любопытством спросил Великий Герой.
– Я рассказал сказку, – удручённо признался Шут. – Вероятно, Подмастерье Кухонной Плиты слишком хотела ей поверить. Так часто бывает. И ничего не поделаешь.
– Ничего не поделаешь, – вздохнул, соглашаясь, Великий Герой. – Я и то уж к своей свите привык. Словно и нет их...
Флейтист и Факельщик даже оскорбились:
– Здорово. Нас уже и нету. Спасибо. Ты сам-то кто? Ошмёток самовластья.
Только бы не подрались, – пожелал Шут. Главное сейчас – найти трёклятую чугунную лошадь, будь она неладна и с рогами на спине. Ведь точно она была где-то в саду. Эх, вот до чего доводит неосторожное обращение со сказками! И со слушателями тоже. Почему он сразу не разглядел опасность? Дурачина. Недаром Настоящий Король звал его не Шутом, а Дурачиной. Он-то понимал... И держал Шута в строгости.
– Я думаю, – сказал Великий Герой, – что самым информированным среди нас является Среди Нас Не Присутствующий.
– Это кто такой? – спросил Флейтист.
– Сам ошмёток самовластья, – возразил Великий Герой и демонстративно пожал и плечами, и бровями. – Среди Нас Не Присутствующий – это Главный Садовник. А вернее, Садовый Картограф.
– Действительно! – сообразил Факельщик. – Ведь Садовый Картограф должен знать всю эту...
– Топографию, – подсказал Шут, озаряясь надеждой. – А где его сыскать?
– Если он не возле северо-западной стены, где строится участок водяного лабиринта, то тогда точно сидит в шарбоньере и корпит над составлением карты Королевского Сада, – убеждённо сказал Великий Герой.
– Ага, – поблагодарил Шут. – А куда мне идти?
Великий Герой махнул рукой налево. Шут с почтением поклонился герою и поспешил вон. Поиск жемчужины всегда затягивается...
Живенький, сгорбленный тощенький Садовый Картограф на вопрос Шута молча покопался в широких квадратах листов, испещрённых линиями и надписями, и ткнул пальцем в одну из них. Вглядевшись хорошенько, можно было догадаться, что это всё – карта, а палец стоит точнёхонько на пятнышке от мякиша хлеба, стёршего непослушный штрих.
– Ну? – спросил непонятливый Шут.
Садовый Картограф обречённо и обиженно вздохнул и махнул рукой – мол, пошли. Обрадованный Шут побежал за шустрым мужичком, уверенно устремившимся в дебри Королевского Сада. А там было, где потеряться, честное слово.
Едва успевая по приметным ориентирам запоминать дорогу, Шут, однако, успевал гадать, что же ему делать с маленькой Подмастерье Кухонной Плиты. Убедить её, что здесь не родится живая чугунная лошадь? Она обязательно захочет выяснить, где же она родится, и пойдёт её искать. Ну, до чего же впечатлительная оказалась девчонка, прям беда! Придумать успокоительное?
– Вот она, – проворчал Садовый Картограф, презрительно фыркнул и утонул в завеси серебристой ивы.
– Ага, – поблагодарил Шут вдогонку.
Он увидел чугунную лошадь.
Она не имела постамента, стояла всеми четырьмя копытами на земле. Её шея была наклонена к настоящей траве. Хвост замер во взмахе, отгоняющем комаров. Рядом с ней стояла, протянув руку к гриве, маленькая Подмастерье Кухонной Плиты. Страшась до смерти сердца, Шут шагнул к ней и прикоснулся к пухленькому плечику. Плечико было мраморным.
– Милая моя, – простонал Шут, – что же я наделал...
Сказка навыворот. Слова оказались явью. И уже ничего не исправишь. Ничего не вернёшь. Потому что всё бывает только в одну сторону и никогда не оборачивается вспять.
А лошадь всхрапнула и подняла голову, хрумкая сорванной травой. Не чугунная. Живая. Вороная лошадь, только что узнавшая вкус настоящей травы. Значит, Подмастерье Кухонной Плиты оживила скульптуру ценой своей жизни? Зачем?! Обнажённая и обожжённая солнцем лошадь вскинулась на дыбы. Почему говорят – пытка на дыбе? Оттого, что на дыбы больно лошади вставать?
Наверное, Подмастерью Кухонной Плиты не хватало... нет, не друга – это слишком много. Скорее всего, живого существа, о котором можно было бы заботиться, отдавая тепло души и энергию желаний. Отдав всю себя, без остатка, через край, она не смогла остаться собой.
Жуть.
Как же будет теперь смотреть на него Девочка? Как будет смотреть?
Шут побрёл в Замок. Из бельведера его окликнул Великий Герой, но Шут не слышал. Не хотел слышать. Ему ещё достанет слушать чужие речи, когда увидят живую лошадь возле мраморной пухленькой девчушки. Вот тогда и ждать флейтиста и факельщика. Прощай, Принцесса. Ну, уж лучше так, чем принимать на плечи новую неразделённую вину. Сколько их, вин за содеянное внезапно, нечаянно, без головы? Предчувствие, где ты? Куда забрело?.. Почему не выходишь на свет... Потому что, мой друг, позабыло тепло, и его променяло на бред.
Бред пьяницы, накинувшегося на свою женщину...
Вот и готова ещё одна сказка. Сколько их возникнет на пути Шута? Сколько их предстоит рассказать для потешения бездумья или для размышления внове?
Как-то сама нашлась каморка в стене Средней Башни, где жила Девочка. Темнота пришедшей вмиг ночи целовалась с темнотой маленькой комнатки, поэтому было совсем темно.
«Спокойной ночи, Девочка», – подумал Шут, разглядев на соломенном матраце у стены свернувшееся клубком тельце.
Прибранные в тёмную косу волосы змеёй вились по старой ткани. Ресницы спали. Спали руки и рот. Складки платья. Скинутые на ночь башмаки.
«Спокойной ночи, – повторил Шут. – Я никогда не расскажу тебе сказку о Чугунной лошади и Мраморной девочке. Может быть, завтра я вообще разучусь говорить – когда Король пришлёт мне флейтиста и факельщика. И тогда я узнаю, как сжигали воровку. Мне всегда хотелось принять её боль на себя, чтобы суметь не рассказать об этой боли».
Он помял и встряхнул охапку соломы в своём углу и лёг на неё, ворча и морщась от колючих её уколов. Где же пух для маленькой Девочки, Король? Для себя отобрал? Для себя... К чему отвечать, если ты такой хрипун? Тебе манной кашки и перину пуховую подавай, иначе ты вообще сипеть будешь, бородавка собачья, которую не заметишь, как пальцем сковырнёшь. Бородавка и есть. А возле бородавки – мелкие прыщи, вон сидят на попе белыми головками кверху и надсадно выпрашивают милостыню. Перепадёт – и ладно. А чего ещё прыщику поганому? Лишь бы не тронули и не выдавили белую головку гнили.
Фу, на сон грядущий какая только пакость в голову ни лезет!
И Шут сделал вид, что уснул. Да только перед глазами неотступно – мирно пощипывающий траву вороной конь и рядом с ним – беломраморная девочка с надеждой в протянутой руке.
Глава 8: Синяя Птица Путеводного Художника
Он не смог проснуться наутро в то время, когда Девочка собиралась на работу. Девочка молча постояла над его раскинувшимся худощавым телом, пригладила на смуглом лбу чёрную прядку волос, потрогала молчащий бубенчик на манжете рукава. Подивилась на стиснутые кулаки.
– Что с тобой приключилось, Шут? – спросила она и покачала головой. – Наверное, ты расстроился из-за Подмастерья Кухонной Плиты... Я тоже сперва расстроилась, но потом подумала, что она-то ведь теперь счастлива, потому что исполнила своё желание. Так что ты не грусти, Шут, миленький. Когда ты проснёшься, всё плохое будет позади.
И внезапно повзрослевшим жестом она наклонилась к Шуту и поцеловала его в щёку. Шут дёрнулся, мотнул головой и снова затих.
– Не грусти, – повторила Девочка.
Как всегда, её ждала работа в Комнатах Без Украшений. Может, сегодня её пошлют в мастерскую Путеводного Художника? Вот было бы лихо! Там на полотнах расцветают странные розы, населённые мохнатыми человечками, носатыми мышками и маленькими птичками. Там есть свои сады и замки, свои люди и небеса. Там живёт Образ. Образ – это тщательно скрываемый Путеводным Художником портрет взрослого мужчины с глазами, в которые хочется смотреть всегда, и особенно, когда плохо на душе. Он был нарисован Путеводным Художником в юности, в его родной хижине, и не красками, а углём. С ним невозможно расстаться, говорил Путеводный Художник: он сам не расстаётся с тем, кого выбрал, – благоговейно признавался он.
Девочка выбежала из своей каморки и побежала в сад. Снова длинная дорога, а за дверью – кадка с чистой водой. Воду на лицо, на руки, на шею, как здорово, как прохладно! Как жарко с утра! Теперь – завтрак. Надо что-нибудь прихватить и для Шута – он наверняка будет голоден. Она завернула в прозрачный пакетик куриный сандвич с помидором, ветчиной, редиской и огурцом, налила в чашку абрикосовый сироп и аккуратно отложила поодаль, чтобы самой быстренько закусить творожным пудингом с орехами и фруктовым безе. Вкуснятина! Но это что! Вот как готовят Королю на Первичной Кухне! Ммм... От ароматов можно забыть, что ты простая Подприслуга и больше никто, а вовсе не Золотая, Серебряная и не Серо-Атласная претендентки в Принцессы.
Улыбаясь, Девочка звонко поблагодарила Вторую Кухарку Котла для Прислуги и, забрав завтрак для Шута, побежала наверх, довольная и счастливая.
Шут не проснулся. Ну, ладно. Завтрак может и подождать. Когда Шут проснётся, он увидит возле себя чашку и сандвич и будет рад. Тогда он придумает новую сказку и расскажет её Девочке, сыну Протиральщика Окон, Великому Герою, Факельщику и Флейтисту. И многим другим. Кто захочет. Наверняка многие захотят. Если ей удастся увидеть сегодня Путеводного Художника и Мастера Искусств, то она пригласит и их. Шут наверняка не будет против... А может, не надо приглашать? Всё-таки Шут – такой необычный, такой родной. И сказки его такие странные. Не всякий прислушается к таким россказням. Ухо более привычно к феям, купидонам, Рыцарям, Дамам Сердца и птицам с алмазными перьями... Тут уж и не угадаешь, что лучше – ведомое или неведомое.
Чирикая про себя что-то птичье, Девочка проворно принялась за работу. Время близилось к обеду, когда она постучалась к Путеводному Художнику, жившему в комнатке сразу за галереей. Стрельчатое окошко изящно улыбалось девой с распростёртыми руками. Казалось, она хотела обнять вас, как только вы вошли. Ответив на невесомое объятие, Девочка поздоровалась с Путеводным Художником. Высокий безбородый мужчина в перепачканном переднике поверх красной хламиды приветствовал её кисточкой.
– Девочка! Как долго ты не заходила ко мне!
– Я заходила второй день назад от этого, – рассмеялась Девочка. – Вы просто так были заняты портретом собачки Фельдмаршала Двора, что не замечали той фигурки, что сновала между мольбертами и вёдрами с кистями. У вас получилась собачка?
– А как же! – усмехнулся Путеводный Художник. – Мне удалось сделать её примером для всех собак Замка.
– А собачки это знают? – спросила Девочка.
Путеводный Художник нахмурился и задумчиво почесал ноздрю.
– Ха, – наконец произнёс он, – вот уж не в курсе. Если честно, я считал, что другие собаки живые и ориентируются на нюх, а не на зрение.
– Ничего, – успокоила Девочка. – Может, они всё равно поймут. А вы всегда ищете в портрете путеводное?
– Да, любую деталь, которая позволила бы натуре стать путеводной, – согласился Путеводный Художник и отложил кисть. – Ты умеешь рисовать?
– Совсем нет, – вздохнула Девочка. – Но иногда мне кажется, что самая прекрасная картина – это та, которую ты видишь вживую.
– Не всегда, Девочка, не всегда, – возразил Путеводный Художник. – У многих нет таких глаз, чтобы увидеть. Приходится писать для них так, чтобы
