На женщине было надето серое платье, висевшее на ней, как на вешалке, поскольку оно приобреталось еще тогда, когда она не была сутулой и весила килограмм на десять больше, чем сейчас. Мальчишка сидел на табурете в коротковатых для него штанах и вылинявшей рубахе с чужого плеча, пряча под столом ботинки с поцарапанными носами.
На большом блюде дымились блины, а перед каждым из обедавших стояла миска с соусом, в который они их макали и кушали.
– Вот, сынок, и пятнадцать лет минуло, как нашего отца нет с нами, – мать тяжело вздохнула и поправила черный платок на голове.
– Сегодня ровно пятнадцать, – подтвердил парень, пережевывая пищу.
– Давай, Тамма, встанем и помолимся богине Бэквордации за упокой честного и хорошего Баба Нгуви, – предложила Амбани.
– Давай, – согласился ее сын, вытирая рукой соус на губах и приподнимаясь со стула.
Они некоторое время молча стояли, шевеля губами и прикрыв глаза, а затем снова присели и продолжили скромную трапезу.
– Кушай, Тамма, чего задумался? – сказала Амбани, глядя на сына, устремившего свой взор в окно. – Или увидал кого?
– Да, никого. Так.., – Тамма перевел на нее взгляд.
– Ешь-ешь. Блины полезны. Особенно с соусом.
– Мам, меня задолбали каждый день одни блины с разными соусами, – возмутился парень. – Ну, какая в них польза?
– А чего ж ты хочешь? Мяса?
– Неплохо бы.
– А где ж я тебе этого мяса наберусь столько? Кабанчика держу, чтобы в Новый год заколоть. В праздники чегото поесть надо будет. А курей-несушек не стану я рубить сейчас, а то без яиц останемся. Их, курочек, и так шесть штук осталось. Холодно сейчас. Кормить даже оставшихся шестерых нечем. Плохо несутся. Что они в месяц холода баруди в земле найти могут? Совсем нет яиц. А зерно осталось только на блины себе да для посадки нового урожая.
Знаю, что растешь ты, и хочется организму разной пищи, но мы питаться можем только со своего огорода. Вот, что выросло, то и варим-жарим. Какой мне смысл идти на работу, если по иску, поданному Ибахили Мкилимой, мне при поступлении денег придется отдавать ему половину зарплаты за отобранный бандитами у покойного отца «Омбэ»?
– Вот скотина прошитая! – стиснул зубы Тамма и ударил кулаком по столу. – Никакой совести нет у этого вампира.
Это ж надо до такой степени быть жадным, чтобы через суд истребовать у вдовы угнанный мафией из Консалта грузовик. Можно подумать, что отец вступил в сговор с этими бандюгами и продал им «Омбэ».
– По суду, сынок, выходит именно так, – развела руками мать. – Мкилима в суде доказал, что Баб самовольно, без его ведома угнал с машинного двора самосвал, принадлежавший ему, а затем передал его неизвестным третьим лицам. Так оглашал судья постановление. Я ж присутствовала на всех заседаниях. А поскольку мафиози не вернули Мкилиме ни денег, ни машины, то виновным признали нашего отца и обязали его оплатить издержки.
– Ага, обязали покойника возвращать имущество или покрывать деньгами. Как будто судьи не понимали, что хомо уже умер. Точнее, не умер, а эти самые бандиты забили его до смерти. Хорошо еще, что мафия перестала трогать нас и не требовала больше подарить им наш хутор. Судей вампир купил своими деньжищами. Этот упырь думает, что все и всех можно купить! – скривился Тамма.
– А поскольку правопреемницей имущества стала я, то и долги повесили на меня. Какой смысл работать, а половину зарплаты отдавать Ибахили? Вот и приходится только в огороде своем ковыряться, чтобы на поесть хватило. Еще иногда возле базара у забора в Споте бобы да корнеплоды какие-нибудь продать удается. Отец же вешальником считается. Сам на себя руки наложил. Вот и не платят нам пособие по его смерти.
– Не говори так! – возмутился Тамма. – Убили его! Довели до смерти бандюги и еще такие уроды, как вампир Мкилима! Теперь вот из-за мафии и мироеда, нашего фермера, сидим без еды и без одежды. Вырасту – обязательно разберусь с этими бандитами, если возможность будет. А Ибахили я и так через пару-тройку лет морду втихаря начищу. Подловлю, чтобы без свидетелей, и харю его поганую раздроблю.
– Тише. Тише, сынок, не кричи. Голова разболелась. Не трогай ты никого. Отец-то твой тоже вспыльчивый, как огонь, был да плохо закончил. А что это ты все в окно выглядываешь? Может, ждешь кого? Может, одноклассница твоя, Махири Кахесаба, должна к тебе в гости зайти? Сегодня выходной. Может, куда на танцы вы вечером планируете вместе сходить или с другими ребятами с Волатильности?
Махири такой красавицей растет…– Никого я не жду! – фыркнул Тамма и поднялся из-за стола. – Не хотят со мной ходить на танцы, и на дни рождения одноклассники не приглашают.
– А чего так?
– Денег у меня нет. Понимаешь, все на таких мероприятиях скидываются, чтобы попраздновать… Ну… такое… там…выпивки немного для веселья взять. А мы – нищие. Мы сейчас – самые нищеброды на всю Волатильность. Сами заработать не можем, а родственники такие, что только языком мелют, но ни шиша не помогают.
– Сынок, а не рано ли выпивать в пятидесятилетнем возрасте? И что это за компания такая, что учится в школе, а самогон пьет? Зачем вообще с такими дружить?
– Ай, мам, не лезь ты со своими советами, – Тамма нервно закружил по комнате. – А с кем мне дружить? Здесь все такие. Мне что, в Маржинал ездить дружбу водить, где все культурные и в пиджачках по городу ходят? Так у меня даже одежды толковой нет. Я одет, как бездомный бродяга из Консалта. Хуже него. У нас нет даже еды дома, чтобы я мог на вечеринку с собой взять, когда в теплое время молодежь в лесу собирается на пикники.
– Зачем ты так говоришь? Ты же понимаешь, что я не виновата в том, что отец повесился! Я, что ли, его заставляла палить подворья и хозпостройки в Консалте? Разве я воровала самосвалами у фермера пшеницу?
– Все воруют, да не все попадаются! А то, что он сжег этому вампиру все хозяйство и тем самым отомстил за себя, то правильно сделал. Надо было этого вампира из Консалта вообще прирезать, гада такого! Я не хочу быть безденежным.
– А как ты поменяешь ситуацию?
– Работать пойду, – заявил Тамма.
– Что значит – работать? Как школьник может работать?
Ты учиться должен, сынок. И так оценки никудышные, все хуже и хуже с каждым годом. Ладно, по математике и прочим точным наукам ты не тянешь, но ты ж совсем не учишь историю и географию. Разве так трудно устные предметы прочитать и запомнить?
– Маманя, кому нужна эта география? Мне больно интересно, что творится в других странах. Я там не был никогда, и до них мне нет никакого дела. А история – это то, что уже прошло и никогда не повторится. Это как вода в реке. Проплыла и больше ее не будет.
– Тамма, ты глупости говоришь. История нас учит жизни.
Она помогает нам не повторять прежних ошибок. А география просто познавательна, так как мы сравниваем жизнь в разных странах.
– Кому эта фигня вообще нужна: история, география, биология? Биология только помогает принимать роды у коров и свиней на ферме.
– Сынок, тебе учиться надо. Хорошо учиться, чтобы не на ферме в навозе всю жизнь ковыряться, а в университет поступить, грамотным стать. Тогда ты не будешь, как твои родители, зависеть от таких фермеров, как Ибахили Мкилима.
– А я и не буду зависеть от него. Я поговорю с Руве, отцом Махири. Он – начальник свинофермы. Пойду к нему работать. Мне, в отличие от тебя, не придется половину жалования вампиру Мкилиме отдавать. Хоть жить нормально станем.
– Ты что, учебу кинешь, из школы уйдешь? И не думай об этом! Дети должны учиться.
– Я уже почти взрослый, а побираться и голодать мне надоело. Я хочу при деньгах быть сытым, а не при знаниях голодным и босым, – ответил Тамма и, хлопнув дверью, выбежал во двор.
Он знал, куда ему необходимо было идти. Он уже давно хотел, но никак не решался поговорить со своим соседом Руве Кахесабой. И вот этот момент наступил. Наконец, чаша переполнилась, и Тамма быстрым шагом двигался к хутору, где жила его одноклассница Махири.
Нгуви отпер калитку, ступив на территорию двора, и собака, сидевшая на привязи, залилась хриплым лаем. Из дома вышла Ерани, увидела Тамму, улыбнулась и махнула рукой, приглашая его войти в дом. Хозяйка была легко и по-домашнему одета и не стала дожидаться, пока Тамма подойдет к ней, а вернулась в хату.
– Махири, это к тебе, – обратилась она к дочери, когда еще Тамма находился по ту сторону двери, – встречай гостя.
– Кто там? – спросила у матери дочь из другой комнаты.
– Выходи. Увидишь, – ответила Ерани.
Тамма нажал на защелку, железо лязгнуло, петли в двери скрипнули, и он оказался на пороге кухни, одновременно служившей для жильцов и прихожей, и гостиной. Кахесабы жили чуть зажиточнее, чем Нгуви еще при жизни Баба, а теперь разница была ощутима даже для хомо, не знакомого с бытом Волатильности и прилегающих сел и хуторов.
– Чего, Тамма, топчешься на пороге? Проходи. Махири, ну где ты там застряла? – недовольным тоном прикрикнула на дочь мать, а затем опять повернулась к гостю. – Снимай пальто, Тамма. Проходи к ней в комнату.
– А я не к Махири. Я к Руве. Он дома? – неожиданно для хозяйки сказал одноклассник ее дочери.
– Дома, – Ерани склонила голову набок и глядела несколько встревоженным взглядом на гостя. – Что-нибудь стряслось?
– Ничего. Разговор есть к нему, – неопределенно произнес Тамма, продолжая стоять на прежнем месте.
Красивая светловолосая высокая девушка-эльфийка со слегка вьющимися длинными пшеничного цвета волосами вышла из другой комнаты, бросила на Тамму короткий взгляд и буркнула: «Привет». Она не то чтобы была недовольна его приходом, а словно не видела прикладного смысла в его визите к ней. Ерани глянула на дочь, которая молча стояла, ожидая, чего же произнесет гость, но тот не проронил ни слова. Возникла неловкая пауза, заполнить которую уже собралась хозяйка, как со спальни, зашаркав тапочками, вышел Руве. Он кивком головы поприветствовал Тамму. Так же, как и его супруга, предложил ему снять верхнюю одежду, однако юноша не сдвинулся ни на шаг.
– Пусть Бэквордация хранит этот дом и его жильцов, – индивидуально с хозяином хутора поздоровался Тамма.
– Тебе и твоей матери всех благ, – был ответ Руве. – Слушаю тебя.
– Я это.., – замялся Нгуви. – Хотел поговорить с вами.
– Что-нибудь серьезное? – Руве в упор посмотрел на собеседника.
– Да нет, – Тамма опустил глаза в пол.
– Раз ничего секретного нет, то какой нам с тобой смысл выходить на улицу и там шептаться на холоде. Снимай одежду, садись за стол, – хозяин улыбнулся, подбадривая пришедшего. – А Махири с матерью нам поставят на стол индейку с пряностями, фаршированную рисом. Хорошо?
– Спасибо, я сыт, – попытался отказаться от угощения Тамма, хотя было видно, что произнес он эту фразу с неохотой.
– Давай-давай, – Руве похлопал парня по плечу и начал расстегивать пуговицы на его потрепанном пальто, потом посмотрел на дочь и пошутил. – Чего уставилась? Тебе же сказали, чтобы индюшатину на стол подавала. Стоишь, словно тебе триста лет. На танцульках, небось, силенок хватает прыгать целый вечер, а тут уставшую из себя строишь.
– Ой, папа! Как будто сам молодым не был и не танцевал, –фыркнула Махири и пошла доставать из печи индейку.
Тамма с жадностью рвал куски мяса птицы и, почти не
