таких случаев… вы же знаете, он должен найти его, должен, не может не найти… И обрушилось понимание, что ты всё-таки можешь что-то делать, а не мучительно ждать, и рука рванула штурвал сильнее, чем нужно. Машина поднялась к высокому отвесному берегу, – да, вот же, я вижу, это правда выход, как же неудобно он устроен, или оползни обрушили какой-то подход? Да, вроде и правда оползни были когда-то… Машину тут не посадить, придётся подняться на самый верх и ждать. Он должен выбраться из-за обрыва. Должен.
Осенняя тишина и серое небо подступили близко и заглянули в стёкла флайера. Здесь небо гораздо ближе, здесь открытое пространство… и оттого только тяжелее. Небо. Не надо ему туда. Пожалуйста, не надо…
Мы долго ждали, отгоняя жуткую мысль о том, что это – всё… Но наконец Линн появился на склоне, тяжело дыша, весь в ссадинах, замызганный до изумления – но живой.
– Катастрофа отменяется, – хрипло выдохнул он.
В ответ тишину взорвало эхо от наших радостных воплей. Линн смущённо улыбнулся и неуклюже полез вверх.
***
До тирдакти мы добрались только через три дня, – было ясно, что они должны были облюбовать себе место, больше концентрирующее Силу, чем везде, летали, старались что-то ощутить... наконец нашли.
Линн долго договаривался с их советом магов о том, чтобы они выслушали нас. Пока они общались, у меня возникло нехорошее предчувствие: не те это люди, ну не те, и всё, не сложится у нас с ними ничего, хотя не пробовать – нельзя.
Идти через строй хижин, полных настороженных женщин и чересчур послушных забитых детишек было неловко, но путь был только один, а над головой сходились ветки облетевших деревьев.
Мужчины ждали, сидя вокруг почти погасшего костра, дымили длинными трубками, – сразу защипало глаза, одурманил крепкий пряный запах. Линн задержал дыхание – и шагнул вперёд, под прицел десятков пар глаз. Мелькнула мысль: как же всё-таки своеобразно красивы эти желто-коричневые украшения из перьев и птичьих костей…
– Твоя женщина не должна быть здесь, – ударило, как пощёчина.
Линн вздрогнул.
– Она тоже маг, как и я.
– Это твоя женщина?
Линн кивнул. У меня горели уши. Да что же это такое, что за наглость – вот так лезть в чужую жизнь, раздевать публично, рассматривать под увеличительным стеклом!..
– Женщинам место в доме, а не на совете.
– Она маг, – с напором сказал Линн и повернулся ко мне. – Покажи.
Я взглянула в упор на того, кто требовал прогнать меня. У него дёрнулся уголок рта. Не привык к тому, что женщина может ему не подчиниться?
Я вздохнула. Если бы Линн отрёкся, было бы хуже.
Костёр почти догорел, только тлели угли. Йаллер, правда, мог такие вещи делать и вовсе без реального огня, но это была бы уже иллюзия, я так не умею... а Йаллер всё время твердит, что это не его сильная сторона. А ещё он говорил, что всё нужно делать эффектно, чтобы производить нужное впечатление на зрителей. Ну ладно…
Я подняла руку. Тлеющий уголёк послушно разгорелся, вспыхивал и угасал вслед за движениями, пламя взвилось, разделилось на две части – и я развела руки в стороны, два огненных языка следовали за ними. Они свивались и расходились, потом пламя взметнулось высоко, почти до нижних веток деревьев. Костёр затрещал, сразу стало теплее… и я резко опустила руки. Погрелись – и будет, ещё мне не хватало обогревать их за такое хамство. Если они действительно Владеющие Силой, а не притворяются, то должны почувствовать, что Линн мне не помогал…
Огонь погас.
Линн стоял, скрестив руки. Правильно, не надо ничего говорить. Пусть сами что-нибудь выдадут.
– О чём вы хотели спросить? – раздался один из голосов.
Я поняла, что извинений не дождусь, и единственное, на что они способны, – это признать моё право на пребывание здесь, сказав «вы».
– Вы знаете про наводнение, едва не погубившее город, – жёстко сказал Линн. – Это ваших рук дело?
– Нет.
– Докажите, – потребовала я.
– Разве ты не слышишь, лгут ли тебе, маг? – спросил старик.
Глаза Линна сверкнули: побеждённые тирдакти не оставили попыток унизить меня. Я усмехнулась.
– Я-то слышу, но для людей из города слова – пустой звук. Они знают, что дожди вызваны с помощью Силы. Если это не вы, то больше некому… а словам они не поверят. Докажите, иначе самым лучшим, что случится с вами, станет изгнание. Цивилизация издревле защищается от слишком могущественных магов, и вы с нею не справитесь. А мы не станем воевать с цивилизацией, приняв вашу сторону.
– Мы могли бы и не приезжать, – заметил Линн. – Пустить дело на самотёк, позволить цивилизации убить большинство из вас, а затем демонстративно спасти оставшихся. И тогда вы были бы вынуждены делать всё, что мы от вас потребуем.
Под высокими голыми ветками повисла мёртвая тишина.
– Так в чём всё-таки причина наводнения?
– В Хранителе Дождя, – медленно сказал один из тирдакти. – Он дорвался до свободы.
[i]Он шёл в толпе – один, в белом, и вокруг не было никого. Один – и толпа. И шаги по месту, на котором оставила свои следы Смерть. На каждом шагу здесь была отнята чья-то жизнь, взлетел к небу последний вздох, обратился последний взгляд – в надежде, которая не умирает и последней.
Он шёл по Следам, соединив руки, и нельзя было разжать их. Он был один-на-один с ними – с теми, кто умер здесь, и потому живые не существовали. Только путь, долгий путь, путь над костями, по серой земле. Не было вокруг никого, хотя вокруг и шло, и стояло множество людей, которые тоже вспоминали. А потом жесты остановили толпу, и к стене, возле которой убивали, он подошёл один. Ветер трепал белые волосы, белую ткань, ветер, – который когда-то точно так же дул в лица умерших, ветер, который помнил и звал. Он был один. Он говорил с Создателем о тех, кого не вернуть, на кого рухнуло беспощадное и жестокое – навсегда. Он говорил с Ним долго, и молча стояла и ждала толпа. Ветер и тишина отделяли его от людей, ветер, и время, и пространство, и не было ничего – только тонкая невидимая нить, только белое сияние, только сложенные руки. Страшно – прийти, и невозможно – не прийти, тяжело – знать, и невыносимо – не знать.
Он был из народа, породившего убийц.
И никто не посмел взглянуть ему в глаза.
Когда он остался один, то рухнул в кресло – без мыслей, без сил, с одним желанием – чтобы поскорее пришла милосердная ночь, и чтобы у него получилось заснуть.
Дождей не было. Когда убивали Хранителей Дождя, небо гневалось, рыдало, затапливало землю… а потом, приняв в жертву жизнь последнего, умолкло.
И с тех пор оно молчало.
Нельзя прятаться вечно. Не получится. Земля иссохла.
Она уцелела тогда. Уцелела – чтобы стать началом нового рода. Больше в её жизни не было смысла, и жизнь её окончилась.
Он боялся голоса крови.
Боялся того, что однажды – в вечной засухе – в ушах зашумит никогда не слышанный дождь, что потянет куда-то ввысь, потянет слиться с небом. Стать – тучами, раствориться в грозе, пронзить молнией землю и исчезнуть – чтобы снова пошёл дождь.
Он боялся и делал всё, чтобы оградить себя от этого.
А время унесло с собой тех, кто убивал, и принесло стыд.
Они – поняли.
Их страх перед Хранителями Дождя был напрасен.
Да, Хранители Дождя убивали.
Да, они выбирали одного и приносили его в жертву. Раз в год, чтобы шёл дождь.
Они думали, что – ради дождя.
Остальные боялись и убивали – их. Сначала – исподтишка и редко. Потом – объявили охоту и загнали. Всех.
Ночь пришла. В душной тишине равнодушно мерцали звёзды.
Они пытались задобрить убитых. Уже много лет – без приказа, по одному, как только позволял удушающий зной, люди приходили на место давней бойни, зажигали голубые огоньки памяти и молились. По писаному. Своими словами. От страха и от души. Кто как умел. Но ответа не было. Никто не снился тем, кто решался провести там ночь. Не проявлялись знаки, события, слова, указующие путь.
Ответом была тишина.
Он вглядывался в ночной мрак. Издалека доносился плач – ровный, безнадёжный, ритмичный. Так – провожали. И если не будет дождей, то проводить придётся всех – до тех пор, пока не настанет день, когда некому будет провожать.
Он боялся. Они годами изучали – о, как страстно, мучительно изучали древние тексты, ища ключ к загадке дождей!.. Он боялся, что ответ будет найден, и что он будет тем, который знали убитые.
Но древние книги молчали.
Он знал, что уцелело несколько из женщин Хранителей Дождя. Нет, – не так: женщины Хранителей Дождя уцелели. Они прятались, потом во многих семьях глухо передавались легенды о матерях, которые пришли из ниоткуда, вошли и сели у очагов, глядя невидящими глазами в огонь. Никто не смел задавать им вопросы.
Далёкий плач приближался. В иссохшей, ставшей камнем земле было трудно рыть могилы, он знал: тела сожгут, а уголья раскидают по земле и затопчут. Огонь загорится неподалёку, он увидит всё, – и впалые глаза, и тоску в них, и зависть к тем, кто уже не будет страдать ни от зноя, ни от голода…
Он смотрел из окна. Голубые огоньки памяти, воздетые в горькой отчаянной мольбе руки, – и плач, надрывный, непрерывный, разрывающий душу. Зачем они – здесь?.. Неужели больше нет места?
Он осознал, что на него смотрят, когда было уже поздно скрыться, сделать вид, что тебя не было… Чёрный от отчаяния взгляд упрекал, требовал, спрашивал: а твоё покаяние так же бессмысленно, как и наше? Или ты – лгал там, на могилах убитых?
Он отшатнулся, как от удара. Он – лгал? Но почему, почему вдруг, разве… да, при стечении народа, но он же был искренен, ему было плохо… как никогда.
Когда он нашёл в себе силы вновь взглянуть туда, там уже горел погребальный костёр. Он не мог определить, кто из исхудалых почти скелетов безмолвно требовал от него ответа, и страшился – узнать.
Наутро было тихо. Где-то вдалеке была жизнь, точнее – была попытка жить. Раннее утро своими дуновениями давало призрак надежды, которая никогда не сбывалась.
Он вышел в раннее утро. Хотелось плакать, но он не мог… как и все, давно уже никто не мог плакать, – разучились. Он глянул в белёсое, обещавшее снова залить землю зноем небо – и понял, что больше не выдержит, что больше нет сил молиться, кричать небу, звать о помощи, которой неоткуда прийти, что он сейчас рухнет под грузом безнадёжности, но его смерть тоже ничего не изменит и ничему не поможет…
Он упал ничком на мёртвую землю, плечи содрогались от невыплаканных слёз. Зачем? За что всё это – ему? Тем, кто не убивал? Тем, кто не виноват? Почему они должны умирать, словно в уплату за погубленные давным-давно жизни? И это – твоя справедливость, Создатель?!
Смерть. Он вдруг замер. Смерть – жертва… Сны о тучах, которых он никогда не видел. О ветвистых яростных молниях, в которые можно обратиться. О громе и дожде…
Смерть – жертва…
Он встал.
Не думал, не молился, не кричал, – просто увидел.
Закрыл глаза и заставил себя – видеть.
Белёсое небо… высоко над головой, там, где вскоре соберутся солнечные лучи, возникнет пелена лёгких облаков. Она родится из этой мглы, мгла сгустится, потемнеет, солнце будет проникать сквозь облака с трудом, и на землю падёт тень. А потом…
Он услышал вдали крики, но не позволил себе отвлечься.
Высокие тучи над головой, зовущие, кружащиеся воронками, к ним притягивается взгляд, всё существо стремится к ним, ветер… Ветер срывает с мёртвой земли пыль и швыряет её в лицо,
