История китайского летчика. Часть 2

по-военному распрямились, а голова гордо поднялась, сбросив бремя ложного имени. – Я вернулся на родину, чтобы снова вступить в ряды Народных добровольцев и сражаться в Корее.
Молодой военный недоверчиво посмотрел на него, но вдруг – о чудо! – произошло узнавание. Встав из-за стола, парень чеканно отдал Джао Да воинское приветствие:
- Здравствуйте, товарищ Джао! – отрапортовал он. – У нас много говорят про вас. Приветствую вас на земле Китайской народной республики.
Воистину, сначала человек работает на свое имя, а потом имя – на человека, как говорил древний мудрец Лао... Впрочем, этого он тоже не говорил, подумал Джао Да и заявил по-деловому:
- Я должен явиться в местную комендатуру, или куда там обратиться по вопросу поступления на службу. Дайте мне провожатого или конвоира, как угодно, товарищ. А к этому контейнеру поставьте часового – он содержит военный груз. Это мой истребитель Кертисс Р-40 «Томогавк». Его, как и себя, я предоставляю в распоряжение родины.
В военном учреждении нового Китая, которое невозможно было спутать ни с каким другим по обилию часовых на каждом повороте коридора и кумача с воинственными лозунгами на стенах, Джао Да встретили двое вежливых военных рангом повыше. Званий в Народно-освободительной армии не было, их заменяли должности. Джао Да хорошо помнил это со времен красной авиашколы, а за прошедшие годы коммунисты так и не удосужились ввести знаки отличия. Поэтому о ранге принимающей стороны оставалось только догадываться. Джао Да придумал для них собственные обозначения: это были условный «комендант» и безусловный «особист» или контрразведчик. Над ними с плохонькой фотографии в толстой красной рамке сладко улыбался третий товарищ с пухлыми щечками и высоко зачесанными волосами, хорошо знакомый Джао Да по его прошлому добровольно-принудительному поступлению в Народно-освободительную армию.
Товарищи (за исключением того, что на портрете) тщательно записали все, что Джао Да счел нужным рассказать им о своем пути на родину, и дали ему подписать, словно протокол допроса. Затем процедура зачисления в Народно-освободительную армию в точности повторила неопределенную паузу, знакомую по 1947 году. В красном Китае Джао Да опять преследовало подобие «дежа вю». Коммунисты не утруждали себя придумыванием новых схем – если работает старая, то слава Третьему интернационалу, и зачем что-то менять? Джао Да отвели в небольшую аккуратную комнату с беленым потолком и крашеными стенами, значительно превышавшую размерами американский «люкс» в Алькатрасе, но не дотягивавшую до гостиничного номера. Аккуратно заправленная солдатская койка, шкафчик для вещей, кувшин с тазиком для умывания и ведро с крышкой для иных нужд. Батарея парового отопления – это неплохо, ночи уже холодные. На окне - решетка, на двери - запирающийся снаружи замок. Все-таки камера, опять камера.
- Вам придется подождать здесь некоторое время, товарищ Джао, - почти извиняющимся тоном сказал товарищ «особист». – Должны быть проведены надлежащие процедуры проверки вашей личности и деятельности. По партийной, военной, иностранной линии… За вами придут.
- Чтобы отвести на расстрел? – невесело усмехнулся Джао Да; за время допроса энтузиазм с него заметно слетел. В ответ оба товарища совершенно одинаково заученно улыбнулись и не сказали ни слова. Все-таки у коммунистов что-то менялось… Дверь неслышно закрылась, и часовой зазвенел ключами в замке.
Ожидание на этот раз заняло не несколько дней, как в 1947 году, а больше недели. Привычки к ожиданию у Джао Да после Алькатраса было сколько угодно. Времени не было у пылающего неба Корейской войны, куда ему надо было попасть как можно скорее.
Следовало признать: условия вынужденного ожидания в Китайской народно-освободительной армии образца 1952 года были заметно комфортнее, чем в 1947 году. Воду в умывальнике и нуждное ведро молоденький боец-дежурный менял по первому требованию. Питание было по-коммунистически аскетичным – несколько чашек риса в день, суп из капусты и неплохо заваренный чай, но все было приготовлено с очевидной заботой о солдатском желудке. И, самое главное, каждое утро тот же дежурный приносил «товарищу летчику» пачку свежей, пахшей типографской краской коммунистической китайской прессы. Официальная до невозможности «Жэньминь жибао», обще-китайский орган Центрального комитета партии, шанхайская «Тефан люльбао»<59> и даже армейская многотиражка местного гарнизона.  Джао Да жадно набрасывался на чтение. Он пытался наверстать двухлетний пробел в знаниях о своей стране.
Изобилие трескучей партийной риторики порой вызывало у него смех, в другое время – бешенство, но обычно он сразу пропускал передовицы и бросался выискивать по газетным «подвалам» и «обраткам» периодически появлявшиеся там статьи о боевых действиях Китайских народных добровольцев в Корее. Газеты восторженно повествовали о массовом героизме пехотинцев, разведчиков, артиллеристов, саперов, связистов, изредка – танкистов и моряков. Появлялись даже столь экзотические воинские специальности как «охотники за самолетами». Насколько Джао Да мог понять, это были специальные команды, которые, используя различные доступные средства от пулеметов до натянутых между вершинами сопок тросов, пытались противостоять массированному воздушному наступлению янки. Якобы они даже кого-то сбивали… О китайских летчиках писалось крайне редко и как бы вскользь. Это в очередной раз убеждало, что дела у авиации «народных добровольцев» идут не блестяще. От чувства собственного бессилия Джао Да хотелось лезть на одну из четырех одинаково окрашенных стен. Пока парням, многие из которых могли оказаться его курсантами по красной авиашколе, в небе над Кореей приходилось туго, он сидел в замкнутом пространстве. День за днем Джао Да любовался в зарешеченное окно утренней физзарядкой бойцов местного гарнизона и дневными постирушками в тазиках, жевал рис и не был уверен, что когда он выйдет в эту дверь – отправится на аэродром, а не к ближайшей стенке. Временами от отчаяния хотелось выть. И Джао Да позволял себе некоторое послабление – посреди ночи он принимался во весь голос исполнять самые жалостливые деревенские песни, которые знал, при чем сознательно затягивал гласные слоги до предела своих вокальных возможностей. Может быть, хоть так, перебудив всю местную казарму, он сумеет обратить на себя внимание красного начальства и ускорить бесконечную «проверку». Мерные шаги дежурного за дверью учащались и становились более нервными – бойцу не нравилось, что сон его товарищей прерывают столь грубым образом. Но часовому было настрого запрещено мешать «товарищу летчику» делать то, что ему заблагорассудится. Наутро в открывшейся двери снова появлялась приветливая мальчишеская рожица под красной звездой на картузе:
- Доброе утро, товарищ! Свежие газетки и завтрак!
- Иди к черту со своими газетами, малый, а рис можешь сожрать сам. Мне нужен только мой самолет! Я должен быть в небе над Кореей, в бою, ты это понимаешь?!
***
В затянувшейся пьесе под названием «Путь в Корею», как успел иронично прозвать очередной поворот своего жизненного «дао»<60> китайский летчик, внезапно наступил поворот к жанру триллера. За дверью загрохотали солдатские ботинки и залязгало оружие, как будто в тихий комендантский коридор вторгся целый взвод в полном боевом снаряжении. Раздраженно заспорили командные голоса, а потом дверь распахнулась настежь от сокрушительного удара – замок вылетел и повис на одном гвозде. На пороге во всем шике новенькой, с иголочки формы старшего командира Народно-освободительной армии, блеске высоких сапог с узкими голенищами (дверь явно пострадала от одного из них) и многочисленных ремней офицерской амуниции появился старый знакомый - бывший кавалерист Лю. Джао Да не видел его несколько лет, но сразу узнал не только по шелковой повязке на глазу (выбитом в рукопашной схватке здесь, в Шанхае, в 1937 году), но и по особой самоуверенной вертикальной манере держаться, присущей высоко выслужившимся и успешным военным. Откуда-то из подмышки у Лю выглядывал здешний комендант, имевший весьма бледный вид, а за спиной толпились автоматчики с советскими пистолет-пулеметами ППС и подпрыгивали, чтобы лучше видеть.
- Здорово, старый боевой дружище! – кажется, Лю взял за правило начинать каждую их встречу с этой фразы и распахнутых объятий. На этот раз Джао Да был действительно рад видеть кавалериста, он уже почувствовал ветер свободы, ворвавшийся через сокрушенную дверь. Они обнялись, как братья.
- Собирайся, выходи! – скомандовал Лю. – Когда до меня дошла весть, что эти тыловые крысы закрыли лучшего летчика в Китае, я вихрем примчался сюда со взводом добровольцев! Бросил на заместителя и комиссара свой корпус…
- Так ты теперь командуешь корпусом, Лю? – спросил Джао Да.
Кавалерист Лю приосанился, словно молоденький офицер в день выпуска. Пройдя через годы сражений и походов, он не утратил мальчишеской бравады.
- Мой героический 24-й корпус<61> Китайских народных добровольцев лупит американских интервентов и лисынмановских шавок даже сейчас, пока мы с тобой разговариваем, - хвастливо заявил он. – Но, если начштаба с комиссаром опять облажались в мое отсутствие, янки с южнокорейцами лупят его… Поэтому не задерживай меня, летчик, едем скорее! Поступаешь в распоряжение фронтовой авиации моего корпуса. Ты, просиживающий стулья, - Лю повернулся к здешнему коменданту. – Оформишь мне перевод товарища Джао Да честь по чести. Задним числом…
- Но товарищ еще не прошел проверку, - заикнулся тыловой служака.
- Пройдет заочно, - отмахнулся Лю.
Автоматчики бесцеремонно оттерли коменданта к стене. В присутствии своего любимого командира они были не прочь попинать чужое начальство.
- Не хватало только, чтобы зажравшиеся формалисты сгоряча шлепнули тебя, - пояснил бывший кавалерист, когда они спускались по лестнице в сопровождении увешанного оружием взвода, а местные часовые брали «на караул». – Думаешь, ты первый такой офицер, который вернулся сейчас из-за границы воевать за нашу страну? Приезжали до тебя, и с Тайваня, и из Австралии даже… Первых из них партийные головотяпы попросту прислонили к стенке за прошлые дела. Потом опомнились и стали посылать рядовыми в пехоту. А тратить на рытье  окопов такой ценный летный кадр, как ты, жалко! Мне в корпусе летчик пригодится.
- У тебя есть своя авиация, Лю? – поинтересовался Джао Да.
- Еще как! – товарищ командир корпуса самодовольно усмехнулся. – У меня собственный По-2. Я на нем летаю на рекогносцировку, в штаб армии и по прочим срочным надобностям. Летчик давно просился переучиваться в истребители, отпущу парня… Согласен меня возить, Да?
- Вообще-то готовый истребитель – это я, - заикнулся Джао Да, но комкор Лю остановил его властным жестом.
- Будет тебе истребитель. Я знаю о твоем самолете. Это все тот же, который в гражданскую войну мои парни везли по частям через полстраны? Ну, значит, и сейчас доставим твоего «Крылатого кота» на один из моих полевых аэродромов. У этих северокорейцев отлично работает транспортная служба!
- Под бомбами?!
- Под бомбами.