первого августа 1955 года по ноябрь 1956 года. В сентябре месяце 1955 года восьмиклассники не учились, а работали на местном элеваторе. Однажды во главе с одним из работников элеватора группу ребят направили перелопатить зерно в амбаре, в котором хранились государственные резервы. Амбар высотой с двухэтажный дом был почти доверху заполнен зерном. Мы влезли на него с деревянными лопатами, но перелопатить смогли только на глубину сантиметров 40-50. Далее до самого низа зерно перегорело, оно уже не годилось даже на корм скоту. Это зерно было урожая 1946 года. В 1946-1947 годах в СССР, в результате засухи, был неурожай и голод. И в этих условиях сгноили зерно, выращенное и убранное колхозниками. Насколько мне известно, никто за это не ответил, так как зерно находилось в фонде «Государственные резервы».
В Тинской я впервые испытал чувство влечения к противоположному полу. В присутствии одноклассницы Вали Лемешко испытывал сильное волнение, терялся. Многие это заметили и подшучивали надо мной, по-моему, и Валя была не равнодушна ко мне. У нас были платонические отношения, мы даже ни разу не поцеловались. Тогда же я обратил внимание на дочь преподавателя математики Анюту Яровую. Она училась в седьмом классе и, я про себя отметил: «Красивая девушка».
Не могу не отметить, обязательным и бесплатным было семилетнее обучение, за обучение в средней школе платили. Мои родители оплатили за первое полугодие моего обучения в восьмом классе, а потом плата за обучение была отменена. За второе полугодие платить уже было не нужно. Были отменены переводные экзамены, поэтому по окончании девятого класса я экзамены не сдавал. Без экзаменов по состоянию здоровья (менингит) был переведён и в седьмой класс.
В ноябре 1956 г. мы переехали в Красноярск. Отец искал возможность жить в краевом центре. Я однажды был свидетелем разговора родителей о том, что дети подрастают, им нужно давать высшее образование, приобщать к культурным ценностям, а всё это более доступно в городе. Первый год в Красноярске мы жили на квартире в частном доме поселка Первомайский, снимали комнату четырнадцать кв. м. Мало того, что семья из пяти человек ютилась в комнатушке, так ещё хозяева были глуховаты и при разговоре друг с другом кричали. А наша комната не имела двери и от остальной квартиры была отделена занавеской, и я испытывал большие трудности выполняя домашние задания.
В 9Г классе школы №40, где я учился, мальчики увлекались игрой в шахматы. В возрасте 11-12 лет мне показал основы игры папа. Он и сам играть не умел, но в то время выигрывал у меня, я расстраивался до слёз (мне обязательно нужно было выиграть), и отец прекратил со мной играть. В девятом классе, я стал играть с одноклассниками, играл слабо, и честно говоря, шахматы меня не увлекали, просто не хотел быть «белой вороной». Больше времени я проводил за чтением художественной литературы, в городе были прекрасные библиотеки.
В 1957 году я окончил девятый класс, и одновременно наша семья получила комнату в двухкомнатной квартире деревянного щитового двухэтажного дома по адресу: ул. Побежимова, дом 57 в посёлке, который неофициально назывался Затон. В доме напротив жила семья Ильиновых, с Геркой (Георгием Ивановичем) Ильиновым я подружился. Герка дружил с Валерием Гореглядом, который, по-моему, жил в доме №54, и вот мы трое стали неразлучны. Родители Валерия работали на речном флоте (плавали). В 1942 году пароход, на котором они плыли с годовалым Валерой, был обстрелян немецким крейсером «Адмирал Шеер». Когда мы познакомились Валерий жил с двумя маленькими сёстрами-близнецами, родители же плавали. Мы с Валерием были одного года рождения, а Георгий - 1940 года. Он уже окончил школу, естественно он у нас был заводилой, а кроме того у Валерия много времени отнимали дети. Ведь он при них выполнял обязанности и няни и мамы. Мы играли в настольный теннис, Герка имел первый разряд по шахматам, он участвовал в очных соревнованиях и по переписке. Приходя к нему, я часто заставал его за анализом партий, невольно я стал участвовать в процессе анализа. Играли лёгкие партии, Герка показывал мне тонкости игры. Он был позиционный игрок и привил мне вкус к позиционной игре, к анализу и заразил фанатичной любовью к игре в шахматы.
Именно в 9-10 классах начало складываться мое мировоззрение. Это был трудный период, когда я был маленьким, на Сталина молились как на икону, и вдруг после его смерти стали выясняться страшные подробности его правления. Кое-что отец рассказал мне после июльского (1953 год) пленума ЦК. Тем не менее, XX съезд партии буквально обрушился на меня, да и на всех моих сверстников. Рухнуло то, во что я верил, взрослым, видимо, это пережить было в чём-то проще, у них был жизненный опыт. Под влиянием этих событий и естественного взросления я стал постоянно ссориться с отцом. Я, видимо, считал его виноватым в «неправильном» формировании моего мировоззрения. Кроме того, я понимал, что отец в силу своей малограмотности не мог уже быть моим руководителем. Он же привыкший к тому, что в семье ему не прекословили, старался подчинить меня своей воле, между нами постоянно возникали ссоры. К моменту окончания мной школы он примирился, что я принимаю самостоятельные решения. И ссориться мы стали реже, хотя до самой своей смерти он время от времени пытался диктовать мне свою волю.
Под влиянием происходивших в стране событий я переосмыслил свои идеологические взгляды. От моего отца я почти с детских лет знал, провозглашая аскетизм и воздержанность ради идеального будущего, партбоссы пользовались материальными благами, которые были не доступны обыкновенным людям. В кругу семьи отец нередко возмущался тем, как они себя вели. До XX съезда я верил в возможность построения коммунизма, теперь стал сомневаться в этом и во многих догматах учения марксизма-ленинизма. Именно поэтому я вступил в комсомол в шестнадцать лет, в то время как большинство моих сверстников это сделали в четырнадцать; в партию же вступил в 1969 году - в двадцать восемь лет. Почему я всё-таки вступил, если не верил? Вся история человечества – непрерывная борьба угнетённых за свои права, и мои симпатии на их стороне. Я абсолютно убеждён, что от рождения каждый человек должен иметь равные права на достойную жизнь, медпомощь, образование, труд и отдых в независимости от материального положения. Безусловно, полностью люди равны быть не могут. У людей разные способности, разная воля в достижении цели, но их положение в обществе должно зависеть от их способностей, а не передаваться по наследству. Я считал тогда, да и сейчас тоже, что практическая деятельность коммунистической партии больше, чем какой-либо другой политической или общественной организации отвечает лозунгу Великой Французской Революции: «Свобода! Равенство! и Братство!» В этом мои взгляды не противоречили учению партии. С детских лет нам внушали: «Кто не с нами, тот наш враг», я не был врагом партии, не во всём, но, во многом согласен с теоретическим учением марксизма-ленинизма.
История человечества говорит, что слепая вера приводит к преступлениям. Под знаменем веры в бога свирепствовала инквизиция, вера в божественность фюрера залила кровью планету. Вера в непогрешимость Сталина привела к гибели не менее миллиона людей. Я по образованию инженер и чётко знаю (этому меня научили практическая деятельность, школа, институт), если из трёхсот проведённых опытов всего два дадут противоположный результат - решение правильное. В этом я на сто процентов согласен с ленинизмом: «Критерием истины является практика».
***
В те времена проводились смотры художественной самодеятельности, в том числе и всесоюзные. У нас художественной самодеятельностью занималась преподаватель Красноярского училища искусств, к сожалению, не помню её фамилию, имя и отчество. Специалист заметила, что часть участников хора фальшивит, а спевки хора в принудительном порядке посещали все ученики школы. И решила индивидуально после репетиции хора прослушать тех учеников, которые заявляли, что у них нет голоса. На это прослушивание остался и я, так как мои родители неоднократно мне заявляли, что у меня нет голоса. Я уже писал, что у моего отца был очень сильный и красивый голос, на его фоне мой голос не звучал. Прослушав ряд учеников, она официально запретила им посещать занятия хора. Когда дошла очередь до меня она заставила под аккомпанемент спеть несколько песен. Заявила, что у меня редкий голос, что только единицы певцов в мире берут ноту ля какой-то октавы, а я тогда брал. Она уговорила меня солировать в хоре и стала со мной репетировать «Осенний вальс» и какую-то песню о границе. При этом постоянно мне внушала, что мне надо учиться пению и уговаривала после окончания школы поступать в училище искусств на отделение вокала. Наконец, наступил какой-то праздник, в школе был вечер, я исполнил с хором песню о границе. В зале ещё аплодировали этому номеру, когда я, спустившись со сцены, пробежал по коридору и вошёл туда. У двери сидели два парня, и я услышал, как один из них сказал: «Надо похлопать - ведь трудился парень». Это очень сильно меня задело, хлопают не потому, что понравилось, а потому, что трудился, дрова колол - то же хлопали бы. Через несколько номеров я должен был исполнять «Осенний вальс», но отказался и ушёл домой. Больше никто и никогда, кроме членов моей семьи не слышал моего голоса. Только во время студенческих вечеринок вместе с другими пел и я.
В 1958 году я окончил школу, по количеству баллов я был четвёртым, нас представили к награждению серебряной медалью. Медаль получил только один из четверых, мне не дали потому, что у меня четвёрка была по литературе и русскому языку. Этот предмет в то время считался профилирующим. На выпускном вечере я поспорил с ребятами, что двадцать лет не зайду в школу №40. И до-вольно часто проходя мимо, не меньше пятнадцати лет не заходил в неё, хотя кроме меня самого отметить это было не кому.
Трое друзей решили поступать в политехнический институт. Я и Валерий Горегляд - на отделение «Электрофикация промышленных предприятий (ЭПП), а Герка - на «Промышленное и гражданское строительство (ПГС). На вступительном экзамене по математике я получил двойку. Для меня это был как ушат холодной воды - ведь за все десять лет школы я очень редко по математике получал оценки ниже пятёрки. Поэтому и при подготовке к вступительным экзаменам математике уделял внимания меньше, чем другим предметам, настроение было паршивым. Валерий и Георгий не прошли по конкурсу, конкурс на ЭПП в 1958 и 1959 годах был более семи человек на место. Вся неразлучная троица устроилась работать на Красноярский машиностроительный завод. Герка – шлифовщиком, он был поопытнее нас, одну зиму уже работал и быстро сориентировался, где можно заработать. Нас с Валерием отдел кадров направил в инструментальное производство учениками токаря, Валерия в цех мерительнорежущего инструмента, а меня - в отделение приспособлений и штампов. В нашем отделении заработки опытных рабочих были выше, чем в других отделениях, но молодёжь по сравнению с другими цехами получала мало. Производство штампов было штучное, к тому же требовался высокий класс точности
