Дом. Книга 2. "Сказки для..."

врут. Чем ты в сексе со мной (и в наших семейных отношениях соответственно) лучше, чем Чини в политике? Ты тоже обманываешь, как и он. Ты ищешь выгоду, бросая и предавая близких тебе хомо ради развлечений с молодыми девицами. Ты, как и он, связываешься с проходимцами и проходимками, которые думают только о том, как бы облапошить тебя и твою семью, чтобы на халяву за твой счет жить, ничего для своей хорошей жизни не делая в реалии. Чини нечистоплотно живет в политике, боясь потерять власть. А ты нечистоплотно ведешь себя по отношению ко мне и детям, бегая по всяким сучкам и тратя на них семейный бюджет. Чини тратит государственный бюджет тоже ради сомнительных личностей, которые его окружают.
– Это глупо и некорректно – сравнивать меня с Чини. Секс и политику можно. И там, и там есть болезни, извращения, фобии, нереализованные фантазии и мечты. Но, прости, ставить великого драматурга в один ряд с неким политиком с маниакально-шизоидными отклонениями – это нонсенс. Ты постоянно унижаешь Вази, тем самым унижая меня и мои чувства к ней, мой выбор. Я понимаю, что ты это делаешь, пытаясь возвысится над ней. Ты показываешь, что ты лучше. На самом деле ты проигрываешь ей это соревнование. Оттого начинаешь, сама не осознавая, уходить от рационального в мир эмоций. Ладно. Это лирика, замешанная на психологии. Почему мне комфортно с Вази? Потому что, в отличие от тебя, она всегда имеет прекрасное настроение. У нее есть капризы, но она никогда не встречает меня с перекошенным лицом. Она жизнерадостна. Она живет, а не перемещается от работы до дома и обратно. С ней ощущаешь себя молодым. Она придумщица и постоянно тянет меня в новые места, где я черпаю новую информацию.
– Тянет за твои деньги, – вставила реплику жена.
– А что тебе мешает не только валяться перед телевизором, а предложить креативную идею, чтобы сменить обстановку, или сказать: «А поехали на пляж или на аттракционы?» Гижжа, ты – зануда. Ты даже не хочешь со мной поехать на банальный курорт. С тобой скучно. С тобой я себя ощущаю стариком, заканчивающим свой век.
– Так вали к ней и живи. Чего ты тогда со мной тут доживаешь, если тебе не интересно?! – выкрикнула Гижжа.
– Ты только что сказала глупость и потом будешь об этом жалеть.
– Вали к своей шлюхе и бездарности.
– Хорошо, – согласился Отци и принялся одеваться. – Она, раз уж на то пошло, возможно, такая же бездарность, как и ты.
– Правда? А я считала, что являюсь примой-актрисой драматического театра, а оказывается, что я такая же бездарность, как и девка без постоянной работы, позирующая для журналов, балансирующих где-то между порно и таблоидом.
– Ты слишком большого мнения о себе, – ответил режиссер, натягивая штаны.
– Как есть, – жена внимательно наблюдала за мужем, собирающим вещи первой необходимости.
– Я бы посмотрел, какие бы ты получала роли, если бы не была женой Отци Тунга.
– Нормальные роли.
– Нормальные роли режиссер распределяет среди своих любовниц, и жене перепадает, естественно, – поделился своими соображениями Отци, забрасывая запасное белье в сумку.
– Пойди и трудоустройся в любой другой театр. Нормальной для тебя будет, в лучшем случае, роль второго плана, а в худшем тебя ждет массовка. Приятно оставаться. Я ухожу не навсегда, но с этого момента ночевать я буду там, где захочу. То есть не буду теперь сквозь ночь от Вази переться домой, если мне это будет не нужно.
Затем Отци по телефону вызвал такси и вышел ожидать его на улицу. Дверь захлопнулась. Гижжа осталась одна. Она не побежала вслед за мужем, не стала рыдать или звонить своим подругам, чтобы поплакаться. Она заварила кофе, открыла окно, выходящее на ворота, и отхлебнула горячего напитка.
Мужа на территории особняка не было.
Гижжа закурила. Она выпускала дым в небо и отпивала небольшими глоточками кофе. Сквозь ограждение невозможно было увидеть, но она услышала, как подъехал автомобиль.
«Такси», – тихо сказала она. Два раза хлопнула дверца. По всей видимости, Отци поставил на заднее сидение свой багаж, а сам сел рядом с водителем. Еще минута, и таксомотор поехал. Скоро снова наступила тишина, характерная для ночного города. Актриса тяжело выдохнула и произнесла только два слова: «Переиграла я».
 *
8. 02. 28473 года. 24 часа. Загородная резиденция Окманата Чини. Только что к нему по срочному вызову приехал государственный секретарь администрации Фаниби Шару.
Последний, запыхавшийся больше от волнения, чем от быстрого перемещения на автомобиле, после приглашения попал в «домашний» кабинет президента. Его встретил Чини, одетый в некое подобие спортивного костюма, со шлепанцами на ногах. У Окманата были красные глаза, словно он плакал или работал всю ночь напролет. Лицо у президента выглядело не просто уставшим, а будто осунувшимся и серым. Чини подошел и первым подал руку Фаниби, предложив сесть. Затем кое-что объяснил:
– Я тут не спал сегодня совсем, исписал три листа бумаги, –он пальцем махнул в направлении письменного стола.
– Что-нибудь случилось серьезное? – Шару насторожился, подумав: «И что после ночной попойки пришло в голову моему шефу на этот раз?» – Я шел к этому давно, но события вчерашнего вечера в театре на меня произвели грандиозное впечатление, – пропустив вопрос собеседника, продолжил глава государства.
– Что именно? – Фаниби заложил пальцы за пальцы (на руках) и чуть подался вперед, сидя на диване напротив президента и размышляя: «Значит, не бухал и не курил, а это еще серьезнее, чем я думал».
– Слушай… Я абсолютно не понял, что хотели высказать своим спектаклем эти театралы. Наверно, это какая-то авангардная завернутая постановка, смысл которой понятен, по всей видимости, только узкому кругу лиц.
«Самый обычная пьеса в классическом… ладно, постмодернистском толковании», – ответил сам себе секретарь, немного разбиравшийся в искусстве, а вслух выдал:
– Господин Окманат, не думаю, что ради этого президенту республики Хеджер стоит так истязать себя работой. Насколько я сообразил, вы работали всю ночь с некими особо важными документами, – Шару глянул на истрепанные листы бумаги, покоившиеся на поверхности стола.
– Скажи, а эта постановка на самом деле такая хорошая, что этому Отци Тунга все хлопали по окончании три минуты не переставая и стоя, или там собрались лишь его прихлебатели?
– Он – выдающийся режиссер, драматург и постановщик пьес. Зрители были искренни.
– Даже мне пришлось подняться с места и хлопать стоя, потому что на фоне всех стоящих я сидящий выглядел черной полярной совой.
– Я видел, что народ не просто хлопал, а кричал, особенно неистовствовала одна молодая особа, которая сидела в первом ряду чуть левее от нас. Это какая-то артисточка.
– В желтом платье? – решил уточнить секретарь.
– И ты заметил ее. Приятная особа, и кроме шикарного платья и красоты у нее еще есть один неоспоримый аргумент –молодость.
– Вот видите, господин президент, на таких тусовках есть много приятных моментов. Мы наводили справки. Мы же должны были знать, кто станет располагаться рядом с главой государства. Она любовница виновника торжества.
– Ты скажи!.. – глаза у Чини просияли. – Везет же некоторым. Все у него есть: прекрасная жена, шикарная любовница, масса поклонников, любимое дело. И любят его искренне, а не за подачки. И напрягаться этому Тунга не надо. Живет себе и жизнью наслаждается.
– У вас есть почти все то же самое, за исключением небольших изъятий.
– Помолчи, Фаниби. Все ты прекрасно понимаешь. Не могу я так дальше жить, – Чини опустил глаза в пол.
– Господин президент, только без суицидоидальных идей.
Вам необходимо отдохнуть, а то нация осиротеет, – всполошился Шару.
– Ты мне говорил, что я отдохну после посещения театра, а стало только хуже.
– О, святая Бэквордация, кто же знал, что вы такой впечатлительный? – всплеснул руками секретарь и про себя добавил: «И завистливый к обыкновенному чужому счастью».
– Я вон там набросал то, что надо народу сказать. Вызывай телевизионщиков, пусть монтируют оборудование прямо в моей резиденции. Не поеду я к ним – устал. Пусть приезжают, готовят меня, гримируют, причесывают, а я пока отшлифую свою последнюю речь.
– Чему она будет посвящена? – Фаниби поднялся с места.
– Я ухожу в отставку, – ответил Чини, посмотрел в лицо главе своей администрации и добавил. – Вот так!

Сказка о короле и бакланах

У одного короля было огромное озеро, и в том озере водилось много вкусной рыбы. А еще на этом озере жили бакланы.
Баклан – птица крупная, питается рыбой. А крупной птице нужно за день съесть много рыбы.
И вот как-то в один год вывели бакланихи на этом озере очень много птенцов. Птенцы подросли и стали поедать рыбу.
И больше всего они любили именно те виды рыб, которые нравились королю. Так с каждым днем рыбаки короля вылавливали и приносили ко двору все меньше и меньше рыбы.
Закручинился король, ведь теперь его придворным не хватало вкусных рыбных блюд. Вызвал он к себе самого главного рыбака и грозно говорит: «Почему так мало рыбы ты стал приносить ко мне?» А рыбак и отвечает ему: «Это все оттого, что поселилось, ваше величество, на озере слишком много бакланов. Они всю рыбу-то вашу и поедают вместо вас теперь».
– Как так? – осерчал король. – Озеро глубокое, баклан плавает сверху, а вкусная рыба живет глубоко в толще воды.
– Так баклан, ваше преподобие, такая мерзкая птица, что может очень глубоко нырять и доставать из глубины любую живность: рыбу, раков или ракушек, – говорит главный рыбак королевства.
– Что же делать? – почесал бакенбарды король. – Надо сделать так, чтобы бакланы ели только невкусную рыбу, которую никогда не подают к моему столу. А коль этим бакланам не хочется исполнять мои приказы, то пусть летят жить в другое королевство и там едят ту рыбу, что им нравится.
– Ваше благородие, так баклан же – скотина. Он языка нашего не понимает. Я этим бакланам и так объяснял, и этак, что рыба эта ваша, а они не слушают. Знай, жрут ее, рыбу-то, аж клювы стучат на всю округу.
– Раз не слушаются моих приказов, то я скажу охотникам, чтобы те постреляли часть неразумной и прожорливой птицы, а то эти бакланы так вскорости всю рыбу мою истребят, –стукнул по столу строгий король, позвал к себе главного охотника королевства и говорит ему:
– Поди с рыбаком, он тебе покажет, где сидят бакланы. Ты возьми с собой еще охотников и ружья и постреляй ненавистных мне птиц.
– Я бы с удовольствием, о честнейший из королей, но тремя годами ранее вы сами издали указ, согласно которому отнесли этих самых бакланов к исчезающим видам птиц и строжайше, под страхом смерти, запретили всем охотиться целых пять лет на эту птицу, – сказал главный охотник.
– И правда, – вспомнил король, – нельзя нарушать свои законы даже первому лицу государства. Что же делать? А вызову я к себе своего главного мясника и прикажу ему, чтобы тот поехал к гнездам бакланов и поотрезал ножницами клювы у птенцов.
Они летать пока не умеют и не уплывут от него. После того, как мясник обрежет молодым бакланам клювы, те не смогут ловить и жрать рыбу и вскорости издохнут от голода. Получается, что мы и закон мой не нарушим, и бакланов загубим, а мяснику все равно, что