но моё проникновение снова в её куночку прошло, если так можно выразиться, незамеченным ею. Но она очень «оживлялась», стоило пошерудить рукояткой плётки по её пальцам – особенно там, где торчали наружу пятимиллиметровые кончики гвоздей. Вот так я её и трахал: одной рукой шерудил, а второй придерживался за многострадальную, но всё равно пикантную ляжку. Руки иногда менял.
Второй раз всё у меня прошло как надо – засёк: двадцать одна минута, и какая! Ощущения – не передать! Восторг! Ф-фу-у…
На этот раз отдыхал уже я. Посидел, повздыхал.
Всему прекрасному к сожалению, приходит конец. Вот и сейчас, чтоб уж докончить с плетью, пообрабатывал я её промежность
