О российской истории болезни чистых рук

кровавого узурпатора будет подложена внеочередная адская машина.
Ну а чисто затем само уж собой безо всякой тени сомнения разом грядет то всем нам считай заранее прямо-то на блюдечке преподнесенное великое счастье, да и в точности именно таковая искренне ласковая буквально-то на всякий бойкий слух свобода!

В те самые довольно-то беспутные царские времена и шагу нельзя было нормально ступить из-за всей той бескрайней распутицы тех самых до чего ведь невозмутимо различных ни в чем уж явно вовсе так совсем несхожих мнений.
Причем все — это чисто подобным образом тогда ведь происходило разве что из-за того, что очень даже немалому числу интеллигентных людей с чего-то вдруг само собой неистово возжелалось разом так заполучить все те давным-давно приличествующие их державе радужные сны, как и сколь давным-давно ей вполне на деле положенную манну небесную.

439
А поскольку сама по себе она на нас с небес и близко так никак явно не падает кое-кто и порешил ее уж именно до чего еще безответственно изобрести во всех тех своих медово сладостных, и на редкость навязчиво своекорыстных о ней мечтаниях.
То есть, всецело прививать общественной жизни всяческие книжные принципы кое-кто спешно собирался при всем том, явно уж никак не подумав о той крайне неприглядно печальной участи всех замыслов, исключительно исподволь построенных на сколь изящных изысках правды, что была довольно-то наспех обнаружена разумом «истинно здравомыслящим» но никак при этом вовсе не зрящем в самый корень ныне насущных проблем.
То есть, хотя и легла в основу всех тех отчаянно слащавых рассуждений тогдашних дореволюционных интеллектуалов-западников некая более чем безупречно же светлая истина, однако была она при всем том изучена разве что только наощупь, да и чересчур безнадежно так вычурно…
Да и вообще абсолютно любая бумажная идея — это никак не более чем карточный блеф.
Ну а в особенности коли ее осуществление будет производиться, считай уж именно из-под палки, а заодно еще и будет она совсем так во всем никак не вскользь противоречить всему тому, что действительно является наиболее основным во всей сути каждого отдельного человека.
Причем в том уж все и дело, что экстракт чьей-то философской мысли точно ведь не для того был кем-либо создан, чтобы из него затем сходу сделали эталон всякого дальнейшего людского существования.
Из прикладного учебника точно вот нельзя делать до чего суровое руководство к действию раз он совсем не для того написан, а прежде всего чтобы всякий конкретный индивид приобрел для себя некие те чисто теоретические знания. 
Но это именно книги кое-кто явно ведь предпочитает видеть как раз-таки в виде великой и единой благодати каждый так раз заново освежающей сердце и душу.
Ну так еще и одним даже и самым на редкость малым к ним необычайно благостным прикосновением.
И может и впрямь кто-либо действительно само собой так и подумает, что книга она более чем объективное производное одного лишь светлого человеческого разума и ничего более.
А между тем всяческих слащавых благоглупостей в ней, как правило, нисколько так явно вовсе не менее, нежели чем самого что ни на есть элементарного здравого смысла…
А сколько в книгах было до чего уж безбоязненно совсем неверно воспринятых идей и мыслей или того только хуже извращенно принятых на веру абстрактных философских постулатов с тем ведь самым на редкость доподлинным двойным дном.
Да и вообще будет сколь еще весьма легко обвести вокруг пальца всех тех бездумно же внемлющих мишурному свету тех слов, что были и впрямь до чего благосклонно величавы на одной лишь белой бумаге.
Причем как раз именно там все эти необычайно благие фантазии на редкость изящно искрились истой магией цветасто волшебного слога.
Да только ведь тот до чего же нетленный дух величественного разума заключен никак не в пышных фразах, а в реальном умении преодолевать тернии быта с минимальным ущербом для высокой духовности.
То есть прежде всего важно никак не склоняться под натиском самого великого множества социальных бед.
Не лебезить из-за лучшего куска хлеба с маслом перед начальствующим ничтожеством.
И не убегать от всей неустроенности жизни в мир литературных благих фантазий.
И если всеми силами разомкнуть заколдованный круг так и чарующего души забвения в мире чисто искусственной жизни, то это именно тогда тот крайне уж пока совсем неприглядный мир и станет во всем удивительно чище и краше.
Ну, а всему тому вполне ведь и должно будет сколь явственно выражаться в буквально  всеобщем процветании всех слоев ныне существующего общества.
Причем — это как раз та самая духовная сытость и сеет вокруг себя призраки грядущего счастья, ну а они вовсе так никак не рассевают тьму людского невежества а только лишь бессовестно преумножают всеобщую нужду и нищету.

440
И главное всякие кричащие лозунги и никак немилосердные воззвания ко всеобщему последующему энтузиазму только и всего, что подчас вызывают у масс (в своем конечном итоге) одну лишь сущую отрыжку, как и самое естественное отрицание всего того, что было связано с неким плакатно и трафаретно внешне объявленным суровым общественным благом.
А между тем сущей первопричиной приторно сладких ожиданий некоего светлого будущего и послужили, собственно, именно те крайне нелепые, да и без всякой меры абстрагирующиеся от всего того ныне существующего бытия возвышенные струны душ тех, в ком зрелый житейский разум прекрасно сочетался с той чисто по-детски наивной умозрительностью.
И ведь все — это берет свое начало именно от той крайне застарелой привычки извращать истину, нарезая ее ломтиками в наиболее удобных для того лакомых местах.
Ну а заодно тем же людям вполне так на деле было свойственно сколь уж толково приправлять данный почин тщательно культивированными, да и вознесенными на самые небеса собственного величия предрассудками обо всех безо всякого исключения свойствах добра и зла.

441
И это как раз-таки из-за подобного рода весьма старательно автором вышеизложенных причин и наблюдалось то самое донельзя незамысловатое отторжение интеллигенции от всего, того что было сколь неразрывно же связанно именно со всем ее крайне неумытым и столь, безусловно, до сих самых пор на редкость невообразимо невежественным народом.
Да и вообще часть российских интеллектуалов, без тени сомнения томно и слащаво воспринимала те абсолютно чужие им проблемы простонародья в самой верной схожести с тем и поныне крылатым выражением французской королевы Марии-Антуанетты
«Если у бедняков нет хлеба, пускай едят пирожные».

Другая же ее часть считала, что всему причиной власть, которая угнетает бедных тружеников, ну а дадут крестьянам землю, а рабочим фабрики и заводы, а вот тогда и настанет то самое весьма долгожданное всеобщее благоденствие.

442
Причем те самые крайне безответственные левые интеллектуалы гнали прямо-таки в шею буквально всякого, кто их пытался в разум приводить, столь неистово превознося при этом великих гениев своего времени.
Ну а те, между тем, при всем своем до чего безмерно необъятном духовном величии по самые уши так тогда и погрязли в весьма удивительно прискорбном идеалистическом популизме.
И вот он тот изумительно яркий пример их и впрямь-то совсем непоколебимо «разумных» доводов по тому самому более чем неизменно же благостному перекрашиванию России в совершенно ей принципиально чуждые европейские тона.
Чехов «В Москве»
«А между тем ведь я мог бы учиться и знать все; если бы я совлек с себя азиата, то мог бы изучить и полюбить европейскую культуру, торговлю, ремесла, сельское хозяйство, литературу, музыку, живопись, архитектуру, гигиену; я мог бы строить в Москве отличные мостовые, торговать с Китаем и Персией, уменьшить процент смертности, бороться с невежеством, развратом и со всякою мерзостью, которая мешает нам жить; я бы мог быть скромным, приветливым, веселым, радушным; я бы мог искренно радоваться всякому чужому успеху, так как всякий, даже маленький успех есть уже шаг к счастью и к правде.
Да, я мог бы! Мог бы! Но я гнилая тряпка, дрянь, кислятина, я московский Гамлет. Тащите меня на Ваганьково!
Я ворочаюсь под своим одеялом с боку на бок, не сплю и все думаю, отчего мне так мучительно скучно, и до самого рассвета в ушах моих звучат слова:
- Возьмите вы кусок телефонной проволоки и повесьтесь вы на первом попавшемся телеграфном столбе! Больше вам ничего не остается делать».

443
Однако зачем — это вообще было нужно безо всякой заминки эдакое дикое зверство с самим-то собой весьма наспех разом уж сотворять?
А между тем неужто ради подобного дельца никого сколь еще прыткого другого нисколько так сразу явно вот не отыщется?
И то и впрямь-то, какая это на деле была для всего того простого народа забава бывшего барина на столбе повесить, некогда ранее не него только и можно было разве что лишь исподлобья глядеть, а тут на тебе смотри, сколько хочешь, как он смешно ножками воздухе болтает, вот смеху то.

И главное, нам за это попросту ничего отныне вовсе не будет - новая власть нас за ту самую верно проявленную пролетарскую сознательность еще и отблагодарит, считай что по-царски, ну так пойдем, что ли другого такого найдем и подвесим нам ведь теперь все это запросто уж с рук полностью сойдет - айда повеселимся.

444
И неужто как раз за тем и надо было целыми десятилетиями истошно взывать к народу, стремясь привнести в его массы идеи о всеобщем и всяческом благе…
И уж все — это было приведено в действие только лишь дабы всякая вошь человеческая как пить дать явно подсуетилась, увидев именно в этом самую прекрасную для себя возможность, до чего вдоволь поживиться на неких тех чисто всеобщих задушевных чаяниях.
И уж при всем том тот сколь откровенно простой и безграмотный обыватель в силу всех тех сложившихся обстоятельств неистово вознесенный на самую вершину свободы был вполне явно способен в подобных условиях разом осуществить смертный грех насилия над всяким ближним своим буквально-то безо всякой на то сугубо личной причины.
И ладно бы он был до самого своего сколь отчаянно снедаем злобной корыстью или давился бы мелочной злобой…
Или вот может быть ему от всей уж души захотелось в единый миг сколь еще многое сокрушить от одного максимально простого желания отомстить бы этому миру за те самые некогда пережитые им несчастья.

Нет, ныне он будет осуществлять все эти гадкие мерзости только вот имя добра и справедливости, а значит, в душе его никак не останется ни малейшей капли сомнений и каких-либо весьма существенных угрызений совести.
Причем наиболее подлинным первоисточником этаких сухих веяний является именно та невообразимо однобокая логика, из которой чисто же наспех изымается всякое настоящее первоначальное значение тех еще обиходных истин, а вместо них с лютой силой втискиваются всевозможные осатанело прогрессивные абстрактные рассуждения, настоянные на одной чистой от любых примесей «правде» от голой теории.

445
Хотя, уж, между прочим, ее ведь для начала как есть еще следовало до чего так старательно приодеть в «одежды практики», а не выставлять ее