История китайского летчика. Часть 2

Однако по стенам вились электрические провода и через каждые 10-20 метров горели тусклые мерцающие лампочки.
- Генератор у вас работает на солярке? – деловито осведомился Джао Да у провожатого.
- На бензине! – с гордостью ответил вьетнамский комиссар.
- Ясно, если при следующих полетах не будет хватать горючего на обратный путь, буду знать, где взять, - практично заметил Джао Да.
Вьетнамец промолчал. Делиться топливом ему явно не хотелось.
Воздух в подземном лагере был на удивление свежим.
- Вентиляция у вас тоже на электричестве, как на линии Мажино? – полюбопытствовал Джао Да.
- Лучше! – снова похвастался вьетнамец. – Испытанная веками система бамбуковых трубок, выходящих на поверхность из каждого помещения. Ее невозможно полностью разрушить даже ковровыми бомбардировками…
В следующую минуту они оба должны  были прижаться к стене, чтобы дать дорогу взводу бойцов в полном вооружении, почти бесшумно скользивших по галерее, словно подземные призраки.
- Я понял, месье, - безжалостно вынес свое суждение Джао Да. – Главные силы вы держите под землей, а на поверхность выставляете бедолаг-крестьян, которых не так жалко, если разбомбят.
Вьетнамец довольно осклабился:
- Вы правильно понимаете суть тактики Национально-освободительной армии, товарищ летчик. Здесь мы сохраняем наши основные силы для решающих операций против врага. Это лучшие, идеологически надежные и хорошо обученные бойцы, среди них много добровольцев из ДРВ. На поверхности действуют народные и региональные силы, про которые наши враги говорят: «Крестьянин днем, партизан ночью». Чтобы расставить мины и ловушки, вести разведку и обеспечивать снабжение, хватает и их.
На глинистых стенах попадались таблички указателей. Письменность у вьетнамцев была латинской, но Джао Да все равно ни черта не понимал, что написано.
Вскоре они вошли в просторный подземный зал, где на стенах были развешаны портреты козлобородого «дядюшки Хо», красно-голубые флаги и какие-то лозунги. Сидя прямо на земляном полу, несколько десятков бойцов упоенно повторяли нараспев лозунги, которые декламировала из привезенной по воздуху брошюры очаровательная девушка-агитатор. Практику ставить на политработу только красавиц местные «комми», очевидно, позаимствовали у Председателя Мао.
Вьетнамский политрук с явным одобрением посмотрел на партийную учебу и назидательно изрек:
  - Товарищ Хо Ши Мин говорит: аргументированное убеждение – для образованного человека; чем ниже уровень грамотности, тем важнее внушение и заучивание наизусть.
На дальней стене двое юных партизан, почти мальчишек, под руководством знакомого киномеханика растягивали экран из простыни. Следующим пунктом повестки ожидалась демонстрация «Судьбы человека» режиссера Бондарчука. Джао Да представил, какой мощный эффект произведет история борьбы и страданий советского солдата, перенесенная в этот мрачный подземный зал… Но представить себе героя фильма, заговорившего по-вьетнамски, все равно не удалось.
Комиссар вел его дальше по подземным галереям. Встречные дисциплинированно отдавали им честь, Джао Да козырял в ответ, задевая локтями утрамбованные стены. За полуоткрытой шторкой из солдатской плащ-палатки в очередном помещении показались сосредоточенно склонившиеся фигуры в белых халатах, свет там был ярче. В подземном госпитале шла операция, даже с анестезией, судя по молчанию пациента. О соблюдении гигиены при лечении раненых в подземелье китайский летчик старался даже не думать. Словно отвечая его словам, под ногами скользнула крыса, не менее упитанная, чем политрук-провожатый. Она деловита волочила добычу - окровавленный тампон.
В следующем помещении жарко горели сделанные из железных бочек кухонные плиты. Полуголый потный повар священнодействовал над котлами, распространявшими тошнотворный дух. Питание у партизан Вьетконга, судя по «аромату», было очень специфическим, в ход шли даже протухшие продукты. «Будем обедать аварийным пайком», решил Джао Да, а комиссар, словно не замечая отвращения гостя, в очередной раз похвалился:
- Мы выводим дым из кухни через яму с мокрой травой, она рассеивает его, и американским вертолетам с тепловизорами нас не засечь. Еще одна мудрость наших предков пришла на помощь в современной войне!
От подземного помещения отдыха для особо важных персон, где стояли железные койки и отсыпались после ночных рейдов несколько партизанских командиров, Джао Да отказался. Он отправился отдыхать под крылом Ан-2, вместе со своим экипажем. Заметить самолет удалось только подойдя вплотную. Партизаны действительно были мастерами камуфляжа: из советской маскировочной сетки и свежесрезанных веток они устроили над крылатой машиной нечто вроде зеленого шатра. Дополнительная польза была в том, что это сооружение худо-бедно задерживало назойливых насекомых. Под крылом, забыв о вечных пикировках и трогательно склонив головы на плечо друг к другу, спали утомленные ночным полетом бортмехница Нгон и пулеметчик Маршан. Николай Лисицын, сидевший на страже с автоматом на коленях, посматривал на них почти с умилением.
- Пусть поспят ребятки, умаялись, - шепотом сказал он Джао Да и приложил толстый волосатый палец к губам.
- Ко-ля, как жаль, что у тебя нет детей, - тем же тоном ответил Джао Да. – Ты стал бы отличным отцом.
- Надоест жить в Союзе, эмигрирую во Францию, буду твоего сына воспитывать, - отозвался товарищ Ли Си Цин; он не умел быть серьезен дольше одной минуты.
***
Они взлетели с партизанского аэродрома в сумерках. Джао Да ожидал, что на борт загрузят раненых партизан из подземного госпиталя, которым на Севере можно будет обеспечить лучшие условия лечения, чем в этой вьетконговской преисподней. Но командиры Национально-освободительной армии, видимо, полагали, что отсылать легкораненых нецелесообразно, а «тяжелые» все равно обречены, и нашли на обратный рейс особенных пассажиров. Дрожа и плача от страха, в грузопассажирский салон поднялись несколько беременных партизанок, самая «ранняя» из которых была уже месяце на седьмом. Здешнее начальство считало деморализующим фактором рождение детей, властно напоминающих о жизни, в кругу людей, которым следовало непоколебимо идти на смерть, и спешило услать будущих рожениц подальше. Несчастные вчерашние крестьянки в своей жизни видели только самолеты, сыпавшие бомбы им на голову или распылявшие над джунглями тлетворный «эйджент орандж». По приставной лесенке Ан-2 они поднимались, как на эшафот. Одна молодая женщина даже потеряла сознание от страха, едва оказавшись в чреве «летающей смерти», и Нгон пришлось оказывать ей помощь.
- На время полета аптечка поступает в твое распоряжение, а ты переквалифицируешься в медсестру, - приказал бортмеханице Джао Да, не ожидая ничего хорошего. – За приборами уследим сами, не курсанты… Пилотировать придется нежно, будто везем ящик с яйцами. Спаси нас Будда Амида, если кто-нибудь начнет рожать или сбросит плод на борту!
- Это еще не все, Да-Нет, - мрачно отозвался Николай Лисицын. – Гляди, пленного волокут.
Несколько партизан втащили по трапу и передали бортстрелку Маршану избитого до неузнаваемости парня со скрученными назад руками. Он был одет в тигровую камуфляжную форму с дырами от вырванных «с мясом» шевронов и рваные носки – его высокие ботинки красовались на одном из конвоиров. Лицо было обезображено зверскими побоями и распухло настолько, что расовая принадлежность не угадывалась, но по элементам формы в пленном можно было узнать солдата одной из отборных частей армии Южного Вьетнама. Джао Да уже слышал, что, несмотря на общее невысокое качество южновьетнамских вояк, их подразделения специального назначения дерутся не хуже янки и выпустили Вьетконгу немало крови. Беременные партизанки, как одна, перестали рыдать и посмотрели на южанина с тяжелой ненавистью. Маршан грубо бросил пленного на откидное сиденье и принялся намертво приматывать тросом, так, чтобы бедняга не мог шевельнуться. Тот угрюмо молчал и только сипел разбитым носом, на колени ему срывались тягучие красные капли.
- Бортстрелок! – жестко одернул Маршана Джао Да. – Твое отношение к военнопленному не является признаком храбрости. Немедленно отвяжи!
- И не подумаю, командир, - дерзко ответил полуфрануз, в котором сейчас господствовала его вьетнамская половина. – Это не военнопленный! Американцы не объявили нашей стране войны, поэтому на них не распространяется Женевская конвенция, они все военные преступники. А южане – просто предатели . Ты иностранец, командир, тебе не понять.
Джао Да не успел ответить. Южновьетнамец тоже понимал по-французски; набрав полный рот кровавой слюны, он из последних сил харкнул на пулеметчика, прямо на его щегольской клетчатый шарф. Маршан машинально отскочил, свирепо выругался и бросился на пленного с кулаками, а кулаки у него были европейские, увесистые. И тут между ними вдруг решительно бросилась маленькая Нгон. Она что-то рассержено заверещала по-вьетнамски и даже топнула крошечной ножкой по полу салона. Неожиданно бортстрелок «сдулся» и послушно вернулся к пулемету, огорченно рассматривая испачканный платок. Нгон была старше его по званию, она могла приказывать.
- Пигалица-то наша бывает орлицей, - хмыкнул товарищ Ли Си Цин. – Хотя предателей и мы в Великую Отечественную за пленных не считали.
- Предателей нигде не любят, - согласился Джао Да. – Но бывают предатели, а бывает гражданская война, или когда один народ, но две разных страны, как здесь и в Корее… Полетели-ка отсюда поскорей, Ко-ля. Нам бы довезти эту веселую компанию в целости! При взлете – триммер на пикирование, чтоб скорее задирал хвост на отрыве.
При наборе высоты откуда-то из темного массива джунглей вдруг взлетели стремительные святлячки трассирующих пуль и пронеслись мимо плоскости «Аннушки». Маршан, не долго думая, ответил длинной очередью вниз из бортового пулемета. Это был Вьетнам, здесь было сложно понять, где свои, а где чужие, в небе и на земле.
***
С тех пор экипаж Джао Да совершал полеты по «воздушному мосту» или обратно практически каждую ночь. Такой напряженный график не выдержали бы многие молодые пилоты 919-го авиатранспортного полка, но два ветерана авиации с радостью вкладывали все силы в эту опасную и тяжелую  летную работу. Казалось, оба они, и китаец и русский, не только вернулись в свою летную молодость, но и сбросили с плеч лет по двадцать. На восстановление сил хватало краткого сна днем под крылом самолета где-нибудь на партизанском аэродроме или на циновке в хижине в расположении полка, после чего Джао Да и Николай Лисицын снова были готовы к боевому заданию. На душе у обоих было ясно и весело. Оба смеялись и шутили, напевали песни своей юности, по-приятельски подначивали друг друга и даже не всерьез, но галантно ухаживали за девушками из аэродромных вспомогательных служб. Черное ночное небо Вьетнама с яркими трассерами пуль и стремительными тенями американских самолетов щедро изливало в их души счастье полета.
С младшими членами экипажа Джао Да и товарищу Ли Си Цину тоже несказанно повезло: благожелательная карма свела их с родственными, несмотря на огромную