ночь, ни после, ни через неделю. Никаких признаков нематериальных сборищ Йаллер не обнаружил.
Получилось, я обвинила человека… то есть боруга… ну, неважно… Короче, оклеветала. А он, к тому же, ещё и мёртвый, – не извинишься и ничего не исправишь. И, судя по всему, он и вправду упокоился, ушёл на новое воплощение… если мы тут все вместе не ошибаемся так глубоко и жестоко. Ещё, – и это гораздо хуже, – моё предчувствие, неправильно переведённое на человеческий язык чувство будущего, привело к тому, что мы не смогли предотвратить реальную и совершенно материальную месть. А кто другой, кроме самого Владеющего Силой, может и должен разбираться в своих предчувствиях?! Следователь сейчас был бы жив, и не пришлось бы нам всем задыхаться от бессильной ярости на кладбище Кер-Сериндата…
Лекция пролетала мимо ушей, а за окном почему-то продолжало сиять солнце.
А вечером Линн сказал, что Йаллер нашёл на забытой всеми звездолётами планете школу Владеющих Силой, которую Империя всё-таки умудрилась прошляпить, и что там произошёл какой-то Силовой катаклизм, и надо лететь туда, чтобы разобраться и срочно включить их в наши дела, потому что какие бы они ни были отсталые и примитивные, а Владеющими Силой не разбрасываются, и… Я робко заикнулась о том, что тут на меня надвигается сессия, но он решительно заявил, что сессия никуда не денется, а тирдакти надо хватать, пока их не взяли в оборот какие-нибудь деятели вроде астланских, которые мешают жить законному правительству… и мы полетели.
***
Я вывела звездолёт на орбиту планеты тирдакти. Глухомань – это, пожалуй, даже и хорошо… хотя кому как. А в том краю, куда нам, похоже, было надо, надвигалась осень, после весны Кер-Сериндата от этого было заранее неуютно, и мы даже замолчали, пока звездолёт садился.
Осень наступала тихо и безжалостно, её стремительно холодеющие ночи властно показывали людям, насколько именно они слабы. Осень загоняла людей в дома – греться, она заполняла всё пространство от земли до ясных небес, она говорила: размечтались, разбегались тут в лёгкой одежде, вообразили себя свободными, а вот нет же, ощутите, насколько именно вы лишние, подите прочь, забейтесь в свои обогретые искусственные норы и терпите, пережидайте мою власть и холод, ждите, пока я не смилостивлюсь и не позволю вам снова высунуть нос на улицу. Я – владыка.
И впереди – только обязательность того, что придётся нырнуть под тёмный покров ночи наступающей зимы, которую непременно приведёт за собой осень. Приведёт – чёрную, безжалостную, смертельную и неодолимую.
Людям нельзя смотреть на умирающее лето. Осень разденет его до голых ветвей, омоет дождями, а людям останется делить его наследство, урожай, – и только. А потом придёт зима и укроет покойника белым саваном снега.
И людям придётся жить дальше – без него. Холод разделит их, они будут перебегать от одного очага тепла к другому, а лето будет уходить всё дальше, всплывать в счастливых снах, которых будет становиться всё меньше. А позже, когда зима развернётся вовсю, она придёт и в сны, и будет казаться, что нет ничего, кроме зимы.
Что она будет властвовать вечно.
Но пока властвует осень. И истончается грань между материальным и нематериальным, – потому что в мире умирает лето. И приходит время вещих снов. И острая бесконечная высота небес отзывается незримым колоколом в душах. И в безумной высоте сияют огромные и колючие осенние звёзды.
И люди понимают, что они не могут победить осень.
Они не могут осветить стремительно темнеющие просторы родной земли. Им не хватает на это ни сил, ни света.
И они зажигают огонь в своих душах. Они собираются вместе, чтобы противостоять темноте, холоду и смерти – там, за окнами. Они входят в дома и в залы, чтобы привести туда жизнь, – музыкой и танцем, свершением и разговором. Они плетут незримую ткань жизни словами и поступками, встречами и устремлениями, радостью и смехом.
Ведь только так можно добраться до весны.
***
Пока звездолёт садился, Линн вдруг посмотрел в сторону небольшой реки, которую перегораживала плотина. Я коротко глянула в ту же сторону: сверху шла широкая серая волна, под деревьями было не совсем видно, какой именно она ширины, но было очень похоже, что жители города ниже плотины крепко влипли, если у них не предусмотрено каких-то экстренных водоотводов.
– Во флайер, – быстро скомандовал Линн, едва мы приземлились. – У них, похоже, нет ни коммуникаций, ни связи, ни оповещения... Это может быть опасно.
Мы пересели. Мельком подумалось: хорошо ещё звездолёт на высоком месте, если тут и вправду случится потоп, мы всё-таки улетим…
Флайер был небольшим, маневренным, отлично помещался в ангаре «Скитальца»… и в конце концов заменил мне переделанный синий гравикар, прошедший столько планет и встрясок. Что поделать, техника не вечна, и не стоит разводить по её поводу ненужной ностальгии. Ничего ему не сделается, никто его не переплавит, просто стоит себе на заслуженной пенсии и даже ездит, когда охота.
Мы летели низко над облетевшими деревьями. Город на реке, другие – где-то очень далеко… как же их так разбросало по планете, если тут и так мало народу? Или они так сильно друг друга любят, что постарались оставить меж собой как можно больше лесов и болот? Нет, так, конечно, лучше, – планета большая, места всем хватит, а довоеваться до полного вымирания нормальным людям всегда неохота…
Я любила летать, – когда внизу бешено проносится земля, когда ты – свободен, а машина послушно выполняет всё, закладывая в небесах виражи. А сколько было теперь уже, после войны, гонок с Линном, когда мы выписывали на спор кренделя вокруг небоскрёбов деловых кварталов Кер-Сериндата!.. Мы вытаскивали лорда Эльснера быть судьёй, и ему, похоже, нравилось…
А теперь флайер добрался до холодной смертельной волны, неудержимо несущейся вниз по течению.
– Плотина, – сказал Линн. – Что за люди, дикость какая-то… никакого жилья, некому предупредить, наверняка сидят и в ус не дуют…
Я развернула флайер. Если Линн на подлёте включит сканер, разберётся в планировке того, что там есть внутри, с помощью Силы откроет отводной шлюз, то плотину не прорвёт…
Плотина стремительно приближалась, – техника, чтоб ей, только бы она поспела за нашими устремлениями. Только бы не отказала. Только бы…
На подлёте с помощью Силы ничего не получилось.
Флайер висел над краем плотины, – насыпь, земляная, при таком напоре, с которым идёт волна, тут не останется камня на камне. Город отсюда просматривался отлично, а над головой висело серое хмурое небо.
– Так, – Линн сжал руки. – Потому-то Империя и не добралась сюда, – в плане Силы тут почти нечего ловить… Придётся вручную. Высади меня на плотине и займись оповещением города, мало ли что.
Я кивнула и развернула флайер. Казалось, серая вода сейчас всплеснёт и дотянется до машины. О том, что именно «мало ли», думать было категорически нельзя. Если он погибнет… Заткнись. Не смей. Да, это слишком реально.
Я не стала сажать флайер, – открыла дверь, и Линн спрыгнул вниз, почти слетел, на миг захолонуло сердце: красиво… Не оглядываясь, понёсся ко входу в рабочее помещение. Сколько там бежать? Какой этаж? Работает ли лифт? Когда они вообще в последний раз были на плотине, эти заразы местные жители? Почему, в конце концов, мы, чужие, должны делать за них их же работу?!
Город казался маленьким, или это на воде так путаются расстояния, – не понять, просто надо нестись между серой водой и серым небом, выжимать из машины всё и не думать, не думать, не думать о том, что Линн сейчас бежит по стальным коридорам, ломится в запертые Создатель знает когда двери, вышибает их, – с небольшого расстояния здесь всё-таки должно же что-то получаться, тут даже телепатия работает, хоть немного, я ведь слышу его тревогу, или – это я слышу, потому что… а другой бы не смог?..
Берег. Приближается. Наконец-то. А Йаллер ещё спрашивал, не скучно ли мне стало жить теперь, когда жизнь перестала быть войной и стала мирной учёбой и работой… Да, как же. Покой нам только снится, да и то не каждую ночь… и не успеваешь надышаться им в полной мере.
Город. Жители на улицах недоумённо смотрят в небо на чужой, слишком низко летящий флайер. Ничего не понимают. Я бы на их месте, надо полагать, тоже ничего бы не поняла. Оповещения нет, ничего нет… Тот, кто задумывал этот кошмар, имел полное право надеяться на успех. От серой воды веет смертью. Это – осень. Она решила обрести плоть и увлечь живых за собой. Кто-то подговорил её и направил. Кто?!
Город. Центральная площадь. Надписи на зданиях на местном языке, на галактическом ничего нет. Плохо. Но с телепатией и я с ними объяснюсь, ничего страшного… Ничего страшного. Просто надо – скорее.
Ворваться в здание городской администрации, поставить на уши всех. Представиться. Быстро. Внушительно. Убедительно. Вопросы пресечь, поднять тревогу. Оповещение. Да что же они так медленно!.. Ну наконец-то.
Над городом – резко и жутко – раздаётся тяжёлый низкий звон, от которого мороз продирает по коже. Тревога!..
Городской глава не хочет уходить, смотрит на меня, как на спасение. Какое я ему спасение, он что – с ума сошёл? Поднялись на крышу, – я, он, ещё несколько человек. Улицы все в народе, сразу возникли и стали заметными люди из охраны порядка. Хорошо, хоть у них это есть, а то некоторые в подобных поселениях считают, что у них вообще ничего приключиться не может, потому как такое захолустье, что даже бандитам тут нечего ловить…
…а когда накатывает ощущение, что ты сделал уже всё, и остаётся только ждать, – осень вцепляется в тебя когтями холода и пробирает до костей. Ждать. Беспомощно сжимать кулаки и изо всех сил желать, чтобы гнетущая тишина не оборвалась взрывом, чтобы разлитая в воздухе смерть не забрала с собой – его. Ждать. Не пытаться докричаться: вдруг помешаешь, нельзя… слишком страшно. И уже не доверяешь ничему, – ни собственным чувствам, ни реальности времени, боишься обмануть себя, боишься надеяться… боишься всего.
И очень скоро я попросила у главы города разрешения уехать. Он выслушал про Линна, сочувственно покивал – и предложил взять с собой кого-нибудь из своих людей. Я удивилась: зачем? Наверное, у меня был совсем отчаянный вид… может быть, ему просто стало меня жаль, и он не хотел, чтобы я ждала одна?.. Я согласилась, и флайер снова взлетел, серая вода накренилась за бортом, по ней бежали мелкие волны, и снова, снова обступил тот же пейзаж, он застыл, он мучил, он не отпускал, уже невозможно было смотреть на него, город позади и плотина впереди, далеко… и подступающая к краю плотины смерть. С флайера её не было видно, но от этого она не становилась менее реальной.
А потом я почти увидела, как Линн, добравшись до нужного зала, с расстояния вскинул руку, и рычаг рванулся вниз. И с шумом открылся шлюз, выпуская воду. И смерть стала отступать, терять силу… но, обозлившись, развернулась и яростно вцепилась в старые конструкции, которые давно никто не трогал.
От глухого далёкого грохота мы вздрогнули оба, и я, и охранник, я заметалась: лететь? бежать? куда?.. потом я услышала – почти шёпотом: есть аварийный выход, он должен найти его, это близко… он выводит вверх, на склон, там внутри лестница, специально для
