История китайского летчика. Часть 2

поддерживает нашу борьбу своими картинами и общественными действиями…
На очередной картине почти обнаженную фигуру Фриды сжимал грубый корсет, похожий на средневековое орудие пыток. Джао Да невольно содрогнулся. Теперь ему была понятна упрямая жажда жизни этого прекрасного, но израненного тела, выражавшаяся в яркости красок и бурных романах с мужчинами-единомышленниками.
-  А почему на ее первой картине – самолет? – поинтересовался Джао Да.
- Говорят, товарищ Фрида в детстве мечтала летать. Конечно, о самолетах пришлось забыть. Она половину времени проводит в больницах или прикованная к постели, какое там небо?
- Не скажи, моряк. Перед портретом этой замечательной женщины даю клятвенное обещание. Когда кончится война в Корее, я обязательно вернусь в Мексику, найду Фриду, усажу самым бережным образом в свой самолет, и вдоволь покатаю по небу. Детские мечты должны сбываться. Особенно если есть тот, кто готов помочь в этом.
- Смотри сначала не погибни в этой Корее, товарищ летчик. Американские газеты пишут: янки там сбивают красных пилотов десятками!
- Врут. Но кого-то точно сбивают. Я очень постараюсь, чтоб меня не сбили. Ведь сеньорита… вернее – товарищ Фрида просила в детстве аэропланов.

Глава 4
      Путь в небо Кореи.

Знакомство с картинами чернобровой Фриды Кало, написанными скорее кровью сердца, чем маслом, настраивало Джао Да на волну художественных ассоциаций. Он качался на ней, как и на волнах Атлантики, Индийского, а затем и Тихого океанов, пока нефтеналивной танкер под мексиканским флагом нес его до порта Шанхая. Этот длинный путь считался для судов, шедших из атлантических портов Латинской Америки в «красную» Юго-Восточную Азию, более безопасным, чем прямиком в Тихий океан через Панамский канал – там проход плотно контролировали США.
Если бы Джао Да хотел найти выразительный символ для своей кармы, он изобразил бы благородного тигра. Не потому, что считал себя схожим с этим опасным хищником – китайский летчик никогда не преувеличивал своих боевых качеств. И не потому, что его герб «Крылатый кот» приходился властелину дикой природы Азии в некотором роде родней. Исключительно из-за полос. Следом за черной полосой в судьбе всегда великодушно показывалась светлая полоса. И до хвоста своего тигра кармы Джао Да вроде бы еще не дошел… Конечно, можно было сравнить карму с полосатой зеброй, но назвать судьбу именем этой недолошади, к тому же африканской, выходило несолидно. Русский друг Коля Ли Си-Цин непочтительно сравнивал судьбу с индейкой, поэтому она обиделась на него и загнала служить на край советской географии!
Мексиканский танкер сейчас шел явно вдоль светлой полосы. На горизонте несколько раз показывались американские боевые корабли, а на подходе к китайским территориальным водам старую посудину с подозрительным вниманием облетела пара самолетов, в которых Джао Да без труда опознал палубные истребители Флота США F4U-4 «Корсар». Однако все обошлось. Никто не пытался остановить или досмотреть их.
Второй раз со времен путешествия в США в 1942 году с обратным конвоем Джао Да был не летчиком, а моряком. В новой функции помощника штурмана он в свою очередь нес вахту на зыбком мостике танкера, прокладывал курс и имел основания надеяться, что постиг по крайней мере азы морской навигации. Все свободное время летчик-моряк просиживал в обшарпанной кают-компании мексиканского нефтевоза и крутил ручку старенькой радиолы. Он ловил радио Пекина, советскую волну или британскую Би-Би-Си, и жадно впитывал все, что они передавали о войне в Корее. Китайское вещание было почти полностью заполнено триумфальными новостями «социалистического и партийного строительства» и бодрыми коммунистическими песнями. Только в выпусках новостей порой прорывались краткие сводки о «мужественной борьбе народа Корейской народно-демократической республики» и «зверствах кровавых американских империалистов». Советское радио уделяло событиям в Корее несколько большее внимание. Однако тональность его сводок была примерно такой же: отчетливая идеологическая окраска (красная), реляции о громких победах Корейской народной армии и вполне астрономических цифрах уничтоженной живой силы и техники «агрессоров под маской ООН». За относительную объективность и насыщенность информацией Джао Да допускал «вражеский голос» Би-Би-Си, хотя британскую радиостанцию нельзя было упрекнуть в симпатиях к северокорейской и китайской стороне.
Постепенно вырисовывалась приблизительная картина малозаметных для остального мира боевых действий, третий год выжигавших маленький полуостров в Юго-Восточной Азии. Обе стороны конфликта отчаянно упрекали друг друга  перед всем миром: «они первые начали!», словно драчливые мальчишки на школьном дворе. Однако, по здравому разумению, выходило, что северокорейский «джун-гун»<51> Ким Ир Сен, улыбчивый толстяк с военной выправкой, в 1950 году решил использовать по назначению свою молодую, но хорошо вооруженную советским оружием Народную армию и разобраться с южнокорейским «американским марионеточным» коллегой Ли Сын Маном, седым джентльменом также с военной выправкой. Вскоре на помощь южнокорейцам, жестоко избиваемым северянами по всему фронту, высадились американские войска из Японии и контингенты еще полутора десятков стран (в том числе таких экзотических, как Эфиопия, Колумбия и Люксембург). Северокорейцев, в свою очередь, не бросил в беде товарищ Мао Цзэдун, двинувший им на помощь мощную 800-тысячную общевойсковую группировку, в целях политической конспирации скромно именовавшуюся Китайскими народными добровольцами. Товарищ Сталин скептически усмехнулся в прокуренные усы и тоже внес в оборону коммунистической Северной Кореи существенную лепту в виде крупного истребительного авиасоединения (британские комментаторы говорили: до нескольких авиадивизий<52>) с приданными зенитно-артиллерийскими частями.
Прогнав одни других по Корейскому полуострову взад-вперед три или четыре раза и превратив цветущую аккуратную страну в мрачную обитель руин, окопов и братских могил, противоборствовавшие стороны к лету 1951 года залегли на укрепленных позициях вдоль пограничной 38-й параллели в полном изнеможении, словно две огромных израненных змеи. Несмотря на миллионные армии и армады боевой техники, сбросить друг друга с этого рубежа не получалось ни у коммунистов, ни у американо-ООНовской коалиции.  8 июля 1951 года противники впервые стороны сели за стол переговоров в Кэсоне. Безрезультатные прения вяло и злобно продолжались по текущий день без видимых подвижек. А пока дипломаты соревновались в твердолобом упрямстве, Корея продолжала пылать. Вдоль 38-й параллели не стихала канонада. Китайские, американские, северо- и южнокорейские полки и дивизии ожесточенно оспаривали друг у друга несколько квадратных километров выжженной и обильно политой кровью земли, изрытую воронками высоту, пару разрушенных до основания деревень. Над этим локальным адом день и ночь шла воздушная война, в которой превратно переплелись черты авиационных сражений уходящей поршневой и приходящей реактивной эпохи. Собирая воедино осколки информации, Джао Да выкладывал из них для себя мозаику воздушного сражения, в котором ему предстояло принять участие. Получалась устрашающая, отвратительная, но завораживающая своей мощью картина. За уничтожение Северной Кореи с неба отвечала 5-я воздушная армия США, поддержанная авиаподразделениями американского Флота и союзников по ООНовской коалиции, с переменным составом, но никак не меньше нескольких тысяч боевых самолетов. Американцы традиционно делали ставку на примитивную, но хорошо работавшую модель массированного воздушного наступления. Точно так же, как в конце Второй Мировой их четырехмоторные В-29 войны забамбливали в первобытный ужас Японию, «Супер-крепости» «работали» и в небе Северной Кореи. Эскадрильи тяжелых бомбовозов проплывали в недоступной вышине и обрушивая оттуда по площадям сотни тонн авиабомб, в том числе начиненных зловещим «демоном огня» - напалмом. Что могло после двух с лишним лет таких ковровых бомбардировок остаться от городов, сел, промышленных объектов и мирного населения Северной Кореи, Джао Да боялся себе представить. Не так давно он видел, как лежали в грудах развалин, смердели остывшим пеплом и гниющей плотью мертвые китайские города – а ведь их бомбила многократно менее мощная японская авиация!
Над 38-й параллелью, поддерживая американские войска и их союзников, «по первому свистку» появлялась фронтовая авиация. То были как реактивные Локхиды F-80 «Шутинг Стар» и Рипаблики F-84 «Тандерджет», «разжалованные» в истребители-бомбардировщики из собственно истребителей за низкую результативность в воздушных боях, так и вполне знакомые по Второй Мировой двухмоторные поршневые бомберы В-26 «Инвэйдер» или те же палубные «Корсары». Американские пилоты могли позволить себе «висеть» в небе над Кореей 24 часа в сутки и 7 дней в неделю. В распоряжении янки были все аэродромы покоренной Японии, Южной Кореи и «традиционные» авиабазы США на Тихом океане с постоянным радионавигационным сопровождением самолетов с земли. Помимо того, у корейского побережья постоянно болталось в море несколько авианосных ударных групп Флота США. Довольно внушительную, но неопытную и исключительно винтовую северокорейскую авиацию<53>  американские пилоты выбили в самом начале войны. Зенитный огонь доставлял янки некоторые проблемы – но не более того. Китайскую авиацию война застала в процессе двойного переучивания – с американских, японских и канадских машин, доставшихся от Гоминьдана, на советские; а также с советских поршневых самолетов – на советские реактивные. «Не дай боги – жить в эпоху перемен», - говаривал мудрый Кун Фу-Цзы, и очевидно прозревал при этом именно судьбу авиации красного Китая. Китайским летчикам периодически удавалось показать янки, что с ними приходится считаться. Например, когда двухмоторные Ту-2 в ноябре 1951 года совершили отважные бомбовые рейды на ключевую радиотехническую базу врага на островах Хэдао, или когда прикрывавшие их винтовые Ла-11 мужественно дрались с американскими реактивными истребителями… Однако в целом китайская авиация не могла действовать в полную силу и часто несла неоправданные потери. Джао Да казалось: он с точностью «дежа вю» видит возвращение событий первого года «большой войны» - 1937-го… Что-то не складывается у его родины с развитием авиации в его отсутствие!
Однако с появлением на корейской воздушной сцене новой прима-балерины – советского реактивного истребителя МиГ-15, ласково прозванного корейцами и китайцами «Ласточкой» (как некогда называли истребители Поликарпова в годы «большой войны»), янки были вынуждены танцевать с ней постоянное танго смерти. Русские выступали под маской «китайских добровольцев» и не имели права быть сбиты над территорией противника. Поэтому район действий советских летчиков, привязанных к аэродромам на территории Китая и отягченных запретом на пересечение 38-й параллели и береговой линии, был ограничен сравнительно