О российской истории болезни чистых рук

каждому наилучшее единое будущее могли разве что люди совершенно вот всею душою полностью отстраненные от всяких тех или иных вполне житейских реалий.
Да только чего — это тут вообще еще поделаешь, коль скоро до чего многие представители российской интеллигенции буквально-то всегда неизменно парили промеж действительно допустимого и всего того обезличенно аморфного и ирреального.
И уж, ясное дело, в чьих-то крайне восторженных и подслеповатых глазах именно нечто чисто ведь бездумно надуманное и имело самую конкретную и законченную форму, а потому и было оно считай разве что до одури сияюще прекрасным.
Причем никак вот явно не являлась мечта о некоей той вовсе-то явно иной жизни каким-либо исключительно абстрактным символом.
То есть, никак не была та яркая заря революционных идей плодом славной фантазии, чем-либо пришедшим в этот мир из самых глубоких недр славных книг…
Нет, уж было оно во всем подобно так и затмевающему белый свет фонарю, ярко освещающему весь тот грядущий путь… 
Причем для довольно многих российских интеллектуалов левого толка до того считай вовсе необычайно же светлого бытия было буквально-то считай совсем ведь рукой подать…
Однако при этом царство всеобщего счастья можно будет создать лишь из черной и липкой грязи всеобщей обыденности, а из до чего только крайне нелепых светлых мечтаний может выйти один разве что тот так уж и огороженный колючкой гигантский острог величиной со всю ту никак необъятную шестую часть суши.
       
Причем источник, бьющий ключом из самых потаенных недр слишком сытой духовности, явно дозволявший исключительно многим людям мыслить подобным образом, неотъемлемо находился где-то там, в светлых сумерках зарождающихся идей.
А между тем для их вполне на деле праведного и чисто логического усвоения совсем неотложно потребовалось бы всячески продуманно хоть как-либо еще придать более-менее подходящую форму.

160
Да и вообще сколь воинственно кликушествуя обо всех тех отчаянно разом выпячиваемых недостатках всей той извечно серой дореволюционной действительности - российская интеллектуальная знать более чем настойчиво и зазывно явно так приглашала ко всему тому только лишь последующему управлению страной именно ту крайне нищую духом помпезную праздничность.
Ну а та как-никак и была именно тем весьма так наглядным же образцом всего того отвратительного и воинственно вульгарного.
Да и вообще все эти новые большевистские вожди были священными жрецами совершенно во всем явственно лютой и крайне при всем том на редкость же асоциальной подлости.
Да только вполне ведь возникли именно этакие кровавые идолы чудовищного безвременья вовсе-то никак не на пустом месте.
Поскольку всему тому совсем так неожиданно вздорному их появлению на политической арене явно так на деле предшествовало именно то непомерно же бурное буйство фантазии людей, живших в светлом завтра, а совершенно невзрачное сегодня они попросту именно разом же собирались попросту сжечь в очистительном пламени сколь осатанелого нигилизма.
А между тем от всего этого явно шел до чего едкий и тухлый запашок ныне вот как есть только наспех возрождаемого былого язычества.
Причем Чехов и был одним из тех, в ком на фоне личностной тяжкой трагедии, а именно вовсе-то неминуемого грядущего его конца, до чего только весьма, несомненно, и ожил язычник истово верующий в левую идеологию.
Причем поверил в нее Чехов в точности как те довольно далекие его предки действительно некогда иступлено верили всем своим деревянным божкам.
Можно подумать, что то, о чем он более чем невозмутимо и рьяно пишет в его повести «Моя жизнь» на наш сегодняшний день на деле уж выглядит хоть сколько-то вполне ныне принципиально иначе.
«Да, пусть я виноват, - сказал я. - Сознаю, я виноват во многом, но зачем же эта ваша жизнь, которую вы считаете обязательною и для нас, - зачем она так скучна, так бездарна, зачем ни в одном из этих домов, которые вы строите вот уже тридцать лет, нет людей, у которых я мог бы поучиться, как жить, чтобы не быть виноватым? Во всем городе ни одного честного человека! Эти ваши дома - проклятые гнезда, в которых сживают со света матерей, дочерей, мучают детей… Бедная моя мать! - продолжал я в отчаянии. - Бедная сестра! Нужно одурять себя водкой, картами, сплетнями, надо подличать, ханжить или десятки лет чертить и чертить, чтобы не замечать всего ужаса, который прячется в этих домах. Город наш существует уже сотни лет, и за все время он не дал родине ни одного полезного человека - ни одного! Вы душили в зародыше все мало-мальски живое и яркое! Город лавочников, трактирщиков, канцеляристов, ханжей, ненужный, бесполезный город, о котором не пожалела бы ни одна душа, если бы он вдруг провалился сквозь землю».

161
И главное до чего сходу же провалилось в самые тартары все то старое, прежнее житье-бытие, да только вот она незадача - ярое социальное зло лишь тем более при всем том чрезвычайно самим собой возгордилось, а потому и предстало все то, будто бы ныне навеки прежнее в истинно новом безыскусно разудалом виде.
И наиболее тут главное оно как раз-таки в том, что ранее никому и в самом страшном сне ничего подобного вовсе-то бы явно совсем никогда попросту и не привиделось.
И, кстати, во всей той российской глубинке и сегодня, как и века назад точно также ведь неизменно уж чисто по-прежнему так и попахивает в точности, тем и близко-то никак не прошлым промозгло серым прозябанием.
Но тот же Чехов, между прочим, мог бы уж до чего явно капнуть несколько и глубже.
Раз уж та главная беда всегдашне как есть, заключена именно в круговой поруке, а никак не в людях, которых надо бы и близко никак не ругать, а только-то всячески как есть еще старательно развивать умственно и душевно.   
И сколь, то неотъемлемо яснее же ясного, что — это разве что на почве личного своего большого невезения, Антон Чехов более чем всеобъемлюще мощно сходу на редкость сгущает всякие черные краски.
А между тем не будь тех безупречно стойких, да и необычайно мужественных и достойных той наивысшей похвалы людей посреди населения всей той российской глубинки и чего — это еще тогда бы случилось со всем этим миром в результате совсем ничем иным попросту так иначе вовсе же неудержимого гитлеровского нашествия?
В середине прошлого 20 столетия всему человечеству никак не путеводной же звездой вполне зловеще светила извечная кабала весьма добротно и верно скроенного фашизма.
И кабы на ту отчаянно суровую борьбу с проклятыми фашистами не поднялись бы все как один славные выходцы именно из этаких маленьких городков…
И ведь ничего тут явно не поделаешь, однако кабы не они, то уж вся та славно и невозмутимо ныне вполне благоухающе просвещенная Европа, до сих самых пор и оставалась под той невероятно грубой тяжестью тевтонского сапога.
Причем сколь всеобъемлюще тяжек, он бы затем оказался для всякого того, у кого в груди бьется сердце, а не просто мощный насос по сосудам вовсе-то беспрестанно туда-сюда более чем невозмутимо же раз за разом кровь перегоняет.
Да и тот еще национальный вопрос тут никакого существенного значения и близко совсем не имел, раз и этнических немцев тоже в концентрационные лагеря буквально пачками отправляли, причем подчас не за такую уж и большую и существенную провинность.

Ну а что с той или иной стороны и впрямь могло быть считай уж так сходу касаемо всей той откровенно приземленной российской самобытности, то — это ведь именно в ее осатанело блеклый быт «светлые идеи» только лишь поболее всяческой искристо злющей темени до чего основательнее сходу и понагнали.
Ну а именно потому ее все те лет сто и надобно будет голыми (и никак нисколько не чистыми) руками всем тем разноликим миром всею силою из самой же гиблой тьмы веков весьма вот надежно так медленно, но верно всеми силами еще извлекать.

162
Дай только Бог, и будут — это некогда делать явно уж как-никак, а вовсе так сколь принципиально иначе, а именно совсем не при помощи беспричинно безжалостного обличения, а заодно и чрезвычайно речитативно обильного самобичевания…
Нет, уж вполне продуманно свершать подобного рода благие деяния непременно бы надобно разве что именно силами исключительно, как есть весьма насущного народного просвещения.
Ну, а заодно ведь в принципе делать — это надо бы разве что самым конкретно взвешенным и разве что самым же пошаговым очищением всей социальной среды от сколь всегдашне крайне непритязательно имеющихся в ней вековых язв.
А как-либо иначе ничего существенного, ну никак и близко вовсе так не добиться!
Простые люди удивительно же равнодушны ко всем душевным изысканиям и политическим трениям, их можно сбить в кучу, но ясное дело, что никому не удастся заставить их идти верною дорогой к издали сияющему свету даже и в чистой теории небезупречно праведных истин всеобщего-то коренного преображения той будто бы ныне исключительно убогой действительности.   
И это также естественно, как и то, что совсем никому и близко не стоит будить медведя во время его зимней спячки.
И главное само понятие частной собственности более-менее ясно даже любому животному не то, что всякому человеку.
И именно на почве яростного отрицания самых основных принципов частного владения вполне так и создаются затем условия, дабы было вовсе надолго затем утрачено самое элементарное право всякого человека на его жизнь и свободу.
А вот действительно лучше людское существование можно будет сделать только-то одними разве что весьма созидательными путями, а насилие, а в том числе и кровавое насилие может стать чем-либо действительно правым и крайне обязательным лишь в случае коли кто-либо еще попытается сделать эту и без того беспросветно унылую жизнь только лишь значительно хуже.
Но всякие доброхоты обо всем этом мыслят явно так совершенно иначе, поскольку им-то вполне, уж и надобно сходу совершить именно тот героический подвиг, безудержно сдвинув серые массы народа в единственно верную сторону до чего значительно лучшего и куда поболее светлого их грядущего бытия.
Да и мало того всемогуще же многозначительнее преобразовать нынешние скверные реалии (в их понимании) им вот должно будет как раз-таки сколь широко опираясь как раз на нечто искрометно блестящее и вопреки всему стародавнему прежнему - восторженно светлое.
И это именно так поскольку взамен всему тому бесконечно унылому и навек всем давно нынче безмерно же опостылевшему само собой и должно было прийти чему-либо явно уж вовсе на редкость совсем так иному.
И именно подобного рода светлыми мыслями Антон Чехов во все те тяжкие поздние годы своей жизни как есть наяву беспрестанно и бредил, а потому и заразил он довольно многие умы всей той своей необъятно широкой общественной чахоткой…

163
Автор и близко никак не умаляет весь тот необычайно великий писательский дар великого гения своей эпохи, но между тем, то ведь абсолютно-то само собой до чего сходу уж полностью ясно, а именно то, что Чехов как раз и является одним из тех ярых буревестников кровавого безвременья большевистской революции.
А тот же Сергей Алексеев к ней и близко никак вовсе не призывает, а