миновала сия чаша Антонину, но только Бык при нечаянной встрече втроем сказал шепотом, но отчетливо и веско: "Пальцем тронешь, пристрелю!.." И быть бы трагедии, но сгинул Бугай вовремя, - говорили, что Маруся рвала на себе волосы, и Нюра, забегавшая изредка с полными карманами жареных семечек, жалела его, утверждая, что он очень добрый, и не жадный, а она - девочка честная, искренняя, - "вот поди и разберись, в этой жизни, - резонно судачили в поселке, - кто прав, кто виноват?.."
И еще одно новшество, последнее, коснулось вассевцев: Лев Арнольдович - зайчик - главный врач, поддавшись испуганному настроению, связанному с Эрной Христиановной, уволился и уехал, а на его место прислали другого: молодого, высокого, энергичного, после короткого разговора с мужем наедине, осуществившего его мечту, - все увидели Антонину в качестве старшей в медпункте, на вокзале. Работа трехсменная, с одним выходным, что очень удобно при наличии подсобного хозяйства. Муж (а не Бык-Быков) после работы, до отхода ко сну, что-то постоянно пилил, строгал в сарае, в результате чего там замычали и захрюкали; понемногу втянулась в привычный ритм для любого васеевца, и Антонина, ощущая положительное притупление, казавшейся поначалу изнурительной, принудительности в ее жизни. Работа, корова, поросенок, куры, работа, корова, поросенок, куры, работа, корова, поросенок, куры - круговорот воды в природе, - изредка, правда, гости - родственники мужа, ни одной подружки, - сменщицы в медпункте так надоедали за неделю, что общение с ними в выходной день - просто невыносимая тягомотина...
Антонина ждала дочку, потому что сына они с мужем пока пропустили (через раз), - и вдобавок практично, когда старшая сестра ухаживает за младшим братом - классический вариант. И если внимательно все же оглянуться назад, то Антонина выделила бы, пожалуй, только три события из всей череды ровных, будничных, незаметных.
Первое - наступление зимы, и так сразу.
Ночью, заиграли на печной трубе: протяжно, с надрывом, перемежая длинные звуки с мелкими вариациями, низкими, высокими, улетающими в бесконечную даль, обрушивающимися внезапно на крышу дома. Дом скрежетал под сверхсильным напором, - не поддаться бы ему, устоять бы ему, - так страшно!.. Электрический свет не подчинился выключателю, а керосиновая лампа мятущейся тенью выхватила из темноты расчерченную оконным переплетом белизну, зернистую по низу, срывающуюся морозным дыханием по верху - лебяжьим пухом. К утру круговерть затихла, и когда муж открыл на себя входную дверь, то наткнулся на сплошную снежную стену. Проделав лопатой нору, он вылез на поверхность и засопел там от тяжелого физического труда. Такое представить невозможно... Васеево - белый холм, с торчащими там и сям печными прутьями, кое-где дымящимися; элеватор; надломленная, потерявшая одну из трех растяжек, труба котельной; вокзальные строения - странные, выпучившиеся острыми углами из застывших нежных набегов. Копошащие муравьи - человечки, выпиливающие из сугробов ступени, чтобы выбраться на макушку дороги: шапка, плечи - богатыри из пучины и... снова провал, исчезновение, - смешно... Где это раньше было видано, что проезжая часть улицы на уровне печной трубы? Смешно, конечно, но и трудно. Муж старался, пыхтел, уж седьмой пот кончился, а он все пыхтел и пыхтел, изменился он по-настоящему: ни в одной сплетне не был замечен; Антонина подхватила вторую лопату, но он жалеючи вырвал ее из рук.
- Видишь, следы волчьи, - показал он на переплетенные вокруг дома цепочки.
"Ну волки, и волки, - спокойно подумала она, - волки не люди, чего их бояться..."
В доме, на стене, прокашлялась черная тарелка, что занятия в школе отменяются, и что все взрослое население поселка приглашается на очистку железнодорожного пути. Антонина пристроилась с лопатой за широченным, тяжелым мужиком, - он проваливался да проваливался, а она легко перепрыгивала его глубокие отпечатки, - а на вокзале выслушала, в каком-то смысле приятное извещение, что подобные снежные заряды в этом месте крайняя редкость, что, как утверждалось старожилами, наблюдалось лет пятьдесят назад. Вот так Антонина оказалась в центре исторического события и, главное, в зените неописуемой красоты. Белый лист бумаги во всю стену (стена во взоре - от левой крайности на пятке до правой), на нем три размашистые линии голубым карандашом: верхняя - во всю длину - горизонтом, чуть пониже - галкой - двумя остывшими, снежными волнами - крыльями; галка - замерла в серебряной, искристой вечности. Вверху - синь, у ног - слепящая, до рези в глазах, белизна, пуховым оренбургским платком - откровение: оттуда летел широкий-широкий ветер с переполненными мехами снега, в васеевском направлении, здесь зацепился за печные трубы, тонкие мехи разорвались и весь снежный запас просыпался в одном месте, а дальше, снова приблизительная ровность.
Проползли два снегоочистителя, к обеду проследовал первый поезд из Москвы; пассажиры вагонов не покидали, глазастыми этажерками в дверях дивились на васеевское чудо, на васеевских археологов, откапывающих собственные, племенные стойбища, - практическое пособие, да и только... Александр Владимирович Быков откопался одним из первых, что не осталось незамеченным на всем васеевском пространстве.
Второе - Новый год, начавшийся балом в клубе железнодорожников, - вот где была настоящая умора...
Готовились задолго, кто как, Антонина с особенным тщанием, признаться, из-за прозаической для постороннего, причины: муж подарил ей ножную швейную машинку. После тренировки на обыкновенных занавесках для всего быковского семейства она ударилась в оригинальное, требующее определенного вкуса, костюмирование: зайчика для мужа (тайное шитье; как она хохотала при первой, и ставшей последней, примерке: первый и последний раз в своей жизни, до колик в правом боку; какой у него был вид! как у натурального быка с накрахмаленными заячьими ушами вместо рогов и пушистым шариком на попе вместо хвостика, жаль, и к быковскому счастью, одновременно, что этого больше никто не видел; заячья головка с ушами пришлась впору Нюре, чему та была несказанно обрадована, и к явному удовольствию Мамо, - видела бы она своего младшего сыночка в данном костюмчике). Из себя она выстрочила королеву Марго: поверх шикарного, голубого, немецкого платья - туника, туника волнами, туника ниспадающая, высокий, стоячий веером воротник, натянутый на гнутую алюминиевую проволоку, корона с пятью острыми вершинами на тех же приемчиках, жабо, и нечто подобное, прикрывающее кисти рук в опущенном состоянии, при поднятии же которых обнажались зеленые ноготки. Широкие, в блестках, очки... Материал - марля в двух рулонах из медпункта, картон, йод, зеленка, натуральные красители из овощей и, крахмал. Она покорила всех васеевцев, и надолго запомнилась бы единственной, если б не примитивная по своей сути загадка нового главврача. На широкой спине его обыкновенного черного костюма красовалась белая надпись: "Бойтесь!" и пониже были пришпилены булавками три обыкновенных гусиных пера. Поначалу никто ничего не понял, а когда он сам же и пояснил задуманное, то захлопали в ладоши, жидко, но подобострастно, как начальнику. Она же с трудом выдержала первый танец с этим "триппером", настроение было несколько подпорчено, пока не выпили шампанского... Быков явился с опозданием и не к месту: в кителе с орденами, в галифе. Но после бокала вывернул наизнанку полушубок из овчины, шапку, заблеял, - быстро вспотел и вынужден был перевоплотиться в медсестру в белом халате, в шапочке, с огромным шприцем в руках, которым размахивал очень опасно. После боя Курантов он так вошел в новую роль, что начальник станции предложил ей, от греха подальше, увести мужа домой. Он весь вечер выделял ее глазками, и другими частями тела, среди других женщин и, вероятно, надеялся, что она вернется, но дудки, - ее карнавальный костюм въехал в зеркало вестибюля жалкой пародией не то чтобы на костюм королевы, но на какой-нибудь передник опустившейся падчерицы, - а значит и ей оставаться на празднике не было резона. Странно, но на улице пахло весной, веселые ряженые кучки бродили от дома к дому, плясали под гармошку, пели: "Сею, вею, посеваю! С Новым годом поздравляю!" - и посыпали пороги зерном. С радушием открывались двери, подносились чарки, и праздник, захлебнувшись в короткой паузе, еще громче перекатывался на другую улицу, а так как поселок - всего-то величиной с пятачок, то очень скоро возвращался вновь на тот же круг, и вновь открывались те же двери, и так же широко, гостеприимно. Быков и здесь отличился. С шприцем наперевес и криком: "Полундра!" - он врезался в шаткую толпу, и та, поддержав его истерическим воплем, бросилась врассыпную, и в желтом прямоугольнике на снегу, от окошка, обнаружилась пропажа внушительной по длине иглы; тупое, удивленное выражение на лице Быкова перетекало в блаженную улыбку.
- Во! - зачарованно указал он подошедшей Антонине, - укол сделал! - и отключился.
Благо дом находился совсем рядом. А в нем тепло, настоящая, пушистая, зеленая елка (здесь такая дефицитная...), на макушке алая звезда, игрушки бумажные, стеклянные игрушки, дождик, серпантин, под елкой коробочка с бантиком из цветных ленточек: подарок сентиментального? (надо же?) мужа - деда Мороза. Когда он проснется, она нечаянно наткнется на коробочку, удивится и обрадуется, хотя и подсмотрела его тайну еще накануне, - в ней духи. Но разве так важно, что в ней было на самом деле?..
И третье - самое страшное...
Случилось оно на фоне весны, которая в здешних местах отличалась от той, что на ее родине. Зима, зима, и на!.. тебе: - солнце, главнокомандующим в оранжевых погонах, выкатывалось над поселком и в гневе за мелкую календарную задержку жарило, жарило, жарило. Снег на глазах старился, проседал, и реки (ручьи - звучало уничижительно) неслись куда заблагорассудится, понятно, что в конечном итоге - в овраг, но вначале убедить себя в наличии какой-то логики перетекания было просто невозможно. За ночь же соперница луна, в противовес дневному светилу, покрывала землю ледяным острым чешуйчатым панцирем, ноги приноравливались к ложной тверди, теряли бдительность и... проваливались по колено, со всеми липкими ощущениями. Но к счастью, все это продолжалось недолго, и совсем скоро изумрудная курчавость источала уже из себя нежные, тонкие запахи: ноздри захапывали в себя побольше воздуха, чтобы насладиться ими, легкие быстро уставали, голова кружилась. Весна...
Антонина лениво сидела на скамеечке перед медпунктом; пассажирский поезд из Алма-Аты задерживали на станции сверх расписания, чтобы пропустить опаздывающий скорый из Москвы; два белесых завитушных иероглифа плыли по небу с востока на запад, грозя пассажирскому прибыть в конечный пункт первыми. Вдруг... Нет, восстановить все мельчайшие детали происшедшего просто невозможно. Вдруг, справа два вагона вздыбились, как кони (где-то она видела подобную скульптуру, на тему, из гражданской войны, кажется...), потом взрыв - один, другой (угадываемые точно - из отечественной!), ну а дальше?.. дальше - месиво из металла, дыма, душераздирающих криков, крови... человеческой крови... Испуганные мужички
