Диалог глухонемого со слепцом

начиналось.
Первые революционные дни — они тут совершенно никак и близко не в счет!
Да вот уж про то до чего многим представителям российской интеллигенции было попросту так вовсе-то невдомек, поскольку жили они в своем собственном мирке, где в той безупречно простой нереволюционной обыденности никаких острых углов попросту не было и в помине, впрочем, как и тех хорошо изведанных на практике горьких истин.

И именно в тот наиболее ответственный момент, когда и впрямь-то надо было действовать до чего жестко и беспощадно, дабы вовсе-то не дать пустобрехам и горлопанам скорехонько оседлать истинно многоликое народное движение, у господ либералов просто-напросто сами собой вниз опускались до того момента на редкость яростно вздымавшиеся к верху руки.
И ведь все это как есть разве что только поскольку они никак того, и знать не знали и, главное, ни сном, ни духом обо всем том более чем принципиально так того и не ведали…
А впрочем, с какого - это вообще бока им хоть сколько-то разом вполне надлежало совсем уж незамедлительно преступить к той самой процедуре, исключительно как-никак, а совсем еще до чего неотложного овладения всей той, как она ныне есть глобальной ситуацией в целом?
Причем поистине твердой рукой все это делать явно надлежало, только и впрямь разве что руководствуясь именно теми чисто этак полностью до конца вполне разумными принципами тщательного и продуманного лечения всего того вконец же донельзя завшивленного, а потому и тифозного общественного организма.

109
При этом вполне, то на редкость должно и естественно, что свой (из их же рядов) человек - писатель Алданов ничего подобного явно уж и близко попросту никогда вовсе-то не напишет.
Нет, он разве что довольно-то мягко подметил в своей книге «Самоубийство», что во время революции 1905 года интеллигенция как-то уж несколько вот разом «подрастерялась», хотя на самом-то деле она попросту никак совсем не нашла себе место в этаком адовом круговороте событий.
Алданов, «Самоубийство»:
«Московская интеллигенция растерялась. Происходили если не бои, то что-то на бои очень похожее. На окраинах города трещали пулеметы, везде стреляли из револьверов. Улицы стали пустеть. По ним ходили, крадучись, странного вида люди, в большинстве в кожаных куртках, надолго ставших революционным мундиром».

А те, кто буквально из кожи вон лез, дабы создать все те вполне надлежащие условия, дабы тот самый вконец обездоленный и нищий духом народ никак уж неосмысленно и полностью мнимо в те отныне черные от золы и копоти недра власти пролез, — шкурников в чужой шкуре вообще до конца не понимал.
Причем даже и начисто раскусив наглую лживость большевиков, их абсолютную под один карандаш сходу заточенную демагогичность, он все равно был и близко ни в состоянии более-менее осмысленно осознать, как это ему с их осатанело сумасбродной тарабарщиной на деле-то, а не на праздных словах и вправду надо будет максимально умело бороться.

110
Марк Алданов в книге «Чертов мост» весьма отчетливо обрисовывает и очерчивает весь ход своих неприглядно привязчивых мыслей, вовсе-то как есть, совсем невесело рассуждая о сколь безалаберном духовном облике буквально так всех тех или иных извечных же соискателей некоей той чисто абстрактной наивысшей справедливости.
Причем весь тот их чисто внешний и крайне как есть, одичалый облик при всем том на редкость различном своем национальном колорите практически всегда неизменно схож, если вообще попросту явно не одинаков.
И вот они те удивительно верные и не на единую букву при этом не отходящие от той самой до чего исконной и истинной правды слова Алданова.
«Деятелей Неаполитанской революции Руффо хорошо знал и не относился к ним серьезно: все эти легкомысленные либеральные аристократы и богатые адвокаты-честолюбцы, по его мнению, ничего не понимали в жизни.
Они расшатывали государственность, не зная цены ее. Они шутили с огнем и наконец дошутились до пожара, не имея представления о том народе, которому якобы хотели служить: на самом деле, по мнению Руффо, люди эти никому служить не хотели, а просто плохо подражали чему-то, никогда нигде не существовавшему, тешились либеральными и революционными словами — приобрели к ним неискоренимую привычку с юношеского возраста, и особенно за десятилетие с 1789 года; они обманывали не только других — это Руффо мог и понять и простить, — они себя обманывали по природной умственной лени. Вся их жизнь была сплошная внутренняя ложь, не тот государственный обман, который лежал в основе его собственного мрачного понимания жизни, а ложь наивная, бессознательная, детская, противная ему во взрослых людях».

Они были до конца вовсе так чужими своему народу и действительно как есть и впрямь более чем беспочвенно верили во всякие дешевые и утопические сказки обо всем том грядущем бесклассовом рае…

111
А уж для всего того крайне-то извечно беспечного и простоватого народа всяческие гаврики, облаченные по-первобытному в шкуры, и были вполне до чего однозначно полностью в доску (крышку гроба старого режима) именно что, как есть всецело свои.
Ну а соответственно сему и воспринимал он их ни как, чужих хамоватых нахлебников, а прежде всего за тех на редкость долгожданных, фактически, что кровно ему родных освободителей, что и впрямь значиться появились на свет божий как раз, дабы его всеми силами и извлечь из донельзя липких тенет тысячелетнего рабства.
И можно подумать, что цивилизация действительно нагромоздила над некогда полнейшей свободой человека сложнейший лабиринт всяческих дьявольских  хитросплетений, так и способствующих его закабалению в жуткой паутине новоявленных социальных взаимоотношений.
А между тем в том самом исключительно уж бесконечно далеком пещерном прошлом нисколько ведь не было ничего такого более чем однозначно на деле удивительно как есть непременно хорошего.
Эпос про счастливую первобытность — это всего лишь сама по себе более чем наглядная воплощенность истой идеализации всех тех до чего давно ныне ушедших в прошлое времен, и вовсе этак того совсем уж явно и близко никак не более.

Но зато тогда попросту и впрямь-таки не было всего того бескрайнего и всецело же удручающего либеральные души всеобъемлющего угнетения от века еще до чего разнесчастных народных масс.
Ну а это между тем и есть самая неотъемлемая часть мышления всякого восторженного либерала — взять, да ничтоже сумняшеся полностью ликвидировать то самое беспримерно злющее угнетение народных масс.

112
Хотя на самом-то деле его во всей той и поныне на редкость весьма и весьма вот суровой всеобщей действительности и вправду будет возможно более чем на надежно так ликвидировать разве что вместе со всеми теми самими массами, поскольку еще издревле неизменно были они покорны буквально всякой своей грядущей судьбе.
Во всяком случае, как раз именно оно чисто же всегда ведь и было, и вовсе неважно по чьей это, собственно, воле — законных монархов или тех  самопровозглашенных и самозваных лидеров…

Причем даже и на необитаемом острове, где совсем не по своей же воле вдруг этак явно разом окажутся только лишь три человека, всенепременно вскоре отыщется место и тому самому весьма вот беспринципно подлому угнетению.
Но нет, конечно, в том самом пока еще довольно-то пока донельзя далеком и весьма во многом относительно, как есть более-менее чистом и светлом ином грядущем, у всего того нового человечества обязательно вполне уж найдутся должные силы, дабы посильно создать принципиально иную систему межличностных взаимоотношений.
Причем нечто подобное и впрямь некогда вполне может и на самом так деле ведь стать самой естественной частью всей той некогда лишь разве что грядущей действительности.
Да только главное тут оно именно в том, что уж выглядеть все это будет тогда до чего многозначительно на редкость иначе, нежели чем та кривой молнией в грозовом небе революции сколь яростно промелькнувшая, чудовищно прекрасная и гибельная абстракция…
Этот огненный пунктир разве что сурово опалил всю ту доселе долгими веками попросту безвременно существующую действительность, однако сжечь все мировое зло был он при этом ни в какую не в состоянии, раз довелось ему оказаться на самом-то деле всецело составленным чисто из всего того в нем наиболее демонически наихудшего.

113
Да и вообще разве, хоть сколько-то кому-либо некогда и вправду сподобится действительно так весьма значительно улучшить всю общественную жизнь, в том-то самом как есть донельзя вот объективно обозримом из нашего сегодняшнего дня ближайшем грядущем?
Однако до чего еще неуемно и вправду хотят всяческие либеральничающие буржуи (а в глазах черни всякий человек, более-менее прилично одетый, — уже буржуй) именно что сколь немедля буквально все попросту в единый миг всеми силами столь непременно раз и навсегда полностью заново переменить.
Ну а главное, нечто подобное им и вправду явно же как-никак, а желается осуществить на редкость ведь совсем незамедлительно, а то, видите ли, кусок жирной баранины им нисколько-то в горло совершенно не лезет.
Однако при этом про то, что вскоре затем еще разом наступят времена сущего людоедства, причем как эмпирического, да так, между тем, и самого что ни на есть полностью буквального…

Нет, как-никак, а про что-либо подобное абсолютно никому из их числа, никак вот загодя, и не могло быть хоть сколько-то вполне и впрямь оказаться, сколь до чего сходу доподлинно разом полностью всецело в точности ведомо.

114
И ведь абсолютно все то до чего немыслимо дикое неприятие серых дореволюционных реалий было целиком и полностью только лишь и построено на одной, как есть ласково пресыщенной удобствами чьей-либо чисто же личной жизни.
И подчас кое-кому вот при всем том разве что лишь вовсе-то и не хватало всего того более чем необычайно яркого света несоизмеримо ни с чем прошлым сладких новых времен.
Ну а всему тому до чего безнадежно треклятому и отчаянно же злосчастному самодержавию и впрямь-то ныне всецело же предстояло в чьих-либо глазах вполне всерьез уж держать ответ за то самое и поныне никак не исчезнувшее темное царство вековых и застарелых пороков.
Раз это именно оно было в них всех виновно, а если грубо и безжалостно убрать жирную и вконец же заевшую державу вершину общества, то вот как раз тогда мы все сразу и заживем до чего долго и счастливо, а главное совсем уж, ясное дело, вовсе как есть по-другому.
Да и как уж оно может быть хоть сколько-то иначе коли стоит всему народу вырваться из глубокой тени былого строя и тогда он и сам устремится всею толпой в ворота того самого невиданного рая, что был так сладостно же описан в некоторых книгах.
Да еще и описано это было, как нечто вполне вот самое естественное и более чем всецело же исконно свойственное всякой той или иной человеческой натуре.
Однако все это были одни праздные пожелания и розовые мечты, а жизнь она всегда к ним поворачивается одним разве что толстым задом, а как-либо иначе себя вести она вот попросту, наверное, вовсе совсем и не умеет.
А как раз потому в том до чего истинно конечном своем итоге, именно в результате всех тех