История китайского летчика. Часть 2

печально признал мэр. – Однако судьба молодых резистантов была от этого не менее печальной. Самого юного из мальчишек, ему было едва семнадцать, и трех девушек приговорили к заключению в концлагерях, где, как мы считали до недавнего времени, все они погибли. Однако недавно одна из участниц группы приезжала к нам по грустному поводу: скончался ее отец. Оказывается, после войны она вышла замуж в Бельгии и проживает там. Вот, месье… Мадам Мари-Роз Янссенс, урожденная Шаброль. Она одна может пролить свет на обстоятельства гибели группы, если, конечно, пожелает. Я узнал ее нынешний адрес, я сам хотел все разузнать, но до сих пор как-то не доходили руки…
«Или, скорее, не хватало смелости», - подумал Джао Да. Но все же он был благодарен мэру Брив-ла-Гайарда. Тот указал нить, потянув за которую, можно было вытащить на свет жутковатую историю недавнего прошлого, историю войны, которая оставалась тогда для Джао Да за гранью его материка. Сейчас он возрождал для себя ее кровавые призраки во имя чести и славы любимой женщины. Старая Европа всегда была помешана на рыцарстве, думал летчик. Что-то в ней идет не так, если роль благородного рыцаря приходится играть пришельцу из Китая! Поэтому завершение воздушной «кругосветки» может подождать. В жизни Джао Да впервые появился человек, значивший для него больше, чем собственная мечта.
***
Мари-Роз Янссенс (Шарболь) оказалась похожа на типичную домохозяйку и мать семейства средних лет. Располневшая, но еще довольно привлекательная, вся какая-то домашняя и теплая, не наделенная ни одной яркой чертой, она совсем не походила на отчаянную девчонку, сражавшуюся когда-то в подполье и испытавшую ужас гитлеровских концлагерей.
Узнав, кто такой Джао Да, и какое дело привело его в тихий бельгийский городок, где она вела тихую семейную жизнь, женщина посмотрела на него со спокойной обреченностью, как будто давно ждала его. В ней вообще не осталось ничего острого, импульсивного, яркого; но в ее акварельных тонах чувствовалась сила.
- Не впутывайте моего мужа и детей, они ни о чем не знают, и не должны знать, - сказала Мари-Роз. – Встретимся в кафе на площади через час. Я чувствовала, что рано или поздно прошлое настигнет меня, я готова к встрече с ним.
Джао Да прекрасно понимал стремление этой обыкновенной женщины скрыться от своего необыкновенного прошлого, в котором было слишком много страха и страданий. Он попытался быть предельно мягок и корректен с Мари-Роз, носившей новую фламандскую фамилию, не ту, под которой ее когда-то ломали в гестапо и везли в лагерь. Ей же становилось легче от каждого слова, с ними из нее выходило страшное напряжение, таившееся полтора десятка лет под резиновой маской незаметной жены мелкого буржуа и матери ухоженных детишек.
- Мне повезло больше, чем вашей супруге, - сказала Мари-Роз. – Может быть, боши пожалели меня, если только они умели жалеть. Мне было всего шестнадцать… Мне не вырывали ногтей, не прижигали сигаретами, не пытали водой и электрическим током, как других. Просто орали на меня и били несколько часов подряд. Били не очень сильно, понимаю я теперь. Сломали только нос. Потом мне его вправил в лагере один еврей, голландский хирург, - она указала на едва заметную горбинку на своем овальном носике. – Но мне было очень страшно! Бессмысленно скрывать, я не выдержала, сдала все наши тайники, все каналы связи. Но, можете верить или нет, о предстоящей высадке Софи и ее товарища с английского самолета я не сказала ни слова…
- Предстоящей?! – воскликнул Дажао Да. – Значит, вы оказались в руках у нацистов еще до выброски парашютистов?
- Да, нас всех взяли в первой половине того дня, когда мы должны были встречать десантников, - ответила она, несколько удивленная таким оборотом. – Нас выдал местный жандарм. Накануне ночью мы проводили диверсию на железнодорожном полотне, он нес там караул. Наши парни разоружили его и отпустили. Он был пожилой, казался таким безвредным… Знал нас всех много лет, гонял нас еще детьми, когда мы лазили за персиками. Не убивать же его, решили мы. А утром за нами пришли. Не боши, а местные жандармы. Потому мы не защищались, думали, можно будет отговориться или откупиться… Но они сдали нас в немецкую комендатуру.
- Значит Софи Аркур не могла выдать вас хотя бы потому, что когда она десантировалась, все ваши товарищи были уже в гестапо? – еще не до конца веря успех своего предприятия, осторожно спросил Джао Да.
- Наоборот,  мы потом решили, что кто-то из нас не выдержал мучений и рассказал бошам, когда ждать парашютистов! – ответила Мари-Роз; ее бархатные темные глаза впервые оживились, в них появился агатовый блеск надежды. – Поэтому мы не решились после войны вернуться домой, думали: как сможем смотреть в лицо людям?
- Мы? Значит, вы выжили не единственная из группы?
- Нам повезло. Невероятно повезло, наверное, один случай на сто тысяч… После того, как трех наших ребят расстреляли, а Симон, самый молодой из мальчишек, погиб, пытаясь бежать, когда нас отправляли в лагерь, мы с девчонками сумели остаться вместе. Так мы и пережили все, в одном бараке, на одном топчане, прижимаясь друг к другу, утешая и поддерживая одна другую. Красная армия освободила нас, полуживых от голода, больных… Но мы выжили, все трое! Уже у русских в госпитале мы узнали, что в боши схватили парашютистов, которых ждала наша группа. Мы были уверены, наши ребята вынесли всё и не заговорили, они были такие храбрые! Значит, проговорилась одна из нас, посчитали мы, но никто не хотел в этом признаться. Как же страшно мы поругались тогда, даже поссорились, истощенные, обритые наголо, едва живые… Русские врачи просто обалдели! А мы разъехались по разным странам, унося чувство вины. Я – сюда, Сюзанна – в Канаду, к родственникам, а Жанна, она полуеврейка, ее мать замучили боши – отправилась в Израиль, даже воевала там, якобы…
Джао Да заказал официанту шаманского, затем встал, перегнулся через столик и  церемониальным жестом поднес к губам пухлую ручку Мари-Роз, пахшую стиральным порошком. Она посмотрела на него с радостным ожиданием во взгляде; на самом деле она была очень умна, и уже обо многом догадывалась.
- Мадам, я отправлялся в этот путь, чтобы спасти честь одной отважной женщины, а выходит, что спасу целых четырех! – сказал летчик. – Рад сообщить вам, что вы не виновны в аресте Софи Аркур так же, как и она невинна в провале вашей ячейки. Софи была схвачена случайно, из-за ошибки английского летчика, никто не выдал ее. В итоге все вы оказались героями… или, по крайней мере, честными людьми. За это предлагаю нам сейчас поднять бокалы… Я позабочусь о том, чтобы вашей страной были сняты все ложные обвинения, и по заслугам оценена ваша жертва ради нее .
***
Деревья по всей Франции уже оделись нежной апрельской зеленью, а птицы пели по-весеннему триумфально, когда моложавый мэр Брив-ла-Гайарда вручал Медали Сопротивления  и поздравительный адрес от самого президента Республики генерала де Голля трем бывшим участницам подпольной ячейки, съехавшимся в родной город с разных конов света. Всё было до невозможности торжественно и официально, присутствовали «лучшие люди города» во фраках и их жены в вечерних туалетах, а также тамошнее воинское и жандармское начальство (включая тех, кто в 1943-м крутил руки молодым резистантам) в парадной форме. Освещать событие прибыли многочисленные представители свободной французской прессы. Последние принялись растроганно щелкать фотокамерами, когда три женщины с новенькими медалями на груди обнялись, словно сестры, и заплакали, то ли о своих погибших товарищах, то ли об ушедшей юности.
В тот же день на менее торжественной, но гораздо более сердечной церемонии в мэрии города Тюль (Джао Да не мог понять, почему ратушу во Франции принято называть Hоtel de Ville – «городской отель»), местный мужиковатый мэр вручил Медаль Сопротивления мадам Софи Аркур-Джао. «В признание ее смелости, о который мы все хорошо знали и без войны», - сказал он. А местный кюре, в виде исключения совершенно трезвый, но от этого сквернословивший ничуть не меньше, сказал: «Наконец-то эта награда вручена кому надо, а не очередному чертовому коллаборанту, вовремя перескочившему на нужную сторону, когда дела у бошей пошли дерьмово». Генерал де Голль поздравительного адреса в данном случае не прислал. Он не умел проигрывать достойно, хотя на французском опыте Второй мировой и войн в Индокитае и Алжире пора бы было научиться.
Джао Да скромно стоял в зале среди приглашенных горожан. Ему было радостно чувствовать, что Софи окружена их уважением и участием, а правда восстановлена. Не без его помощи, разумеется, но ведь для этого и существует любовь!
На следующее утро Джао Да упаковал вещи и сказал жене:
- Нам придется снова расстаться на некоторое время. Мудрец Лао Цзы говорил: для совершенства круг должен быть замкнут, иначе это уже другая фигура. Я должен осуществить задуманное, завершить свой кругосветный перелет, хотя бы потому, что благодаря ему мы с тобой встретились.
- Встретились, а теперь снова расстаемся, - в словах Софи прозвучал едва заметный упрек. – Мне остается только ждать и надеяться, что эта разлука продлится гораздо меньше, чем предыдущая.
Когда, нежно обняв и поцеловав Софи на прощание, Джао Да шагнул за порог, она прошептала ему вслед:
- Теперь у тебя есть дом, мой крылатый странник!
***
Взлетев с аэродрома Брив-ля-Рош, Джао Да взял курс на север, в сторону пролива, который весь мир называет Ла-Манш. Только обосновавшиеся по ту сторону его вод снобы-британцы упрямо придерживаются собственного наименования: «Английский канал». К ним-то и направил Джао Да воздушный бег «Крылатого кота».
Помимо того, что с Великобританией был связан его новый дерзкий проект пересечения Атлантического океана, Джао Да часто вспоминал о другом отчаянном путешественнике, который сейчас так же огибал Земной шар, но только по водному пути, на точной копии корабля древних финикийских мореплавателей. Китайский летчик хотел навестить поместье сэра Джона Гринвилла Кукера в графстве Мерсисайд близ Ливерпуля и, если не удастся застать возвращения самого отважного капитана (как писали газеты, он уже обогнул западное побережье Африки), по крайней мере засвидетельствовать почтение его семейству, в особенности супруге леди Вере. В жизни Джао Да и сэру Джону Кукеру довелось встретиться только раз, в далеком 1942-м году на приеме в Белом доме, но летчик с тех пор чувствовал некую духовную связь с отважным английским капитаном, столь же влюбленным в свою стихию и в сказку странствий.
Британцы недаром пользовались репутацией азартных спортсменов и одной из первых авиационных наций в мире. Над Ла-Маншем, вернее, уже той его частью, которая бесспорно была «Английским каналом», Кертисс Р-40 с эмблемой «Крылатого кота» встречала целая дюжина английских летчиков-спортсменов на легкомоторных самолетах. Они демонстрировали мастерский групповой пилотаж, приветствуя Джао Да и вызывая его на состязание. С одномоторного высокоплана Уэстленд «Лайсандер», напоминавшего откормленную утку, выпустившую в полете перепончатые лапы-шасси,  оператор снимал воздушное шоу на кинокамеру.
Приземлившись на