Дом. Книга 1. "Деривативы, Контанго, 189"

уселся на унитаз, хотя справлять естественные надобности и не собирался. Он советовался сам с собой:
«Хасимо – чокнутый. Опустим его мотивы взять меня с собой. Зачем он похитил Годи-младшего? Ну, чтобы шантажировать его отца или выкуп потребовать. Для чего?
Чтобы шикарно с деньгами жить и иметь по-всякому таких вот девиц, как эта потаскуха Тоу. Уже про меня и забыла. Так и вьется вокруг него. Ага, денежками запахло.
Да, хрен на нее! Притихла чего-то. Уже не щерится и не гогочет. Шепчутся, что ли? Хе-хе. Как же она быстро переметнулась. И что же им тут светит, пока я в номере? Не раздвинет же при мне она ноги перед Хасимо? По-о-онял.
Сейчас они попытаются меня отправить в магазин за едой или выпивкой, а сами… Пускай. Посмотрим. А Хасимо, как жирный кот, тоже на нее глаза пялит и слюни пустил.
Скотина. Оставлять этот мир собрался на днях, а девку кадрит. Да еще ту, что с ним в одном городе не проживает.
Врет он все. А мальчишку жалко. Значит, покинет Тренд только разум или душа, а тело останется. Слушай, так он в секте состоит или руководит этой религиозной сектой.
Точно! Как я раньше не допер! Еще, чего доброго, убьют меня, а по-ихнему вызволят душу, которая улетит в мир иной. Ищи других пачулаков, или теней, или еще кого, а я сваливаю. Надо только быстро в номер свой вернуться, взять адрес и ключ да спасти сына Годи. А то еще Хасимо своим богам в жертву меня с ним принесет. Или меня принесет, а второго у его папаши за деньги выменяет. С меня хватит. Секта. Тоталитарная секта! А эту любительницу роскоши пусть с собой забирает».
Когда Акили, опустошив сливной бак унитаза, вернулся назад, Тоу выступила с предложением, жеманно растягивая слова: «А-а-акили, я хочу кофе. Только купи мне сорт «Коарсер сага». Хорошо? Он продается в супермаркете через дорогу. Тебе выделить средства на покупку?» «Подмыться не забудь, почистить зубы и вазелином задницу смазать, чтобы тебя захотели еще и на четвертом свидании», – чесался язык у Ванасаяби. Однако он смолчал, а бросил беглый взгляд на Маурицио и произнес скорее для него: «Я торопиться не стану, заскочу в аптеку, прикуплю себе что-нибудь от живота!» А потом словно на крыльях полетел, понесся подальше от этих хомо, не дожидаясь лифта, вниз по лестнице.
XVI

В месяц баруди снег в Хеджере не лежит. Холодно, дождливо, сыро, но белые хлопья не летят с неба на остывшую землю. И вода в водоемах не замерзает. Листья на деревьях опадают, жухнет трава, природа на короткое время берет передышку, чтобы пробудится снова в месяц роста травы нуасикука.
Аграрии в месяц холода ведут размеренный образ жизни. Они в этот период отдыхают, как и земля, которую возделывают. Мужчины занимаются починкой сельскохозяйственного инвентаря, ремонтом домашних и фермерских построек, вносят удобрения в почву, взрыхляют ее и готовят к будущему посеву.
Жизнь на короткое время замирает. Замирает на небольшой промежуток, так как месяц на Тренде длится всего пятнадцать дней, а один день – пятьдесят часов. Именно на этот отрезок времени приходится большинство религиозных праздников, связанных с культом богини Бэквордации и ее отца – создателя Тренда. Хомо в баруди, в особенности в сельской местности, ходят часто друг к другу в гости, посещают храмы, предаются чревоугодию и алкогольным возлияниям.
Сегодня ближе к вечеру приехали нежданные гости на двух легковых автомобилях и к хутору Нгуви. Сколько хомо приехало, Тамма не видел, но во двор к ним зашли семеро.
Он в это время подкачивал колесо в своем велосипеде. Они бесцеремонно прошли на подворье, отворив ногой калитку и оставив ее настежь распахнутой.
– Где отец? – спросил у Таммы бритоголовый вампир.
– Там, – мальчик кивнул головой в сторону дома. – Я позову.
– Стой. Мы сами, – тоном, не предусматривающим возражений, произнес мужчина со шрамом на лице и, поднявшись на крыльцо, переступил через порог.
Вместе с ним в дом проследовало еще три гуманоида, а трое остались ожидать во дворе. Тамма понял, что эти гости пришли со злыми намереньями, поскольку у двоих из тех, кто остался на улице, в руках было по большой железной монтировке.
Затем мальчик услышал крики и возгласы своей матери, а спустя минуту хомо со шрамом и еще один бандит почти выволокли из дома его отца и толкнули под ноги бритому вампиру. «Что же вы делаете!? – кричала Амбани и звала на помощь. – За что бьете беззащитного и невинного!?» Мафиози не обращали на нее никакого внимания до тех пор, пока она не вцепилась своими руками в одного из нападавших, пытаясь оттянуть его от мужа.
«Заткни ее», – приказал бритоголовый вампир одному из своих товарищей. И тот, долго не думая, ударил наотмашь внешней стороной ладони женщину по лицу, произнеся:
«Рот закрой, а то прирежу». Амбани поверила намереньям бандита и, упав на траву, замолчала.
– Так что, паскуда, ты никак не угомонишься? – спросил главный из визитеров, с силой ударив ногой по лицу пытавшегося подняться с земли Баба.
– З-за ч-ч-что? – спросил Баб и снова упал животом на траву.
– Тебе мало башку отбили в прошлый раз, так ты отлежался и решил красного петуха пустить, – сказал хомо со шрамом на лице.
Амбани опять начала кричать, зовя на помощь. Однако Нгуви жили на хуторе вдали от других домов, и ближайшими соседями у них (если мерить расстоянием, а не родственными связями) считались Кахесабы. После последнего эпизода, произошедшего с Руве Кахесабой по дороге в Волатильность в грузовике с зерном, он, может, и слышал призывы о помощи, но к дому Нгуви не решился подойти. Поэтому Амбани еще немного поголосила на всю округу, получила кулаком в скулу вслед за своим мужем, и уже до конца этого действа являлась тихим немногословным наблюдателем, всхлипывающим и вытирающим слезы.
– Зачем, сука, ты спалил пять участков на моей территории? – задал несколько по-другому вопрос бритый вампир.
– Я… я н-н-не п-поджигал нич-ч-чего, – оправдывался Баб.
Он вел себя обреченно, понимая, что никак не сможет противостоять такому физическому и психологическому напору криминалитета из Консалта, но продолжал отнекиваться, не признавая свою вину. Тамма стоял в сторонке, наблюдая за тем, как бандиты издеваются над его матерью и отцом. Он присел, отсоединил насос от ниппеля переднего колеса велосипеда, сел в седло и попытался уехать. Один из мафиози его догнал и ударил ногой по велосипеду. Мальчик потерял равновесие и упал. Его подняли, притащили и поставили рядом с отцом.
– Шустрый какой! Далеко собрался? – спросил один из бандитов.
– Не знаю, – Тамма зажмурился и прикрыл рукой лицо, боясь, что и его ударят вслед за матерью и отцом.
– А откуда у тебя такой дорогой велосипед? – довольно мягким тоном спросил главный вампир.
– Папа подарил, – глянув из-подо лба, произнес Тамма.
– О, оно как! – криво усмехнулся бритоголовый, посмотрев на Баба. – Значит, на велосипеды, на горючее, чтобы жечь добро, у нас деньги есть, да? А вот как ты рассчитаешься с хомо, у которых пожег склады и дворы? Ты, животное, как собираешься возмещать долги погорельцам?
– Я ж вам говорю, что нет у меня ничего. Можете хату перевернуть, а денег нет. Меня раздел ваш приемщик зерна догола. Теперь и семью кормить нечем.
– Вот гниль, – плюнул на траву бандит с монтировкой. –Цветной бумаги у него нет, чтобы хлеба купить, а на велосипед нашлась.
Сказал и с размаху ударил этой монтировкой по раме велосипеда. «Не надо, – попросил Тамма, увидев, как деформировалась трубка, соединяющая руль с седлом. – Пожалуйста».
Но бандит только усмехнулся и ответил: «Что, жалко? А? А десять акров сожженной твоим папашей земли и построек не жалко?» Тамма не знал, что на это ответить. Он только с каждым ударом мафиози по велосипеду вздрагивал и видел, как его самая любимая и желанная игрушка превращается в груду металлолома. Удар – и вылетело с десяток спиц в колесе, еще удар – и согнулся обод. Бандит уничтожал велосипед, мать вытирала кровь с разбитой брови, а отец, периодически дергая головой, стоял на коленях перед бандой мафиози из Консалта, которые смеялись и потешались. Когда двухколесное транспортное средство пришло в полную негодность, его отшвырнули в сторону и начали выбивать признательные показания у Баба.
Отца Таммы сначала избивали ногами и монтировками, а затем втащили на крыльцо, вставили четыре пальца в щель между коробкой и дверью и закрыли ее, сломав кости. Баб зарычал от боли. Дверь снова отворили, а пострадавшего поволокли к колодцу. Наполнили ведро водой и поставили его перед Нгуви-старшим, приказав умыться. Баб дрожащими руками с переломанными пальцами и раздробленными суставами попытался смыть кровь, но только размазал ее еще больше по распухшему от ссадин лицу.
– Будем признаваться или ломаем пальцы на правой руке? – спросил у Баба бритый вампир.
– Признавайся, скунс, а то сейчас твоему гаденышу пальцы в дверь засунем! – потребовал хомо со шрамом на лице, кивнув в сторону Таммы.
– Ты поджог устроил? – медленно задал вопрос вампир.
Баб в ответ только утвердительно кивнул головой.
– Завтра приедут к тебе хомо с бумагой и чернилами. В счет того, что натворил, напишешь им дарственную на свой хутор. Понял? – был вердикт вампира.
– Ты всосал? – решил убедиться гуманоид со шрамом.
– И чтобы завтра тут ни констебля, ни прочих быков не было, – пригрозил другой мафиози.
– Хорошо, – согласился Баб и заплакал.
– А где же нам теперь жить? – робко спросила Амбани.
– Можешь переехать в город. Вы ж, землепашцы-деревенщина, все мечтаете в городе жить. В Консалт перебирайся на то пепелище, что твой муженек устроил. Там теперь много пустой земли. Хорошая земля, плодородная – в золе. Из обгоревшей фанеры хату смастерит этот, – бандит, пнув ее мужа ногой, указал на Баба, – станете зажиточными.
Мафиози, завершив свои дела, так же быстро исчезли, как и появились. «Давай, сынок, беги к Кахесабам. Пусть придет Ерани с мужем. А я к фельдшеру. У отца рука сломана, и вообще, ему плохо. О, Бэквордация, за что нам такие муки!?
Посиди, Баб, на лавке тут. Подожди». Эльф-ребенок и эльфийка разошлись в разных направлениях.
Когда Тамма вернулся с отцом и матерью Махири к себе на хутор, то Амбани еще не вернулась, а отца не было на том месте, где они его оставили. Кахесабы и Тамма сначала звали Баба, а потом начали искать, предположив, что ему могло стать плохо, учитывая, что он еще не оклемался от прошлых побоев. Руве предположил, что Баб потерял сознание и гденибудь лежит.
Однако он не лежал. Когда Тамма зашел в хлев, то увидел отца, висящего в петле на веревке, привязанной к балке. Рядом стоял мешок с картошкой, на который он залез, чтобы совершить суицид, а на земле, устланной соломой, валялась опрокинутая недопитая бутылка самогона. Он висел, медленно качаясь, а сверху чуть поодаль за всем происходящим наблюдала огромная летучая мышь по прозвищу Панеи.
 *
За пустопорожними разговорами пролетел почти час. Они сидели в креслах и в ожидании пили чай. Тоу, как казалось Маурицио, больше волновалась о том, что задерживается ее подруга и что Ванасаяби еще не принес кофе. Хасимо беспокоился долгим отсутствием Акили и желал увидеть и, по возможности, потрогать ту, собственно, ради которой его сюда и приволок