ступила на землю (асфальт и тротуарная плитка во дворе отсутствовали). Затем нажала на кнопку «Закр» на брелоке. Клаксон издал один протяжный звук, и машина стала под охрану. Женщина тщательно посмотрела на дверные запоры, для полной уверенности в том, что во время ее беседы с родителями Вази никто не проникнет в салон автомобиля. Еще раз сверила номер квартиры и дома с информацией на листке бумаги и неуверенно пошла в дом. Гижжа слегка волновалась, и от волнения кровь прилила к ее лицу. Но налетевший ветерок остудил не только ее разгоряченную голову, но и провентилировал ее «поддон», который из-за аварии в туалете оказался без «кожуха».
В подъезде стоял запах сырости, и Тунга, глубоко всосав воздух через ноздри, скривилась. Она поднялась по полностью деревянной лестнице, с деревянным каркасом, ступенями и перилами, на второй этаж. Площадка на втором этаже была навесной и также была сколочена из деревянных балок, покрытых досками, а вся эта конструкция покоилась на четырех толстых стволах дерева хеху. Из двух дверей она выбрала ту, на которой краской было нарисована цифра «три».
Электрический звонок отсутствовал, и Гижжа костяшкой пальцев отбила барабанную дробь на поверхности многослойной двери, из-за которой доносилась музыка. Однако, кроме мелодии, Тунга не уловила больше никаких звуков, сигнализирующих о том, что ее стук был услышан.
Она повторила попытку во второй раз, применив кулак для передачи сигнала «обратите на меня внимание». Послышались шаркающие шаги и голос, приглашавший войти: «Открыто, чего тарабанишь?» Дверь отворилась, и на пороге Гижжа увидела мужчину лет ста пятидесяти: невысокого роста, щуплого, с седой трехдневной небритостью. Он сначала с улыбкой и дежурным приглашением на лице глянул на незнакомку. Потом сменил гримасу на более серьезную и объяснился: «Здравствуйте, извините. А я, это… думал, что это мой сосед ко мне ломится, а у нас всегда открыто. Чего стучать, если знаешь?» Актриса сверху (от поседевшей шевелюры) до низу (истоптанных тапочек) осмотрела хомо, одетого в домашнюю одежду, которая, впрочем, по ее мнению, вполне могла сойти и за будничную «на выход». Она в ответ поприветствовала хозяина квартиры, вспомнив имя богини.
– Вы к нам? – он произнес вторую реплику, и запах паров спиртного пощекотал обонятельный эпителий гостьи.
– Если вы отец Вази, то да.
– Так и есть. Я – Юззнис Фанно. А что-нибудь с Вази? – отец забеспокоился о дочке и вопросительно посмотрел на даму.
– Я – Гижжа Тунга, – представилась жена режиссера, однако ни эта фамилия, ни имя не произвели должного эффекта на Юззниса.
– Простите, я не знаю вас, – замотал головой хозяин.
– Я приехала к вам из Деривативов поговорить относительно вашей дочери Вази. Я – актриса Хеджерского драматического театра Гижжа Тунга, – женщина решила с первых минут общения определить свой статус в глазах отца любовницы своего супруга.
– А-а-а-а? Те-а-а-атр! – словно что-то вспомнил мужчина и продолжил логическую цепочку. – Деривативы – Вази – Отци.
– О-о-о, – удивилась Гижжа, – оказывается, вы неплохо осведомлены о похождениях своей дочери!
– Нет, что вы! Наша Вази все больше с матерью по углам шепчется, а я… это так, краем уха слышал. Она ко мне не так привязана, как к жене. Я со старшими как-то больше общаюсь. У меня их, знаете, четверо. А Вази – самая маленькая, –рассказывал о своей семье Фанно.
– Маленькая – да удаленькая, – Гижжа вложила в свои уста сарказм, но Юззнис его не понял.
– Это вы верно подметили. Она у нас самая проворная, –простодушно порадовался за дочь отец.
– Вы даже не представляете, насколько, – сделала актриса комплимент Вази.
– Проходите, пожалуйста, – хозяин пригласил гостью в дом. – Жены пока нет. Она с работы пока не вернулась. Наверно, зашла в магазин прикупить опоссума. Она уже два дня как твердит, что хочет его затушить.
– Кого?
– Опоссума.
– Живого? – спросила Гижжа, проходя в квартиру.
– Что вы, где же мы резать станем живого опоссума? От него же кровищи тут будет, когда он дрыгаться начнет, а я его резать. Мясо, конечно. А вы не стесняйтесь, заходите. Ой, –Юззнис поднял пакет с мусором, стоявший у двери, и унес в другую комнату, а по возвращении пояснил. – Это я оставил, чтобы завтра утром выбросить в мусорную машину, когда поутру пойду на работу.
– Ничего-ничего, – ответила Тунга, снимая туфли.
– Я на «механическом» работаю. Только со смены пришел, а жены еще нет. Я же вам говорил про опоссума, – хозяин слегка волновался перед гостьей. – Проходите в комнату.
Квартира семьи Фанно показалась актрисе обставленной более чем скромно, но в доме было чисто. Невыносимо орало настенное радио. Юззнис понял, что общаться при такой громкости затруднительно, и сделал тише песню, которую передавали по проводной сети.
– А я вас не услышал поначалу. Вы долго барабанили?
– Не переживайте. Все в порядке.
– Тогда хвала Бэквордации! А я не слышал, потому как по телевизору передавали выступление Окманата Чини. Только закончили.
– Он каждый день болтает в последнее время. Надоело уже слушать одни и те же его бредни, – махнула рукой Тунга.
– Сегодня он говорил необычно. Он сегодня в отставку подал.
– Что? – у Гижжи от этой новости все внутри перевернулось, и она даже временно забыла о цели своего визита.
– Наш президент объявил на всю страну, что уходит с поста президента.
– Не может быть! Это какое-то недоразумение. Не такой он характером, чтобы покинуть свой пост раньше срока. Я в машине радио не включала.
– Я тоже, как и вы, поначалу опешил, когда диктор по телевизору объявил об этом. Перепугался: как это мы без нашего кормильца жить дальше станем? Только благодаря господину Окманату мы год от года живем все лучше и лучше, а страна наша цветет и пахнет.
– Да уж… цветет, как болотная вода, – между прочим добавила Гижжа. – А потом отлегло от сердца? Что там дальше ваш кормилец или, лучше сказать, кормчий выкинул? Не может же он так взять и бросить всю свою аферу.
– Сказал, что вначале проведет референдум, потом уйдет в отставку, а потом по-новому выдвинет свою кандидатуру на президентскую должность, – передал последние известия Фанно.
– А референдум-то о чем?
– Ну… – замялся Юззнис, – вот об этом и референдум, чтобы его провести, а потом выбираться еще раз, а то по этой конституции ему не положено, а видимо, очень хочется, и не только ему.
«Ага, – подумала Тунга. – А еще очень хочется твоей дочери. Так хочется, что аж свербит меж ног и в области кошелька моего мужа. Не надо расспрашивать у этого люмпена о замыслах Чини и его поползновениях. Он примитивен и ничего не знает. Вернусь домой, пощелкаю каналы и все увижу и услышу сама. А то сейчас он наговорит мне с три короба похвалы о своем кормильце. В этой местности все такие дебилы или встречаются и нормальные особи? То кормильцев им подавай в обед, то Земляничку в кровать при отходе ко сну».
– Да что мы все про эту политику? Мы – хомо простые, –решил переменить тему разговора Фанно.
– Кто-то хомо простой, а кто-то и хомо сапиенс, – себе под нос пробубнила актриса.
– Давайте про нас поговорим, а то сватья приехала, а я ей про Чини сказки рассказываю.
– Кто? – не поняла Тунга, а мысли у самой продолжали крутиться вокруг отставки президента: «Мало ему одного срока, так решил через референдум себе два сделать. А чего тогда посреди первого в отставку подал? Еще, поди, лет с десять мог с мафией воевать и длинные макароны на уши таким вот, как этот деятель, работягам вешать».
– Ну, мы ж, как ни крути, почти родственники.
– Кто родственники? – удивилась Гижжа.
– Вы и я, – пояснил Юззнис.
«Я была права, что в этой местности живут одни тормоза.
Это где же видано, чтобы отец, дочь которого трахает мой муж, считал жену любовника за свою родственницу. Клоуны погорелого театра. Слов нет», – возмущалась Тунга, но не вслух.
– Раз ваш хлопец так близко дружит с моей Вази, то мы, как я понял, скоро станем родственниками, – давал дальнейшие пояснения Фанно.
– Не просто мой хлопец близко дружит с Вази, а очень близко и с глубоким проникновением, – уточнила Гижжа.
– О, верные слова! Молодежь дружит проникновенно, –недопонял подколку актрисы Юззнис и все перековеркал на свой лад.
– Правда, не совсем он хлопец…– Понимаю, что он чуть постарше. А жених и должен быть постарше за невесту, а то какой из него глава семьи тогда?
«Этот Юззнис имеет умственное недоразвитие или тонко стебается, выдавая себя за лошка периферийного? – мысленно рассуждала Тунга, а потом снова вернулась к Чини. – Что ж там за вопросы будут вынесены на всенародное обсуждение?» – Так, может, вы по поводу свадьбы договариваться приехали? – захотел узнать Фанно.
– Какой еще свадьбы? – возмутилась Тунга, отогнав подальше свои рассуждения о референдуме.
– Между нашими детьми.
– То есть?
– А что тут непонятного? Между вашим сыном Отци и нашей дочкой Вази. Пора, уже десять лет встречаются. Хватить ему девке голову дурить. Раз у Отци серьезные намерения, то пускай подают в муниципалитет заявление о браке. Свадьбу закатим на двести хомо. Хотите, у нас во дворе шатер накроем и пить неделю будем. Хотите, у вас в Деривативах. Вы ж сами понимаете, что десять лет – это приличный срок. Я так со своей долго не гулял. Забомбил ей на третий месяц после знакомства старшего сына, – при этом Юззнис сложил трубочкой пальцы на левой руке, а ладонью правой сильно хлопнул по ней, – и свадьбу сыграли. Свадьба была, что надо. Выпили на празднике семь бидонов самодельного рома. А потом столько драк было…Хозяин углубился в историю и воспоминания, а Тунга заблокировала от его слов свое сознание и вынесла для себя решение: «Он, очевидно, думает, что Отци – мой сын и молодой парень. Или эта коза ничего толком не рассказывала ему или, что скорее всего, этот мужичок абсолютно наплевательски относится к жизни своей дочки. Ну, уехала – и гора с плеч. Ну, содержит кто-то ее в столице – и отлично. Разговаривать на тему того, чтобы этот дятел образумил свою распутную дочь – дурное дело. Подожду его жену. Быть может, та окажется более адекватной и сведущей в делах своей дочери. А пока пусть он так и думает, как ему хочется, а я выведаю у него немного того, о чем здесь треплется эта сучка Земляничка».
Закончив повествование о своей грандиозной свадьбе, хозяин спросил у гостьи:
– А чего же вы Вази не предупредили, что приедете к нам?
Она недавно была у нас, но ничего не сказала. Мы бы подготовились к вашему приезду. Давайте, пока жена придет, хоть по пятьдесят грамм выпьем, а то вы пришли и сидите насухо. Я, дурак, даже горло вам с дороги не предложил промочить.
– Спасибо, – отмахнулась от такого предложения Гижжа, представив, какой паршивый, на ее вкус, сорт рома может предложить этот мужчина, – я на машине, мне нельзя.
– Ой, у нас тут все пьяные ездят, особенно в конце недели.
– Спасибо. Вы лучше расскажите о Вази что-нибудь интересное, – попросила Тунга.
– А что тут рассказывать? Приезжает она к нам теперь не чаще одного раза на год. Столичной стала. Не хочет к родителям ехать. Гордая, гонорливая стала.
– От слова гонорея, – очень тихо прокомментировала актриса прилагательное от слова «гонор»,
С уважением, Эмми!