О российской истории болезни чистых рук

светлой радости.   

Причем, коли обо всем том как есть сколь еще безрадостно же призадуматься, то вот чего тут не говори, а Антон Чехов вместе со Львом Толстым вовсе вот недовольно возмущаясь всеми теми окружающими их реалиями так и раздувая щеки, более чем громогласно трубили «Славу труду».
А к тому же весьма вот откровенно действуя с предельно ясной и совсем так безотрадной позиции сытой и вовсе-то безыскусно недалекой надменности, они вовсе вот высоколобо и крайне цинично весьма ведь пренебрежительно относятся ко всем, тем вящим нуждам народного образования. 
Причем то самое безо всяческих прикрас сколь еще уж беззастенчиво свойственное им крайне одиозное отношение ко всякому тому поистине минимальному просвещению простого народа неизменно только лишь и являлось самым прямым следствием чисто как есть разве что только полудремного пренебрежения почти всего тогдашнего ума нации ко всем, тем неизменно далеким от всяческих знаний праздным обывателям.
Ну а как раз именно потому те и оставались в самых жестких тисках более чем никак неизгладимого средневекового прошлого. 

300 
Человек российский, это как есть до сих самых пор сущая же загадка природы и ее и близко никому на раз нисколько не разрешить каким-либо разве что сколь еще так самоуглубленно неуемным прямохождением в самые недра его наиболее затаенной сути.   

Да вот ведь, однако, чисто уж таковым и было некогда, то самое до чего уж весьма значительное устремление тогдашнего либерализма, поскольку тот вовсе так безнадежно всячески же страдал каким-то совсем на редкость особенным «толстовским лунатизмом». 
Раз в том самом лихорадочно взбудораженным всем тем Толстовским учением обществе бездумно сочеталось, до чего неистово резвое желание спешно всею гурьбою ходить и ходить пешком в простой народ. 
Но при этом, однако палец о палец никто из ярких представителей доморощенных ходоков в народ явно уж не соизволил ударить, дабы сама жизнь людская стала хоть чуточку радостнее.
И как есть еще тем наиболее основным и вполне явственным устремлением великих духовных поводырей всей той издревле бессильно заплутавшей в сущих потемках средневековья державы, было одно то ласково смиренное желание весьма резво сокрушить заклятые абстрактные оковы, да и стряхнуть бы с себя пепел никогда на деле не существовавшей на российской земле инквизиции. 
Дореволюционные бунтари называли ее инквизицией мыслей, а им-то хотелось нести, совсем ведь чего не попадя, бичуя и обличая все пороки и недостатки века, страны, как и, в принципе, всей как она только для них ныне вообще уж явно была российской общественной жизни. 
И главное все это разве что поскольку, что для всего их крайне утонченного европейского вкуса была уж та дореволюционная Россия никак и ни в чем нисколько и близко непригожа собой.   

301
А между тем для той сугубо существенной пользы дела, а именно как раз во имя хоть чего-либо стоящих перемен как раз и надо было никак не ругать действительно полезные начинания и тем более, не выказывать все то свое сколь откровенное пренебрежение ко всяческому единственно как есть позитивному строительству школ и больниц. 
Нет, полностью наоборот следовало бы всячески вдохновлять - этот нисколько не тщетный, а именно всецело же праведный, да и вообще для всего российского общества более чем крайне так еще жизненно важный, превеликий почин. 
Отец Володи Ульянова, именно, что подобного рода просветительством всю свою жизнь до чего конкретно так только и занимался. 
И главное, после того как его сын с друганами покусился на жизнь самодержца - мать несостоявшегося цареубийцы не выслали со всем семейством прямо-таки на Чукотку, а вполне продолжили ей платить за мужа более чем пристойную ПЕНСИЮ.   

Вот уж он во всей его крайне невзрачной красе сколь так безнадежно гнилой царский ЛИБЕРАЛИЗМ, и во что - это он затем России, собственно, как-никак, в конце концов, действительно затем еще обошелся!?
Да и Марк Алданов также весьма наглядно и первостатейно на редкость весомо описывает ту и близко никак невозможную при всем том последующем сталинизме ситуацию, когда скрытая помощь революционерам не могла даже вот уж явно так привести хоть к какому-либо вполне на деле серьезному общественному порицанию. 
Алданов «Истоки».
«- Нет, я никуда пока не собираюсь уезжать... Муж не отвечает за действия жены, я знаю такие случаи. Риск для вас был бы невелик».   

302
А между тем надо было только и всего, хоть немного действительно выждать и все уж тогда явно пошло бы именно тем более-менее безупречно нормальным и весьма ведь простецки более чем вполне естественным ходом исключительно обыденной и чисто житейской исторической последовательности.   

А если и была бы гражданская война, то вовсе не такая беспримерно жестокая, яростно уничтожающая буквально всякую даже и еле живую совесть, да и вообще какую — это только угодно вовсе так незатейливо беспристрастную жизненную правду.
Причем уничтожалась она буквально на корню, а потому все дальнейшие посевы были тогда сколь еще вдоволь насыщены всякого рода разными гиблыми сорняками…
А к тому же, как есть, еще и происходило нечто подобное и впрямь-то фактически на всей той от края и до края сколь бескрайне до чего же безоглядно родной всякому российскому народу пахотной земле.  Причем после революционного пожара она как после той никак и невидимой глазу чернобыльской радиации, даже и вполне внешне вроде бы восстановившись, все равно долго еще будет затем порождать всяческих моральных мутантов с совершенно вывернутой наизнанку совестью. 
А между тем всего этого вполне можно было практически полностью избежать. 
Да вот, однако, для кое-кого были никак невыносимы те долгие ожидания, когда на деле действительно нужно было сколь нерасторопно переминаться с ноги на ногу, в сущей нерешительности дожидаться неких тех еще самых наилучших милостей от всей той и поныне явно нескладной и крайне привередливой человеческой природы.
Нет, мы их и сами себе уж до чего бестрепетно даже и, не моргнув при этом глазом сходу так даруем и ни у кого на то никакого разрешения никак и близко вовсе не спросим. 
И вот как обо всем этом веско и четко написал грандиозный исследователь отечественной истории Эдвард Радзинский «Господи... спаси и усмири Россию. Николай II: жизнь и смерть». 
«Делом было убийство царя Александра II, одного из величайших реформаторов в истории России. В те весенние дни он готовился дать России желанную конституцию, которая должна была ввести феодальную деспотию в круг цивилизованных европейских государств. Но молодые люди боялись, что конституция создаст ложное удовлетворение в обществе, уведет Россию от грядущей революции. Царские реформы казались им слишком постепенными. Молодые люди спешили».   

303 
Но не то чтобы они весьма многозначительно пожелали, как есть мигом осуществить то светлое и на веки вечные нечто уж как есть во всем до чего еще безупречно доброе, а только лишь и имели они намерение более чем спешно поспособствовать считай так тому, дабы народу безо всяческих с его стороны созидательных усилий вдруг стало жить более чем изумительно хорошо! 
Ну уж нет, они были принципиально против всяческой власти, как таковой, и их темную психику в самой глубокой тайне сколь отчетливо самым жарким пламенем согревала одна лишь мысль их-то ей наиболее полнейшего душевного противостояния, а там будь что будет, главное, чтобы царя окаянного более не было. 
И вот как - это до чего наглядно описал со слов во всем уж полностью стороннего человека легендарный Герцен в его «Былое и думы». 
Причем со стороны оно более чем неизбежно уж именно, что всецело так во всем как есть еще на деле виднее… 
« — Это презамечательная вещь, - сказал мне седой старик: - Вы не первый русский, которого я встречаю с таким образом мыслей.
Вы, русские, или совершеннейшие рабы царские, или - passez moi le mot* - анархисты.
А из этого следствие то, что вы еще долго не будете свободными».
* «Извините за выражение». 

И ведь именно так оно и есть, причем сколь так еще чисто как есть и до сих самых пор… 
Все те чрезмерно мечтательные личности были во всем уж насквозь до самой глубины души пропитаны враждебной всяческому житейскому разуму идеологией и их никак не занимали, какие-либо царские блага после крушения вконец им осточертевшей, как и насквозь прогнившей донельзя уж будто бы совсем деспотичной власти. 
Раз и впрямь довелось этим людям быть до чего уж морально во всем скособоченными, а как раз потому всем их существом, так, и заправляла тогда одна та безумно скверная идея в единый миг ведь радостно лишь затем только сходу последующей наиболее «величайшей во всем этом мире общественной справедливости». 
А между тем как раз во имя того дабы возыметь же возможность сколь еще полноценно заняться безупречно разумным управлением делами какого угодно народа и надо было иметь в себе качества неизменно присущие абсолютно всякой на свете, повседневно правящей свой бал барской элиты. 
Да и вообще коли и менять, ту застарело прогнившую политическую систему на нечто новое, то вот чего-либо подобное надлежит еще весьма спешно же сотворять, никак не точа при этом лясы в тех самых пустых и откровенно бессмысленных словопрениях…
Любому властителю уже по самой его должности всецело так явно так положено быть, что называется сибаритом, а не идеалистом, а плюс к тому ему надобно иметь вовсе-то бестрепетно огромное желание власти, как таковой, а вовсе не сиплое и хрипатое устремление ко всякому светлому добру буквально-то в любых его безумно ласковых проявлениях.   

304
И все — это так и совсем уж то не иначе, а общество в этом вопросе крайне ведь во всем единородно.
То есть не только правители но и всякий простой народ, как бы, это не было кое-кому сколь беспредельно же печально разве что тот еще весьма нахрапистый собственник и ничего иного ему ведь в голову и близко так никак ни в жизнь нисколько не втиснешь.
А и вправду, как — это тут только не старайся, а никаких иных понятий ты ему и за всю его жизнь, в общем и целом попросту и близко так вовсе не внушишь.
Ну, а как раз ради того дабы в этаком исключительно сложном вопросе хоть чего-либо на деле вполне еще сдвинулось с мертвой точки и нужны были до чего ведь яркие перемены в самом как он есть характере общества, а уж достигается — это нисколько не пропагандой, а одним лишь тем наиболее разумным воспитанием малых детей. 

И процесс этот и впрямь как есть еще крайне долог и тяжел, поскольку житейский ум у каждого человека зачастую полностью совсем ведь неповоротлив.
А между тем — это как раз тому вполне здравому рассудку и надобно бы до чего всегдашне сколь твердо же решать, как это кому-либо вообще жить сегодня, а не в том некоем весьма лучезарно грядущем завтра.
Однако те самые отчаянно закусившие удила ярые фанатики всеобщего безоблачного счастья всею душой и по сей день истово веруют, что неким тем исключительно внезапным и ярым освобождением от всех оков, тех самых простых людей и вправду будет возможно со временем сделать хоть чуточку лучше,