доносившиеся из-за вражеских укреплений. А когда они вернулись, то вскоре всё гунно-славянское войско пришло в движение. Началась подготовка к штурму лагеря.
Приблизившись, конница гуннов стала сосредотачиваться, в центре лагерного укрепления, за ней строилось большое войско пеших славянских воинов, тогда как другая часть славян расположились по флангам, сконцентрировав основные силы у самой кромки возвышенности, круто опускающейся к реке. Делалось всё это не спеша, и когда все приготовления были закончены, войско атакующих, ещё некоторое время стояло, ожидая сигнала к бою, как бы собираясь с духом и силами, перед смертельной схваткой. Этого времени вполне хватило для того чтобы можно было понять, что основной удар будет наноситься в центр обороняющихся, совместными силами конницы и пехоты, в то время как пехота на флангах попытается, очевидно, обойдя укрепления из повозок, атаковать по склону. Поэтому готы соответственно и сосредоточили лучшие свои силы там, где готовился, по их мнению, главный удар.
Когда протрубили к атаке, и вся эта масса людей и коней одновременно пришла в движение, то конница, быстро оторвавшись от спешившей за ней пехоты, с гиканьем и свистом устремилась к лагерю ввысь по пологому склону. Приблизившись к укреплениям, всадники выпускали одну-две стрелы и веером разметались в стороны. Тут же накатывалась следующая волна и всё повторялось, пока, чуть ли не вплотную к укреплениям подоспела пехота. Перескакивая через тела павших, а иногда и ступая по ним, славяне яростно кинулись на оборонявшихся, которые уже заранее приготовили им достойную встречу. Камни, дротики и стрелы тучей сыпались на атакующих, выхватывая свою жертву из их рядов. Было ясно, что при таких потерях, достигнув укреплений, рассчитывать на успех в их штурме не приходится. Но пехота всё же упрямо шла вперёд и уже вскоре завязала, казалось бы бесполезный рукопашный бой, штурмуя повозки. Но атака явно захлёбывалась. Предчувствуя победу, некоторые защитники лагеря, увлечённые схваткой, даже выскакивали за укрепления, понимая, что нападающие вот, вот дрогнут и побегут. Вдруг, в самом таборе, за спиной обороняющихся, стало происходить нечто непонятное. Тысячи всадников невесть откуда появившись в таборе, на полном скаку разили обороняющихся со всевозможного вида оружия, а когда вслед за ними ворвалась и славянская пехота началась паника.
Оказалось, что сосредоточившаяся на флангах пехота противника ставила целью совсем не атаку неукреплённого лагеря с труднодоступной речной стороны. Все их усилия были направлены на то, чтобы отсоединить несколько связанных между собой крайних телег и подвод, и столкнуть их с крутого спуска вниз. Что, как оказалось, и не составило большого труда. В образовавшийся проход тут же бросились отстрелявшиеся в центре всадники, которые как бы выходя из боя, немедленно устремлялись к флангам. Ворвавшись в лагерь, они стремительно атаковали обороняющихся, которые мечась в панике, попадали под их стрелы и мечи, или под копыта лошадей.
Поняв, что разгрома не избежать многие из готов бросились вниз по крутому спуску к реке и пытались вплавь добраться на противоположный берег, но под тяжестью доспехов и под обстрелом врага большинство из них находили свой конец в водах реки. Напрасно Германарих, выбиваясь из сил, пытался остановить бегущих, напрасно, размахивая мечём, призывал к себе своих воинов, паника уже охватила почти всё войско.
Заметив, бешено мечущегося старика в позолоченных лёгких доспехах и догадываясь, что это птица очень важная, несколько вражеских всадников устремились к королю готов. Из встречающихся на пути воинов врага, мало кто оказывал достойное сопротивление, большинство в страхе разбегались кто куда. Когда Германарих заметил это, он с ужасом понял, что плена ему не избежать. От этой мысли он как-то мигом сник и почти совершенно обессилил, а его глаза затуманили непрошенные слёзы. Это были слёзы обиды, обиды за то, что так позорно и бесславно заканчивается его такая долгая и славная жизнь. Нет только не пленение... Он дрожащими руками направил остриё меча себе в горло, но руки дрожали и не слушались, одряхлевшего старика. Тогда, собравши последние силы, он схватил за руку пробегающего мимо с округлившимися от страха глазами молодого воина.
- Стой сынок, - прохрипел, показавшимся даже ему самому чужим голосом Германарих, - не спеши, успеешь ещё найти свой бесславный конец. На меч и убей своего старого короля его же мечом. Или ты хочешь, что бы над твоим королём надругались эти варвары? - Заметил он нерешительность воина.
Глаза юноши ещё больше округлились, он яростно рванул руку, вырываясь из ослабшей руки старца, и бросился прочь. Глядя ему вслед, Германарих затрясся в истерическом смехе, медленно опускаясь на колени. Вдруг его затуманенный взор буквально в шаге заметил норку. Вот оно спасение, мелькнула молнией мысль. Германарих, не раздумывая, вставил рукоять меча в нору и придавив на крестовину рукояти ногой вогнал её полностью в землю. Меч стоял почти вертикально остриём вверх. Взглянув последний раз на синеющее над головой небо, король бросился на меч. А через миг, к нему окровавленному и распростёртому на сухой вытоптанной траве приблизился вражеский всадник. Соскочив с коня гунн, зло плюнув на ещё подёргивающееся в конвульсиях тело Германариха, и выругавшись в сердцах, что от него ускользнул такой важный пленник, принялся снимать с безжизненного, но ещё тёплого тела короля его, сверкающие в лучах уже клонившегося к закату солнца, покрытые золотом доспехи.
Благородство союзников.
После такого сокрушительного разгрома преследовать тех немногих всадников и пеших воинов противника, которым удалось переправиться через реку не стали. Хватало работы и на поле боя. Ведь победителям надо было подумать и о личной выгоде, дарованной победой, и проследить, чтобы ценные вещи поверженных врагов, не пропали даром, а по возможности пошли по праву сильнейшего во благо так славно потрудившегося для этой самой победы ратника. Увы, таков жесткий закон войны. Правда отдельные, окружённые со всех сторон противником, группы врага ещё кое-где ожесточённо сопротивлялись, но уже многие готы бросали оружие и сдавались на милость победителю. Среди пленённых оказалось немало из начальствующих людей, среди них и племянник короля Винитарий. Не сумев пробиться к реке или последовать примеру своего короля, заметив, стремящегося прорваться к нему, сражающегося в первых рядах славян Божа, когда их взгляды встретились, Винитарий отшвырнул в сторону свой меч и широко расставил руки, тем самым показывая, что он безоружен, и сдаётся риксу славян. Заметив, что их вождь отказывается от сопротивления, его примеру последовали и находящиеся с ним рядом готы. Пленён был и сброшенный арканом с коня Сафрак. Оказавшись на земле в своём тяжёлом доспехе, он никак не мог подняться на ноги, и только подъехавший, заарканивший его гунн, подтягивая за аркан, помог ему встать и со смехом потащил еле успевавшего за ним важного пленника к своему начальнику. А к вечеру сражение уже было закончено.
На следующий день пленённым готам позволили собрать на поле боя своих павших в битве товарищей и предать огню тела погибших. Тоже сделали гунны и славяне, ещё в день сражения, до наступления ночи, собравшие своих раненых и убитых. Когда проводили в последний путь павших воинов, то пленных князей и военачальников повели к палатке Баламбера, возле которой собралось множество риксов и знатных воинов славян и гуннов.
Винитар, Сафрак и остальные готские начальники стояли перед обступившими их полукругом вчерашними врагами и молча, ждали своей участи. При этом гунны по своему обычаю все сидели верхом на конях, тогда как славянские вожди, не привычные к этому, сидели на принесённых специально для них лавках.
Положив одну ногу, согнутую в колене на спину коня и опёршись на неё рукой, первым обратился к пленникам Баламбер.
- Кто у вас здесь старший, ты Витимир? - Указал он плетью на Винитария. - Ведь ты, кажется, доводишься родственником погибшему Германариху, как мне сказал мой друг, великий рикс славянского народа Бож.
Все готы, посматривая на Винитара, молча ждали.
- Да, тебе правильно сказал Бож, я родственник покойного короля но я привык, чтобы меня называли Винитарием.
- Ты много к чему привык, но если ты хочешь чтобы твои пленённые в бою воины оставались живы и здоровы, тебе стоит оставить кое-какие твои привычки. Это касается и всех вас, - он вновь указал своей плетью, теперь уже на стоящих рядом с Винитаром пленников. - Что скажете?
Готы стояли молча.
- Вы знаете, - вдруг улыбнулся гунн, - я ведь сегодня из-за вас чуть было не поссорился с моими друзьями славянами. Почти все они настаивали на том, что вас надо или обратить в рабов или казнить. Но мы гунны рабов не любим, нам их держать негде, да и содержать не на что. Не любим мы и напрасной крови. Поэтому я предлагаю: - Вы даёте от имени всего вашего народа клятву быть друзьями, как нам гуннам, так и славянам, становитесь из наших врагов нашими союзникам, и можете быть свободны. Или же мы поступим с вами так, как предлагают славянские вожди. Выбирайте.
- Мы тоже не любим крови, но мы хорошо знаем готов и даже если они дадут клятву, то нарушить её им ничего не стоит, - подал свой голос, глядя на Сафрака, Идар.
- Да, мы не верим нашим врагам готам, но мы верим друзьям, и если народ гуннов обещает непременно покарать нарушивших клятву, мы будем друзьями даже бывшим нашим врагам, - положив руку на плечё друга, прервал Идара Бож. - Мы будем рады мирным соседям, но только если по вине готов вновь прольётся кровь нашего народа, воины гуннов должны быть в числе первых, кто поднимет на клятвопреступников своё оружие.
- В этом ты Бож можешь не сомневаться, - сурово взглянув на готов, пообещал вождь гуннов, - между друзьями и союзниками нет места крови, запомните это.
После недолгих разговоров, побеждённые попросили дать им время подумать. В это им отказывать не стали, но так как на следующий день уже намечалось выступление союзного войска к Дону, время на размышление отводилось лишь до вечера. Вечером готы уже готовы были быть союзниками, но с условием, что их не станут втягивать в войну против своих сородичей.
- Мы согласны быть верными союзниками и друзьями, - заявили готы, но только лишь после того как вы сможет справиться с Гуннимундом, а пока всё что мы можем пообещать это наш нейтралитет.
- Ну что ж, большего от вас пока и не требуется. По крайней мере это сказано честно, - подвёл итог переговоров Баламбер.
На том совет союзных вождей и согласился, предварительно, на время войны, порешив, на всякий случай, отпустить своих новых союзников, не возвращая им оружие.
Когда же на следующий день стали готовиться к предстоящему походу, то неожиданно в лагерь прибыл росомон Сар и сообщил о том, что их люди, прибывшие от тех берегов Понта, где в него впадает Истр, узнали о том, что вождь и судья лесных готов Атанарих, собрав войско, численностью порядка пятнадцати - двадцати тысяч воинов вскоре выступает, если не выступил уже, на
