История китайского летчика. Часть 2

возгорания или, хуже того, взрыва. Затем выключил зажигание двигателя, вырубил генератор и аккумулятор, чтобы перебитая электропроводка где-нибудь не «подарила» разлившемуся бензину роковой искры, и обернулся ко второму пилоту:
- Ветер?
- Слабый, боковой, дует справа, - доложил Николай Лисицын, - Забудь о нем, из-за повреждений нас кренит в нужную сторону.
- Закрылки?
- Сам не видишь? Болтаются на соплях!
Руководство по летной эксплуатации Ан-2, которое Джао Да доводилось читать и на языке оригинала, гласило: «При вынужденной посадке командир самолета обязан: выбрать площадку для посадки (…) Приземление с отклоненными закрылками на 40° производить на скорости 80–85 км/ч, с отклоненными на 30° на скорости 85-90 км/ч». Почему составлявшие инструкцию умные головы не предусмотрели еще один пункт: «Приземление с расстрелянными в труху закрылками»? Тем, кто проектировал биплан для летных школ ДОСААФ, для народного хозяйства Советского Союза, в страшном сне не могло пригрезиться, что по их детищу будет стрелять из пулеметов американский вертолет!
Что там дальше в инструкции? «При посадке на лесном массиве предпочтение отдавать низкорослой густой растительности. При посадке на болото предпочтение отдавать площадкам, покрытым кустарником или камышом». Почему ни слова про джунгли, будь они прокляты?
- Ко-ля, что у нас внизу?
- Долина по курсу, Да-Нет. Маленькая, но долина!
Вместе с небольшим изумрудным просветом в приторной густой зелени джунглей впереди замаячила надежда.
- Штурвал от себя, Ко-ля! – скомандовал Джао Да и сам навалился грудью на неподатливую стойку штурвала.
Может быть, рули высоты послушаются, может, остались рабочими хоть часть тросов управления, и мускульная сила летчиков сделает свое дело… Даже если они клюнут носом, падать на равнинное пространство лучше, чем садиться на джунгли, где вековые переплетения стволов реликтовых деревьев разорвут самолет в клочья!
***
Израненный Ан-2 тяжело грохнулся плашмя на гребень холма. От удара тотчас подломились стойки шасси и колеса отлетели в стороны. Дальше самолет заскользил вниз по склону на брюхе, взрывая жирную почву лопастями винта и плоскостями. В кабине Джао Да и Николай Лисицын, не сговариваясь, приняли в пилотских креслах одинаковое положение: руки обхватывают голову, предплечья защищают лицо, согнутые в коленях ноги поджаты к груди. Когда человеку очень страшно, он как будто ищет надежного убежища в материнской утробе, повторяя позу эмбриона.
Перед мысленным взором Джао Да на миг встали любимые лица Софи и маленького сына, и он подумал: «Так бывает, когда точно смерть».
- Не жмись, хороняка, приехали! – рявкнул над ухом товарищ Ли Си Цин.
«Аннушка» стояла, скособочившись. Нижние плоскости были оторваны, и самолет упирался в землю правым верхним крылом, которое, видимо, и погасило скольжение фюзеляжа. Над еще горячим двигателем из-под смятого капота поднимались клубы пара. Все четыре лопасти воздушного винта причудливо загнулись назад от ударов об обманчиво мягкую землю Вьетнама…
- Аптечка где? – отставной генерал советской авиации рывком сбросил ремни безопасности и заметался по разгромленной кабине; но его заботила не своя раненая рука. – Там молодежь… Нгон, Маршан!
Вдвоем они бросились в грузовую кабину.
Прошитые пулеметными очередями тела младших членов экипажа лежали у самого порожка пилотской кабины. Они соскользнули туда по залитому кровью и засыпанному гильзами полу салона, когда самолет терял высоту. Миниатюрная Нгон и рослый Маршан переплелись в хаотическом движении смерти, как влюбленные на ложе страсти. Изящная головка девушки покоилась на широкой груди парня, словно она пыталась своими густыми волосами закрыть его рваные раны. Несколько пуль попали Нгон в лицо, и оно превратилось в неузнаваемую кровавую маску. А вот закинутая голова сына французского солдата и ханойской художницы по шелку была совершенно чистой, в его оскаленных зубах и полуоткрытых глазах еще читалась боевая ярость.
Кто из них погиб первым, кто – вторым, или пули сразили обоих сразу, было уже не узнать. Как и то, Маршан ли послал в американский вертолет решившую исход боя очередь, или Нгон заняла место у пулемета, когда он погиб. Но бортстрелок американского вертолета в последний миг тоже успел убить того, кто сбил «Ирокез»…
- Надо вынести и похоронить ребят, - сказал наконец Джао Да и не узнал своего голоса. Они с Ли Си Цином застыли, теснясь в дверном проеме, и несколько бесконечных мгновений не могли двинуться с места, глядя на убитых друзей.
- Нет времени, - глухо ответил русский друг. – Тот «Ирокез» точно успел послать «Mayday» . Надо сматываться, пока не заявилась спасательная команда янки.
- Но ребята…
- Я знаю, - Николай Лисицын посмотрел на Джзао Да почти со злобой. – Они и мои друзья тоже! Я подожгу «Аннушку». Похороним их в пламени ладьи, как викинги своих воинов. Они заслужили. А сейчас…
Русский решительно перешагнул через тела погибших, подобрал с пола измазанный в крови автомат, брезентовый подсумок-«чиком» с запасными магазинами и протянул их Джао Да:
- Мухой наружу, Да-Нет, обеспечь периметр. Нам визитеры не нужны. Я пока тут соберу, что понадобится…
Джао Да молча кивнул. Он взял автомат, стараясь не замечать, что пальцы скользят в смешавшейся крови Нгон и Маршана, и выбрался из накренившегося разбитого фюзеляжа наружу. Походя он заметил, что стропы, удерживавшие пулеметчика у раскрытой двери, расстегнуты. Маршан ли менял позицию к иллюминаторам противоположного борта, или Нгон оттаскивала его тело, чтобы встать к пулемету сама, останется одной из множества тайн войны. Так же мимоходом он вспомнил, каким смелым и веселым парнем был пулеметчик, какую обиду на несправедливый мир мужчин несла в себе девушка-бортмеханик, и тыльной стороной ладони смахнул слезу. Теперь надо было думать о живых и о спасении.
  Взяв автомат наизготовку и осторожно присев за изрешеченным хвостом Ан-2, Джао Да быстро огляделся по сторонам. Небольшая долина среди джунглей Южного Вьетнама, подарившая им с Колей Лисицыным спасение, а молодым членам экипажа – вечный покой, была обитаемой. Неподалеку поблескивало водой заливное рисовое поле, за ним виднелось несколько похожих на стога бедных хижин под крышами из рисовой соломы и высохших листьев пальмы. Жители, вероятно, разбежались при виде вынужденной посадки самолета – даже эти полудикие обитатели чащоб знали, что от пришельцев с неба не стоит ожидать ничего хорошего. Оставалось надеяться, что, когда появятся американские вертолеты, крестьяне продолжат скрываться, а не выйдут и не сдадут северовьетнамских летчиков за хрустящие зеленые бумажки, которые можно обменять на столько наслаждений.
Осторожно двигаясь вперед, Джао Да проверял ближайшие заросли то ли низкорослого кустарника, то ли высокой травы – флора Вьетнама таила в себе немало неожиданностей! Как, впрочем, и вьетнамская фауна. Джао Да резко обернулся на звук движения тяжелого тела через буйные кущи и предупреждающе щелкнул предохранителем АК-47. Сочные стебли раздвинулись, на летчика глянули немигающие желтые глаза с узкими, как пламя свечи, зрачками. Показалась широкая морда тигра, до Джао Да донеслось тяжелое зловоние, которое источала огромная кошка. Хозяин здешних лесов, привлеченный падением тяжелой птицы и запахом крови, пришел посмотреть, есть ли чем поживиться.
- Брысь, полосатый! – прикрикнул на хищника Джао Да. Его скромных познаний в поведении животных хватало, чтобы понять: если тигр не бросился сразу, он не станет нападать. Летчику тоже не хотелось начинать знакомство с наземной природой Вьетнама убийством ее царя.
- Иди, иди отсюда!
Тигр не спеша повернулся и удалился, показав напоследок свой длинный полосатый хвост, толстенный, как рука сильного мужчины.
Кстати, как только они отойдут на безопасное расстояние, надо будет осмотреть и перевязать простреленную руку Коли Лисицына; сгоряча тот еще не чувствует серьезности своей раны…
Между тем отставной генерал советских ВВС, он же второй пилот северовьетнамского Ан-2, выбрался из дверного проема в разгромленном фюзеляже. Несмотря на трагизм момента, он подготовился к продолжению борьбы за жизнь на земле крайне основательно. На плече у русского лежал тщательно очищенный от крови РП-46 Маршана с заправленной новой лентой, коробку для нее Лисицын нес в руке. Под мышкой у него была запасная канистра с горючим, за спиной – ранец с парашютом, на другом плече – солдатский вещмешок с аварийным комплектом, на бедре – кобура с китайским ТТ, а за поясом – мачете и саперная лопатка. Грузный и широкий, навьюченный воинственным снаряжением с ног до головы, товарищ Ли Си Цин представлял собою воинственное до комизма зрелище. Джао Да было саркастически улыбнулся при виде парашюта, но спрятал улыбку, вспомнив, какая удобная палатка выходит из парашютного шелка. А когда Николай Лисицын поставил канистру и патронную коробку на землю, поджег какую-то промасленную тряпку и бросил ее в кабину «Аннушки», охота смеяться пропала совсем. Внутри сразу поднялись языки пламени – в самолете всегда есть чему гореть! Джао Да старался не думать, как они лижут тела Нгон и Маршана на их почетном смертном ложе…
Встав возле пылающего самолета плечом к плечу, Джао Да и Николай Лисицын отдали честь погибшим товарищам.
- В ДРВ их обязательно должны наградить, - сказал русский. – Самыми высокими орденами, посмертно.
- Если бы ордена могли вернуть человека к жизни, - сказал китаец.
Сбитые летчики быстро распределили между собой поклажу и двинулись в сторону густо зеленевших зарослей таким скорым шагом, на который только были способны после всего пережитого. Оружие держали наготове. То, что они никого не видят, не значило, что за ними не следят недобрые глаза здешних жителей – людей и зверей .
***
- Больше не могу, я сдох! – задыхаясь, прохрипел товарищ Ли Си Цин, сбросил на землю пулемет, рюкзак с парашютом и повалился следом.
- Ко-ля, когда ты был генералом, надо было меньше пить, есть, и больше заниматься физкультурой! – назидательно заметил Джао Да; он тоже чувствовал усталость, но скорее моральную, и был способен шагать еще несколько часов.
- Пошел ты, Да-Нет, со своей физрой, - отмахнулся Лисицын. – Я и сейчас тебя одной левой подниму…
- Кстати, дай осмотрю тебе раненую руку!
- Оставь, ерунда…
- Не возражай. Командир в нашем экипаже – я.
Джао Да достал аптечку, складной нож, размотал на предплечье друга промокший в крови шарф и хотел разрезать рукав куртки. Товарищ Лисицын резко возразил и, постанывая от боли, скинул кожанку сам.
Джао Да знал о ранениях и их лечении ровно столько, сколько любой человек (не медик), побывавший на войне. Американская пуля калибром 7,62 прошила руку насквозь, оставив два аккуратных отверстия, до сих пор сочившихся кровью. Пальцы у товарища Лисицына двигались свободно, а мышц на руке было предостаточно, так что, возможно, кость не пострадала. Джао Да тщательно промыл и почистил рану. Как умел, туго перебинтовал ее индивидуальным пакетом. Теперь воспаление не должно было начаться. Опять же – возможно. Николай Лисицын перенес операцию стоически, только яростно грыз фильтр