Лемурия

хочу, - ответила Ирина.
  - Нам что, не о чем поговорить? - спросил Алексей.
  И в голосе его, неожиданно даже для него самого, зазвучала мольба.
  - Совсем не о чем? Даже здесь и сейчас?
  - Здесь и сейчас, - ответила Ирина. - Не о чем... Плохо, Лёша. Нам дано уже не о чем поговорить. Полюбила когда-то простого, милого, доброго, интеллигентного человека, и с ним говорить можно было о чём угодно и до бесконечности. Он не надоедал, он был интересен, он...
  - Был голодранец, - добавил Алексей. - Я ещё помню, что ты деньги на студенческие обеды экономила, откладывала. На что же?
  Он наморщил лоб.
  - Мебельный гарнитур, - подсказала Ирина.
  - Именно, - подтвердил Алексей. - Хотелось хорошую мебель в дом... Впрочем, для начала хотелось иметь сам дом, а не съёмную квартиру. Потом уж мебель. А ещё компьютер, мультиплеер, телевизор. И ещё - читать хорошие книги, смотреть фильмы с качественным разрешением...
  - Отдыхать в экзотических местах, - подхватила Ирина.
  Алексей встал. Наклонившись над столиком, перекладывал коробки с лекарствами.
  - О, здесь... Здесь они!
  Кинул пару таблеток в рот и запил показавшимся ему горьким апельсиновым сиропом.
  - Я! - выдохнул он.
  Капли слюны вылетели изо рта.
  - Я ведь всё сделал! Всё, что нужно! Покой, достаток! Никакая грязь из офиса не лезла в наш дом...
  Ирина с жалостью смотрела на него.
  - Лёша, не стой так! От кондиционера холод идёт!
  - Или я ошибся где-то? - не отставал от жены с расспросами Алексей. - Может, сильно изменился с возрастом? Не в лучшую сторону? Огрубел, оброс кабаньей щетиной? Ты скажи, не стесняйся! Я ведь вполне адекватен, разумен, терпелив и снисходителен к чужим слабостям...
  Он всхлипнул.
  - Даже этого водителя, Викрама этого... До сих пор уволить не могу! Помощник мне доказывает, что - не надо, и я соглашаюсь. Киваю в ответ и соглашаюсь. Не надо! Конечно, не надо! Это же жестоко, бесчеловечно, а я в последнее время стал таким добрым, таким жалостливым! Только и жду, пока за меня, доброго, кто-нибудь другой всё решит и весь грех на себя примет. Пользуйся моментом, пока доброта меня душит и сводит с ума. Пока я глуп и бессилен... Может, ты мне что-то хочешь доказать? Давай, начинай! Доказывай! Я всё приму, всё пойму. Докажи мне, что я лишь притворяюсь любящим мужем. Что в постели от меня мало что осталось, а приключения в такой ситуации лишь укрепляют брак...
  Ирина поднялась из кресла - стремительно, резко.
  - Прекрати! - крикнула она.
  Хлопнули крыльями полу халата.
  - Не смей! Всё это бездушно! Глупо и бездушно! Маска, притворство одно... Вот сейчас, сейчас ты притворяешься! Стараешься выглядеть добродетельным... Но всё искусственно, всё - игра. Не для меня даже, для себя. Это даже не слабость, Лёша! Это истерика! И не надо...
  - Иди спать, - сказал Алексей.
  Сказал спокойно. Ровно. Почти - равнодушно.
  "Сил уже нет тебя ненавидеть"
  - Иди... Не нужны ссоры.
  - Грязь из офиса ты с собой приносил! - не унималась Ирина.
  - Уходи, - попросил Алексей. - Уходи, прошу тебя. Не получается ничего с исповедями, беседами по душам... Я такой был, теперь - сякой. А ты, конечно, всегда бела и непорочна. От меня, солнце, мало что осталось. Резервы израсходованы. Отдохнуть нужно... Завтра с новой силой начнём друг друга ненавидеть.
  Он усмехнулся.
  - Тогда и поговорим. Хорошо, откровенно поговорим!
  Он подошёл к окну. Отбросил жалюзи и присел на подоконник.
  Не обращая уже никакого внимания на жену, не слушая её, и не поворачивая в её сторону головы сидел он в каменной неподвижности и смотрел на освещённый луною сад, на серебристые верхушки пальм, на прорисованные тушью контуры апельсиновых, лимонных и манговых деревьев.
  А минут через десять, когда супруга уже ушла, вытянул руку вверх - и попросил у неба немного дождя.
  Почему-то захотелось ему, чтобы пошёл дождь.
  Наверное, показалось, что легче так будет. С дождём.
  А потом выключил кондиционер. И решил, что спать будет с открытым окном.
  "Если, конечно, буду спать, а не ворочаться как обычно"
  Он прилёг на диван. И скоро потянуло его в сон.
  Минут через десять разбудила его неровная, нервная, отрывисто-барабанная дробь тяжёлых капель по подоконнику.
  Он открыл глаза и под водопадный грохот тропического ливня стал напевать, всё громче и громче напевать странную, безумную, но очень весёлую песенку, которую сочинял на ходу, по наитию выводя мелодию и наобум подбирая слова.
  Получилось что-то детское, задорное...
  Глупое. Глупое.
 
  Свет включился посреди ночи.
  Как будто - сам собой. Или и впрямь - сам собой?
  Кто его мог бы включить? Никто.
  Искандеров в комнате был один.
  И комната осветилась бледно-голубым сиянием.
  Свет ворвался в сон, в тёмный сон, в сон без сновидений, в сон-подвал, в сон-погреб, в сон-яму ворвался бледно-голубой свет.
  Задрожали.
  Разлепились склеенные веки. С трудом.
  Искандеров застонал.
  "Что творится? Да что за гнусность-то такая!"
  Спросонья показалось ему, будто в комнату кто-то вошёл. Зажёг лампу и бродит, шаркая подошвами и тяжело вздыхая, от стола к окну. Будто ищет чего-то...
  - Что потерял здесь?! - крикнул Искандеров и закутался плотнее, белым коконом, в пододеяльник.
  "Вон! Вон отсюда!"
  Неясный гул, невнятное бубнение. И вдруг - отрывистое, собачье рычание.
  И вслед на насильственным и странным этим пробуждением пришла острая, невыносимая головная боль.
  Михаил открыл глаза.
  Ещё минуту лежал без движения, боясь лишним движением усилить боль, топорным обухом разбивающую череп.
  Мучительность головная терзала его, обессиливала, обезмысливала, тянула силы, вынимала их вон - и к горлу тугим гуттаперчевым шаром стала подступать тошнота.
  Невозможно было лежать больше, невозможно.
  Искандеров вскочил и, зажмурившись, медленно побрёл по комнате. Сослепу наткнулся на стул, ушиб ногу.
  Зашипел, ругнувшись. Добрался до стола. На ощупь нашёл лампу. Нажал на выключатель. Ещё и ещё раз.
  Но проклятая лампа продолжала светить.
  Искандеров, подтянув стул, присел и, ошалело хлопая совино-круглыми глазами, осмотрелся по сторонам.
  Никого в комнате не было. Никого, кроме него. Раздувшаяся парусом под ночным ветром занавеска хлопала по оконной раме. Скрипел и изредка тихо щёлкал покоробившийся от сырости пол.
  Тянул по ногам сквозняк.
  И от чёртовой негаснущей лампы тянуло жаром.
  - Как же надоело!.. Прилипчивая, глупая, бесполезная сказка! Я и от тебя уйду! Уйду...
  Искандеров о стонов вырвал из держателя витую трубку-лампу и бросил в мусорную корзину.
  - Туда тебе...
  Подул на пальцы.
  - ...и дорога!
  Сидел на стуле, наслаждаясь темнотой. Ветерок вовремя подул в окно - и остудил накачанную жаром голову.
  Боль стала отступать, и Михаил задремал было прямо в кресле.
  А потом показалось ему, будто кто-то потряс его за плечо. Он вскочил и ошалело закрутил головой, но опять никого не увидел, потому что никого рядом с ним, да и вообще в комнате - не было.
  И подумал Михаил, что слишком часто ему видится несуществующее и кажется несуществующее... Или, может, существующее, да исчезающее слишком быстро? И ощущения -фантомы замучили его.
  А значит всё это только то, что...
 
  Под вечер мелкий снег закружил над Москвой.
  Колкой пылью вертелся, ледяною взвесью застывал на мгновение в воздухе - и летел и вниз, и в стороны, и даже, в холодных воздушных потоках, иногда поднимался ненадолго вверх, будто стремясь вернуться в покинутое им лилово-чёрное ночное небо, и, до неба не добравшись, опять., срываясь, летел к вылизанной метелями серой московской земле.
  Под ветром и снегом в поздний час к больнице шла женщина.
  Выбравшись из толпы у метро, шла она быстрой походкой знакомой дорогой к больнице.
  У главного входа она остановилась, постояла недолго под ярко освещённым зеленовато-белыми галогеновыми лампами козырьком, спрятал лицо в пушистый шарф.
  Потом сошла по ступенькам вниз и, обогнув здание, подошла к служебному входу рядом с приёмным отделением.
  Сняла рукавицы. Подышав на пальцы, нажала на кнопку вызова домофона.
  Из динамика послышалось шипение. Потом раздался треск и грохот, и, наконец, вырвавшийся из шумной какофонии женский голос произнёс что-то резко и неразборчиво.
  - Я это, - негромко сказала женщина. - Это Светлана...
  И добавила умоляюще:
  - Ну, простите, что поздно. Пустите, пожалуйста! Я вам бельё помогу поменять...
  Вспышка. Женщина поспешно отошла от двери и оглянулась испуганно.
  Ещё одна вспышка.
  Рослый мужик в кожаной куртке спрятал за пазуху фотоаппарат, быстро застегнул молнию и, склонившись в шутовской поклоне, крикнул:
  - Спасибо, Светлана Александровна! И в профиль, и в фас получились! Очень даже натурально вышли на снимках! И да свиданьица, как говорится...
  Мужик, с неожиданной ловкость, быстрым чёртиком отпрыгнул в сторону и исчез в темноте.
  "Что это?" удивлённо подумала женщина.
  - Клоун, - произнесла она вслух. - Злой клоун...
  Она услышала, как лязгнул замок и со скрипом отворилась дверь.
  И, забыв о странном незнакомце...
  - Я к вам... Правда, хотела раньше!
  Сделала шаг.
  И замерла.
  Отчего-то поняла сразу, что пришла в её жизнь ещё одна беда.
  Санитарка теребила рукава шубы, наброшенной поверх халата, и смотрела виновато на посетительницу.
  - Светлана Александровна, там нам... В общем, из реанимации звонили. Мужу вашему сегодня хуже стало... Совсем ему плохо... Что-то случилось у них!
  Женщина отступила на шаг.
  "Неужели..."
  - К нему посторонних не пускали? К нему же кто угодно может...
  Голос её сорвался, сломался.
  Санитарка покашляла в сжатый кулак.
  - Я не знаю. Наше дело маленькое...
  И потянула дверь на себя.
  Но закрыть не смогла: женщина отчаянно вцепилась в край двери.
  И закричала:
  - Пустите! Пустите, пожалуйста! Я прошу вас! Ради Бога...
  Подошвы туфель заскользили по льду.
  Санитарка, чувствуя, что не удержит дверь, зашептала успокаивающе:
  - Не надо вам, не надо. Врач запретил, строго!
  И, вытянув свободную руку, нащупала и нажала кнопку вызова медперсонала.
  Осмелев, крикнула:
  - Тебе дежурный врач объяснит! Уйди, кому говорю!
  Женщина отпустила сразу же захлопнувшуюся дверь.
  Постояла немного на крыльце. И стала снова звонить. И говорить что-то, невнятно, захлёбываясь словами и слезами - говорить...
  Но из онемевшего домофонного динамика не раздавался уже даже треск.
 
  - Значит, ушла? - спросила Динара.
  Отчаянные скутеристы в красных шлемах пролетели мимо них по забитой кое-как припаркованными грузовичками и заваленной мусором улице, подняв за собой метельный столб бумажных обрывков и мятых кусков картона.
  Динара инстинктивно втянула голову в плечи.
  - Ну и носятся тут по ночам! Днём-то спокойней...
  Искандеров посмотрел вслед гонщикам и ответил:
  - Ушла, похоже... Странно и неожиданно всё закончилось. Хотя, честно говоря, и началось тоже неожиданно и странно. Пара дней - это много?
  - А зачем ты мне всё это рассказываешь? - вопросом на вопрос ответила Динара. - И спрашиваешь зачем? Много или мало... Откуда мне знать? Я тут столько курортных романов перевидала, приключений на эту самую пару дней! Да и сама...
  Она улыбнулась грустно.
  И добавила:
  - Но ведь это не тот