ПЕХОТА

избу зачем-то улизнул. Все в окошко подглядывают, а мне-то места не досталось... Вдруг все в стороны шарахнулись. Я и подумал, что уже насмотрелись и для меня место высвобождают... Зыркнул я в окошко, а там (в бане-то) шаром покати -- ни души. Только лампа керосиновая, веник на лавке, ушат да штаны кожанные с кобурою на вешалке... Я еще сильнее зыркаю. Опять бестолку. Вдруг меня кто-то за шиворот да за пояс портковый ка-ак уцепит(!) Да та-ак крепко-накрепко(!) И тут же чую, что я полностью от земли оторванный и в воздухе висю. А потом... Бац! Отцепил этот кто-то меня с размаху, и полетел я кубарем в крапивку молодехонькую. Она хоть и невели-ика, но до безобразия жалистее взрослой. О-о-ой(!).. Знаете, потом пару суток круглосуточно с сеновала не слазил. Денно-нощно себя расцарапывал.
-- И кто ж тебя, родимый, подцепил да выкинул? -- посмеивается Яша Шишкин.
-- Она(!) -- выпаливает Вася, -- Комиссарша. Они ж, ребятня-то, увидали, что она к двери на выход шмыгнула, ну и врассыпную. И главное, молчком... А я пока к окошку пристраивался, она ко мне с тылу и сманеврировала.
-- А с каких-таких калачей взял, что «она», а не «он»? Темно же было, -- допытывается Яша.
-- И пацаны потом рассказывали (ну которые поперед меня в окошко-то зырили), да и я из крапивы, когда она дверь в баню для по-новой войти открыла и на свету оказалась, распознал. По полной форме абсолютно безо всего и только с мочалкою на шее. Она(!) Самка. Комиссарша. О-ох-х и рукастая-я-я(!)..
-- А мне однажды фифа интеллигентская подвернулась -- депутатша, секретарша райкома ВКП(б) и бывшая передовица кисломолочного цеха.., -- под дружный хохоток делится воспоминаниями Шишкин, -- А на е-е-ей..! Абондаж шнурованный от задницы до подмышек, чулки на лямках, трусы с лифчиком на ремнях с крючочками, панталоны на кнопочках(!).. Упрел(!), пока эту самую кобылицу орденоносную распрягал... И так-то усталый я тогда был, да еще с ее упряжью притомился, да ее пудры нанюхался, да от ее же одеколона угорел, да от ее потности одурманился, да от портвейна чуть не вдрызг... Развезло меня вплоть до бессилия. Ну и взял да и расхотел ее! А она мне: «Коли размяк, миленок, не тушуйся -- полежи да меня помацай»... Ну я и лежу, ее мацаю да домой хочу.
А она вдруг в мое «хозяйство» в обе ладошки вцепилась и мнет да мнет. Рукодельница. У меня сразу напряг тверже чугуняки!.. Хоть трамвай еби!.. И тут наблюдаю: вроде губешками причмокивает и к моему «Ваньке-встаньке» тянется: «Сейчас, -- как в сказке про Колобка нашептывает, -- я тебя-я съем. Ам!»... А мне-то, хотя и пакостное предчувствие, до конца об ее планах невдомек(!).. Да и, начистоту говоря, за шутку ее выгибон принял... «Жри, -- похохатываю, -- Питайся(!) Не поперхнись только...» И тут она ка-ак вопьется! Взасос(!).. До сей поры не пойму, каким макаром он (мой-то «Ванька-встанька-Колобок»!) целиком в ее башку поместился?! И вдруг чую, зубищами своими его надкусывает! Грызет сучка! Думаю: «Копец! Отмужиковал! Отъест!»
-- Охрене-е-еть(!) -- таращится на Шишкина Вася-северянин.
-- Вот и я тогда и охренел, -- продолжает Шишкин, -- Думаю: «Если начну вытягивать, закусит. Долго ль ей челюсти намертво захлопнуть? Лучше щуке в пасть, чем человеку в хайло!»
-- Да-а-а.., -- тянет более иных сочувствующий однополчанину Вася, -- Смертельно(!) опасно.
-- Вот и я тогда к тому же.., -- хмурится Шишкин, -- И вдруг ни с того, ни с сего (безо всяческого обдумывания) с обеих рук ка-ак долбану ей по ушам! Чую -- расслабилась. И тут же «хозяйство» из пасти выдергиваю(!)
-- Без ранениев(?!) -- жаждет подробностей северянин.
-- Без, -- самодовольно ухмыляется Шишкин, -- Как по маслу выскочил. Даже без единой царапинки освободился.
-- А она? -- любопытствует все тот же северянин.
-- А что она? -- встречно вопросит рассказчик, -- Пластом на спину шлепнулась, руки раскинула, титьками навроде утицы подстреленной чуть-чуть потрепыхалась и притаилась. Как будто мертвая кукла. Ага. Глаза в потолок навылупку, рот нараспашку... Лежит и вроде как бы богу душу отдает.
-- А ты? -- интересуется северянин.
-- А что я? -- под «хиханьки-хаханьки» слушателей переспрашивает Шишкин, -- Собздел я до полной потери пульса. Сижу и шелохнуться не в состоянии. Будто парализованный. Как она же: ни вздохнуть, ни пернуть. Думаю: «Депутатша, орденоноска, передовица(!) Кроме «зеленкой по лбу»(!) никакая кара не вырисовывается... Хотя и «хозяйство» в целости-сохранности... А на кой ляд оно («хозяйство-то») покойнику?!..»
Сижу я, мужички, натуральной статуей и горюю: хоть убегай, хоть с повинной в НКВД тащись, конец-то по-любому один -- расстрельный(!).. И тут она рожу наперекосяк скорчила и давай мне (до сих пор как наяву помню!) левым глазом веселехонько подмигивать: ну че, мол, кавалер, мнешься(?); подползай да й... пристраивайся(!)
-- Жуть(!) -- передергивает плечами Пашка Музей, -- Ты ее, рядовой Шишкин, по всей видимости, контузил! Как фугасом. Взрывная компрессионная травма мозжечка и полушарий головного мозга избыточным давлением через слуховые каналы. Хорошо еще, рот был открыт. Через него и сбросилось из мозгов избыточное давление. А то-о бы-ы-ы... Еще страшнее... Если выжила, то только благодаря вовремя открытому рту(!)
-- Ну и что толку с того открытия, если он был заткнут?! -- встревает Шрапнель.
-- И чем же таким-разэтаким он был заткнут? -- то ли всерьез, то ли шутейно недоумевает Музей.
-- А вон его драгоценным «хозяйством», -- Шрапнель подбросом подбородка указывает на Шишкина, яростно расчесывающего израненный вшами живот.
-- Фи-и-и(!) -- скептически молвит Музей, -- Нашла-а-ась про-о-обка! Да его мелкокалиберное «хозяйство» в чекушечном горлышке будет хлябать! Да им флакон клистирный шиш герметично закупоришь! А тут глотка настоящей депутатки! Да у них у всех по должности положено...
-- Чего-чего «по должности положено...»?! -- яростно напускается на Музея накануне возвратившийся Безбрежный, -- Я тебе таку-у-ую(!!!) радость организую! Брысь с моих глаз, паскудник!
-- Эт я паскудник, а он никакой не паскудник(?!) -- кивая на Шишкина, огрызается прочь бредущий Музей.
-- А ты, Шишкин, если о чем срамотном рассказываешь, должности, правительственные награды и заслуги перед Отечеством выпускай! -- нравоучительствует Безбрежный, -- А то сплошное безобразие с вытекающими... последствиями!
Шишкину же не до сержантской морали. Приплясывая на своих косолапостях, он разъяренно грозит кулаком вослед удаляющемуся Музею:
-- Это у кого-о-о(!) во флаконе хлябает?! У меня-я-я?!! Да я тебе-е!.. Айда -- померяемся, у кого толщее и длиннее!!
-- А ну тебя! -- отмахивается Павлик.
-- Сдре-ейфил?! -- крутится волчком оголившийся нервами Шишкин, -- Мужики! Он сдре-ейфил!! Собздел сопляк!
-- Ты лучше про тот случай доскажи! -- Вася-северянин теребит разгневанного за рукав.
-- Да отстань ты! -- резким рывком стряхивает его ладонь слегка подуспокоившийся дебошир, -- Я все рассказал!
-- Нет, не все, -- не унимается любознательный Вася.
-- Да ничего и больше.., и дальше особенного.., -- гася гнев взад-впередной ходьбой по траншее, эпиложит свое повествование Шишкин, -- Потом она ногами задрыгала, потом руки ко мне протянула (будто за милостынью). А мордуленцией все по-прежнему: лыбится и подмигивает. И будто молчком говорит: иди, мол, ко мне, дескать, родимый(!)
-- А ты(?!) -- снедаем нетерпением северянин.
-- А я шапку в охапку хвать и пулей из этой проклятой колхозной гостиницы! -- под дружный хохот подытоживает Шишкин, -- Надо мне они -- мильтоны, понятые с прокурорами?!..
-- А она? -- не отстает северянин, -- Депутатш-ш-ша.., -- опасливо зыркнув на Безбрежного, он поправляет: -- «Не депутатша» совсем-пресовсем, и нисколько «не награжденная», и ни перед кем «не заслуженная» никаовская «не... передовица промышленная»... Чего с нею-то, с контуженною, сталось?
-- А чего с нею? -- хмурится Шишкин, -- Через полгода где-т у нас на заводе на торжественном в честь годовщины Октября выступала. Хоть бы хны! Складно и громко докладывала. Без запинки с бумажки зачитывала.
-- А тебя-т не признала? -- назойличает северянин.
-- Да с каких пелеменей?! -- Шишкин лукавым взором вальяжно прогуливается по окружающим, -- Я ей чего, когда она меня в свой номер буксировала, фамилию-имя-отчество докладывал? Или паспорт почитать предлагал? Или фотокарточкой на память одарил?.. Правда... Покажись тогда (на торжественном-то собрании), что она мне с трибуны (как и в гостинице) подмигивает. Подмигивает и подмигивает! А у меня от этого аж мурашки по спине гурьбою рыскают(!) Ши-и-ибко мне тогда не по себе сделалось. Как голому на морозе... Покажись, что как будто опознала, но виду не подала. Почти совсем не подала... Вот покажись, и все. Хоть тресни!
-- Ни о чем не говоряще! -- высовывается из траншейного закоулка недалече ушедший Пашка Музей, -- Она ж после контузии наверняка фрагментарно память утратила! И первоочередно тот(!) кусок, который травме предшествовал(!) Как я после удара Софьи Павловны!  -- Сгинь, нечистая сила! -- Шишкин швыряет в усомнившегося в его мужской крупногабаритности комок рассыпчатой глины.
-- А ну тебя.., -- скрываясь, бормочет Павлик, -- Плебей...
-- Это как же от души надо было долбануть, чтобы бабу напрочь из ума вышибить?., -- рассуждает богатырски сложенный младший сержант Анохин.
-- А много ль ей, бабе-то, и надо? -- выкладывает свое мнение Шрапнель, выстрагивающий свистульку из обрезка ивовой ветки, -- Баба -- она существо сла-абое, же-енственное. Ее надлежит беречь, дабы и беременела, и вынашивала, и рожала в ра-адости... Она ж сама как дитятя. А ежель взял ее в супружницы, заботься о ней, не забижай да не унижай... Добро да ласка с жалостью для нее полезнее любой миксту-у-уры(!).. А ты ее, Шишкин, со всего маху по ушам(!)
-- А не хрен было зажевывать! -- ерепенится главный герой душещипательного действа, -- Ишь, продукт отыскала! Я ей чего(?!), колбасная артель?!
-- Да она наоборот, хотела тебя-дурака порадовать.., -- увещевает Шрапнель, -- А ты-ы-ы...
-- Предупреждать надо было! -- не отступает Шишкин.
-- Так, судя по твоему рассказу, она ж тебя предупредила. А ты-ы-ы... Болван, -- беззлобно укоряет нравоучитель.
-- А все равно..! -- не сдается натрыжный Шишкин, -- Как с такой бабою целоваться, если она у всякого встречного-поперечного «хозяйство» облизывает?! Всякую пакость в рот тянет!
-- Так и не целуйся, -- буднично отвечает Шрапнель, -- Кто ж тебя заставляет?
-- Никто! А как разгадать? У нее же на лбу не написано, что она этакая пакостная проблядь!
-- У тебя тоже на лбу ничего не написано.
-- Ну ты, Шрапнель.., -- тщетен в поиске ответа Шишкин, -- Ты не сравнивай так... Не надо бы так... неправильно... сравнивать...
-- Вот гляжу я на тебя, Шрапнель.., -- уперев задумчивый взгляд в полулежа полудремлящего Колюню, молвит Безбрежный, -- Разный ты какой-то: то придурковатый, то умный, то осторожный, то геройский, то аккуратный, то неряха, то бес в тебе дебоширит, то боженька из тебя вылазит... О-о-очень(!) разный.
-- А я и спорить с тобой не собираюсь, -- умиротворенно плавнословит Шрапнель, -- Такой я и есть. Си-и-ильно(!) разнообразный. Не беда ж?
-- Нет, не беда, -- вздохнув, соглашается Безбрежный.
-- А я говорю: бабский рот -- не помойка! -- доказывает тем временем Шишкин, -- И точка! Хоть кол на голове тешите, не отступлюсь!..
-- Товарищи, а взаправду поговаривают, что в заграницах градусники всовывают не в подмышку, а в рот? -- вкрадчивым голосом спрашивает только что подошедший