Главных Претенденток в Принцессы. – Шут всегда слушает и всегда отвечает. А иначе разве можно было бы с ним так славно болтать?»
Смешные они, Главные Претендентки. Но одна из них скоро станет Настоящей Принцессой! Значит, слушай себе непонятные умные речи и молча восхищайся будущей своей повелительницей.
Серо-Атласная поправила пальчиком волосинки левой брови и продолжила рассуждение о любви:
– Любовь имеет в одной из своих граней эгоизм. Забота – да, помощь – да. И ещё право на тебя, на твоё время, на твоё внимание. Ты принадлежишь мне, потому что я тебя люблю. Я люблю тебя, и твоя душа должна быть в моей душе. Я должна быть всегда рядом, потому что я люблю тебя. Но всё дело в том, что любая страсть, любая любовь кончается. И в знании, что всё кончается, заключается сомнение, что это вообще когда-то началось.
«Любовь... – меланхолично подумала Девочка, заразившись умничаньем. – Может быть, это боль. Постоянная боль, если разлука. Полосатая – при встречах, когда она ослабевает подспорьем взглядом и поцелуев и усиливается при слове «Пока!». Да, может быть, боль. Когда же двое вместе – это смятение и фейерверк эмоций; гармония...».
Капнул пальчик дождя. Главные Претендентки достали зонтики и раскрыли их над собой.
– Может, пообщаемся в берсо или в нимфее? – бросила Серебряная.
– Лучше в эрмитаже, – предложила Золотая. – Туда можно заказать напитки и пирожные.
– Хорошо, – согласились Серебряная и Серо-Атласная.
Пока дождь не разошёлся, троица куколок поднялась со скамеечек и поплыла по дорожкам к эрмитажу в оплёте плюща и винограда, цветущих белым и светло-розовым. Последнее, что продиктовала соперницам Золотая, было:
– Любовь – убийство одиночества. Не упивание собственными страданиями и сомнениями, не требование отдачи от любимого, не ожидание, а просто дарение себя и радость этого.
А что бы сказал Шут? – вспомнила Девочка, подхватила опустевшее ведро и поскакала вприпрыжку к Шуту и Главному Садовнику. Но в розарии никого уже не было; видно, дождь размочил их, и они растаяли, как летний град... Девочка однажды видела град летом. Летняя жара. И вдруг град: великолепные ледяные горошины, что падают, подпрыгивая на чёрном асфальте. Снег в траве. И сейчас тоже будет град? Нет, просто ливень сплошной стеной, а на пол-ладони от горизонта – яркое солнце. Бугристая туча темна и любопытна, поэтому она и проливается на землю. Сейчас всё узнает, что ей нужно, и уйдёт.
Промокшая до нитки, счастливая Девочка добралась до старой низенькой двери и оглянулась. И тут солнышко высветило и подняло веки с глаз. Какое сверкание мокрой листвы! Рассмеявшись, Девочка помахала растаявшей тучке рукой и скрылась в прохладной темноте каменных стен.
Глава 5: Пойти пообедать
Закончив уборку, можно сделать перерыв и пойти пообедать. Интересно, что ей дадут покушать? Может, кусочек пирога и рыбки? Может, яблочко. Припевая, Девочка побежала вниз, в кухню для подприслуги. Её ровесница, пухленькая румяная Подмастерье Кухонной Плиты, встретила голодную работницу ласковым поцелуем в щёчку.
– Садись, Девочка, – сказала она. – Я положу тебе пудинг из чёрного хлеба с яблоками, оладушки из манной крупы с карамельной подливкой и налью черешневый сок с апельсиновой цедрой, и ещё, если ты не наешься, дам немного клубничного крема, приготовленного для Прислуги, но только тсс! – никому не говори! – заговорщицким шёпотом предостерегла Подмастерье Кухонной Плиты и ускакала за снедью.
А Шут, где же Шут? Его тоже надо обязательно накормить, иначе он не расскажет сказку! Девочка обеспокоено оглянулась на дверь кухни. Раздались неторопливые шаги, скрип двери, и вот он, с бубенчиками на туфлях и воротнике, в трёхконечной шапке с колокольчиками и сине-красном кафтане и эластичном трико. Короткий плащ с капюшоном накинут на одно плечо и подвязан через грудь чёрным шнурком.
– Приятного аппетита, Девочка, – мягко пожелал Шут, усаживаясь рядом с ней. – Тебя не застал ливень? Вижу, что захватил. Ты не боишься дождя?
– Нет, конечно, – серьёзно ответила Девочка. – Дождь – это купанье.
– Среди множества дождей, – задумчиво сказал Шут, – мне нравится слепой, когда с голубизны над головой на землю слетает мокрый дождевой пласт; и ещё люблю грозовой дождь. Стена воды, крупные длинные капли, небо в светлых облаках. Частый гром, продолжительный, объёмного звучания. Гром хочется потрогать руками – он такой добрый, мягко-бугристый, щепочущий молниями и тучевым туманом...
Подошла Подмастерье Кухонной Плиты с подносом в рукам, поставила его на стол.
– Расскажи что-нибудь, Шут, – попросила она.
– Пожалуйста, – охотно согласился Шут. – В ночной прохладе выросли огромные чёрные руки, тянущиеся из-за горизонта по небу, заслоняя набухшими тучами белую грязную луну. Звякнул трескучий голос птицы, откликнулась другая, прошелестело в воздухе, и всё напряжённо затихло. Тугая туча прогрохотала на барабанах, блеснула извилистой яркой молнией и упала на вздохнувший лес. Она падала всю ночь, а когда ночь уползла на запад, упала совсем. И засиявшее небо осветило дрожащего от страха маленького зверька, который понюхал солнечный луч и благодарно чихнул.
– А что это был за зверёк? – спросила Подмастерье Кухонной Плиты.
– Наверное, белка или зайчик, – предположил Шут. – А что у тебя на подносе?
– Ой, это для Девочки, – спохватилась Подмастерье. – А тебе я сейчас принесу, ты подожди немного, ага?
– Пожалуйста, – охотно согласился Шут.
Всё в природе закономерно, но на самом-то деле – разве не странно, что есть вода, что лист твёрдый и зелёный, а воздух невидим и пахнет ветром? Вот молния взорвалась, треснул гром тенором и набрал силу бугорчатыми валами, и затих за мягким облаком воды. Потемнело. Посреди заложенного ватой неба – голубой луг. Окно в космос. Великое зрелище. Нет в мире ничтожеств. Всё велико. Всё есть не случайно. И погодка шепчет: «Ур-ря, я проснулась и жду от вас аплодисментов и поцелуев в тёплую воду моих озёр и в щёчки будущих дождей!»
Настоящая весна приходит с божьими коровками; чудо, что за красота на их глянцевых крылышках! Маковые зёрнышки на лепестке мака, поднятом ветром, рассыпаются по листьям, цветкам и доверчиво скребут чёрными лапками детскую ладошку, дожидаясь разрешения лететь домой, где её детки ждут от неё конфетки на пальцах.
А птицы поют пальцами крыльев. Пальцами видит слепой. Дождь роняет пальцы на землю, а затем вынимает их обратно. Что за чушь – скажешь ты. А просто весна. Что сейчас делать? – удивляться. Летом привыкаешь и не удивляешься. Зимой удивляться нечему – восхищаешься мёртвой оцепенелостью бывшего живого и сонностью бывшего движения. Осенью веет над головой смерть. Вот и ждёшь весны, чтобы шире раскрылись глаза.
– Эпилепсия грозы, – промолвил Шут, прислушиваясь к последнему грохотанию неба. – А вы знаете, что над тучами светит яркое солнце?
– Знаем! – радостно отозвалась Девочка. – Там всегда ярко, я знаю.
– Тебе нравится гроза? – спросил Шут так, словно от этого зависло его существование в Замке.
– Конечно! – кивнула Девочка, перестав жевать манную оладушку. – Ведь когда дождь мелкий и настырный, с угнетающе бесцветным небом, нами овладевает тоска.
– Или благородная грусть, – дополнил Шут.
– Лучше расскажи волшебную сказку, Шут, – капризно сказала Подмастерье Кухонной Плиты, – и поскорее, а то меня заставят чистить овощи для ужина.
– Расскажи про весну, – попросила Девочка с улыбкой. – Коротенькое.
– Ну, коротенькое... – начал вспоминать Шут. – Пожалуйста, – афоризмы. «Ах, ранняя весна! Тепло, свежо!.. Вдруг – холод. А почки-то набухли, обманувшись». «Ранняя весна – это старый чердак, в котором свалены, как попало старые вещи – иногда весьма интересные». «Опять весна, на чердаках просыпаются мыши, начинают гудеть безжалостные мухи, и, конечно, – мелкий противный дождь, покрытое серой плесенью небо и ожидание садово-огородных работ вместо прекрасной любви».
– Бе, – тяжело вздохнула Подмастерье Кухонной Плиты. – Не хочу про садово-огородные работы. Слава Королю, я не в подчинении у садовников. Лучше что-нибудь про любовь, а?
– А мне и про весну нравится, – возразила Девочка. – Красиво же. Скажи ещё красиво, Шут.
– Повеяло, повеяло – и глядишь, развеяло наши думы горькие, сонность и печаль. Сердце бы поверило, что промокло дерево, и оделось дерево в лунную вуаль. И тогда сердце отогреется и примет весеннее тепло, свободу и беззаботность с тысячью забот.
Подмастерье Кухонной Плиты собрала со стола тарелки и собралась уходить. Тогда Шут сжалился над ней и остановил её словами:
– Погоди, милая, вот тебе коро-отенькая сказочка. Стояла чугунная лошадь – почти как живая. Только холодная. Много ребят трогало лошадиную кожу, представляя себе, что она – настоящая. Но что-то внутри говорило им, что лошадь чугунная, и чугунной останется всегда. Но однажды подошла к статуе девочка, взглянула на лошадь с жалостью и восхищением, погладила её, и под детской рукой потекла по жилам кровь, и забилось большое хрупкое лошадиное сердце. И зацокали копыта по мостовой. Понятно?
И зацокали копыта по раздавленным камням мостовой Замка, и как наяву, увидела маленькая Подмастерье себя возле серой чугунной лошади, свою руку, залитую искринками солнца, и вдруг под пальцами – теплоту шелковистой кожи... Может, и вправду стоит во дворе чугунная лошадь и ждёт, ждёт Подмастерье, и потому не оживает вот уже триста лет?! А она печёт пудинги...
Шут поел, запил обед малиновой настойкой. Да, уютно же всё-таки сидеть лениво в тёплой кухне, потягивать из кружки на сытый желудок холодную малиновую настойку и знать, что всё потихоньку идёт-бредёт своим чередом, и даже Король не в силах противостоять погоде, в которой всё возможно, даже громадное павлинье перо из облаков от горизонта до горизонта и шарики снега в засушливую жару...
Да, Король противостоять не может. Поэтому он лежит под одеялами в своей каморке, хрюкает, хрипит, бросается фарфоровыми блюдцами с абрикосовым вареньем в опаршивевшую от голода собаку, которая живёт под кроватью со щенячьего возраста, и боится вылезти на простор темноты, стонет и боится. Никто не знает, чего он боится: ведь он победитель Первого Короля! Он низверг его, осадою взяв Замок с помощью Великого Героя, он изгнал тех, кто служил не ему, Королю номер Два, а тому, настоящему, оставившему Замку его Настоящую Принцессу, и теперь он боялся того, что невидимое станет видимым, и тогда власть силы, которую даст Поцелуй Принцессы, достанется не ему, а его врагу, – если... Если он не успеет сам принять этот Поцелуй невидимости. Хотя какая Принцесса захочет его поцеловать? Даже Распылительница удобрений отвернётся от хрипоты дрожащих губ. Так-то.
Так-то! И что потом? Потом новая сказка Шута. Какая? У него их много. Каждая повествует о былом. И не верится теперь, что когда-то они не были сказками. Вот, к примеру, про Улыбчивого Чудака. Он всегда улыбался, что бы ни случилось, и при этом вовсе не был умалишённым. Он считал... как это он говорил Шуту, улыбаясь?..
«Улыбка продлевает жизнь и делает добрее сердце. И пусть нечаянный каприз растает на снегу поветрий. Пусть улетит из сердца хворь, жестокости больное жало, и грубости заразной бор поляжет от огня
