способна, а укусить могу, оказывается!
Еще через секунду он буквально зарычал, в ярости сжимая кулаки. Наверное, в этот момент, ему очень хотелось ударить меня, даже убить. Но… меня уже не было с ним рядом.
Я захлопнула за собой дверь ванной, задвинув слабый запор. Опустилась на пол, сотрясаясь от рыданий. Егор соорентировался быстро и начал с криками ломится в дверь. Я смотрела, как трясется стенка от его ударов и понимала, что скоро он ворвется сюда. Что тогда делать – я не знала.
Я сидела на корточках у стены и думала о том, что Париж – один из красивейших городов мира. Есть даже такое расхожее выражение: увидеть Париж и умереть. И вот я приехала сюда и, вместо того, чтобы ходить по парфюмерным магазинам и любоваться Эйфелевой башней, сижу на холодном полу в доме человека, который только что набросился на меня…
- Миша… - прошептала я. – Мишка, где ты?
Вдобавок ко всему, заболел живот. Острой, режущей болью. Видимо, мой ребенок переполнил доступный ему лимит ужаса и начал задыхаться.
«Сейчас пойдет кровь» - подумала я. – «И он умрет. Он умрет во мне, я буду чувствовать это, но ничем не смогу ему помочь. Господи, как страшно! Он умрет… потом умру я… И Мишка, наш милый Мишка, никогда не узнает, как нас не стало. И больше никогда не увидит нас А мы не увидим его… Интересно, что будет там, куда мы попадем после смерти? И увижу ли я там моего малыша? Покажут ли мне его? И… неужели я больше никогда, никогда не услышу голос моего Чернышова?»…
Словно отвечая моим тяжелым мыслям, зазвонил телефон. Мой телефон, тот, что остался лежать на столе, рядом с тарелочкой с недоеденным эклером. Сквозь ругательства Егора и пение Дассена, я слышала знакомый звонок, понимая, что это Миша. Мы с ним всегда чувствовали, когда другому становилось плохо. Но сейчас это уже ничего не меняло.
Из последних сил я подползла к белоснежной, с золотом, раковине. Склонилась над ней. Меня выворачивало наизнанку, как будто все, чем я жила, покидало меня вместе с ужином. И с каждой секундой мои руки, опирающиеся на край раковины, все больше дрожали от слабости. Сознание как будто заволакивало сладковатым розовым туманом из которого не было выхода.
Егор ворвался, вслед за отлетевшим засовом, каким-то чудом не сорвав с петель дверь. Я увидела его глаза и вяло подумала, что у человека не бывает таких огромных глаз на совершенно бледном лице. Он весь был похож на театральную маску Пьеро. Потом я уже ничего не видела…
- Рен! – донеслось до меня, как сквозь вату. – Рен, что с тобой? Рен, открой глаза, а? Рен… Господи, я же не хотел… я не думал… Да я просто прикалывался, Рен, слышишь? Ну, Рен? Ты же так тихо сидела… я… черт, не надо было мне пить! Так, лежи спокойно, я сейчас вызову врача!
При последней фразе я открыла глаза и обнаружила, что лежу на диване, до подбородка укрытая пледом.
- Егор… - позвала я. Он резко обернулся.
- Не надо врача. Ничего не случилось!
- Не случилось?! Ты потеряла сознание. А перед этим тебя выворачивало наизнанку.
Он присел рядом. Серые глаза снова были глазами моего друга Егора Тимирева. И эти знакомые глаза смотрели на меня абсолютно трезво и здраво, с мягким испуганным беспокойством.
- Сам не знаю, как все это получилось… - бормотал он. – Как будто это был не я, понимаешь? Господи, от этой прекрасной жизни я уже становлюсь опасным шизофреником! Скажи, Рен, ты сможешь когда-нибудь просить меня?
Вместо ответа я тихо всхлипнула, приподнявшись на подушке, и крепко обняла Егора. Мне было радостно оттого, что он вернулся, что это снова человек, с которым мне не страшно. А весь прошлый ужас я воспринимала как кошмарный сон или галлюцинацию, так что, прощать нечего. Так я ему и сказала. После того, правда, как смогла выговорить, потому, что дрожь все еще колотила меня. Живот не болел, и я поняла, что мой малыш держится за маму крепче, чем я думала.
- Что же я с тобой сделал… - пробормотал он, почувствовав эту дрожь.
- Ничего! – поспешила я его успокоить. – Это вовсе даже не ты!
- А кто же?
- Чернышов! – выпалила я.
- Не понял?!
Я опустила ресницы и негромко призналась.
- Я… мы с Мишей ждем ребенка. Вот мне и плохо, от токсикоза. А ты со своими дурацкими шуточками здесь вовсе даже ни при чем!
- Ты... ты что, беременна?! – изумился Егор.
- Ну да, а что такого?
- Эпидемия у вас, что ли!
- В каком смысле? – не поняла я.
- Нет-нет, это я так. Я просто подумал: что я за свинья, Рен?! Если вдруг что-то случится с ребенком, я никогда себе не прощу!
- Ничего не случится! – решительно заверила я.
- Рен, ты... ты очень испугалась?
- Пожалуй, да. Что на тебя нашло?
- Сказал же: сам не знаю!
- Ты... ты не можешь быть один? В силу физического инстинкта? Если так, шел бы в бордель, а не пугал честных девушек!
- Ты мне это предлагаешь? И даже не краснеешь? Что-то новенькое, Рен!
Мы одновременно улыбнулись. Я пожала плечами.
- Просто я шучу с тобой.
- Ну, если только так... А я там был, кстати. Там, где ты говоришь...
- Да? И что же?
- Ничего.
- Не понравилось?
- Нет.
- Почему?
- Не знаю...
Егор сидел на полу, около дивана и расслаблял рукой галстук. Я не могла видеть его лица, но знала, что на нем сейчас растерянное и немного злое выражение.
- Зато я знаю.
- Что ты можешь знать? – пренебрежительно и горько спросил Тимирев. Я не хотела усугублять его депрессию, но сказать было необходимо:
- Тебе не нужна женщина Егор. В смысле, любая женщина. Тебе нужна Жанна. И ни я, ни девушка из борделя, тебе ее не заменим. Ты сам знаешь, что это так.
- Какая разница?! – вскипел он и, вскочив, принялся лихорадочно бегать по комнате. – Что, теперь это у меня навсегда, что ли?! Она там будет веселиться с этим... а я тут должен страдать и сходить потихоньку с ума? Да?!
- Нет, Егор! Ты не имеешь на это права: тебе надо думать о Даше... Кстати, у меня вопрос. Ты сказал, что Даша в колледже...
- Ну и что?
- Но сейчас каникулы.
- Я... отвез ее пораньше. Ребенок слишком много пережил за это лето.
- Егор, я знаю, что колледжи здесь работают по европейским стандартам. Летние каникулы у учеников в августе-сентябре... Почему же Даша осталась в колледже? Ты ее так за что-то наказал?
- Какая глупость!
- Или в таком красивом и большом доме для нее не нашлось места?
- Рен, что ты несешь? Как тебе не стыдно?!
- Вот что, Егор! Сейчас ты сделаешь мне чай, а себе – кофе. А потом, когда мы оба успокоимся, ты мне все-все расскажешь. Я ведь тебя не осуждаю. – добавила я уже мягче. – Наверняка у тебя были веские причины...
- Может быть, выясним все утром? – предложил Тимирев. – Ты устала, было столько волнений... И я, признаться, не в лучшей форме.
- А если до утра Дашка наглотается таблеток?
- Каких еще таблеток?! – испуганно переспросил он.
- Подростки знают, каких. Она писала о самоубийстве.
Егор стремительно побледнел.
- Даша?! Кому писала? Когда?!
- Никите нашему. Они переписываются, ты не знал?
Он покачал головой.
- Поэтому я и здесь! – разъяснила я.
В ближайшие полчаса, прихлебывая сладкий чай, я рассказала Егору все. Даже попыталась почти дословно цитировать Дашины сообщения. Тимирев волновался и, то и дело, начинал ходить по комнате. Голова у него от услышанного шла кругом. А вскоре нечто подобное началось и у меня.
Оказывается, Жанна твердо решила увезти Дашу в Москву, даже не спрашивая ее мнения. Чтобы обезопасить дочь, Егор отправил ее в колледж, сотрудники которого были предупреждены о возможном визите Жанны и о том, что допускать ее к дочери не следует.
- Но, Егор... Как можно не пускать к ребенку мать? Разве они имеют такое право?
- Здесь все права заключаются в деньгах! – усмехнулся Тимирев. – Я заплатил им достаточно.
- Дикость какая-то! Ты же не муж Ольги Слуцкер!
- Я просто не хочу, что Жанна и Лактионов довели Дашу до нервного срыва! Ты же видишь, она уже близка к этому! Она сама понимает, что это – лучший вариант. К тому же, я почти каждый день навещаю ее.
- Так именно этим и кончится – нервным срывом! Вот что, Егор... У меня мысль! Отпусти Дашу в Россию.
- С Жанной?! Ни за что! Ты с ума сошла, Рен! Чтобы она ее по неделям бросала, отправляясь на свои гастроли? Или, того хуже, поручала своему красавчику, которого Дашка терпеть не может, хоть Жанна и твердит, что он самый обаятельный и привлекательный? Нет исключено!
- Никто не говорил о Жанне. Отпусти ее со мной. Хотя бы, на неделю. Девочке нужна перемена обстановки. К тому же, у нас сейчас гостит Никита. Пусть дети спокойно пообщаются, а?
***
До утра еще было далеко, когда Тимирев вывел из гаража свою ярко-красную букашку. Я покорно влезла на переднее сиденье, понимая, что моего друга охватило внезапное, прямо-таки звериное беспокойство. Егор хотел увидеть дочь сейчас, немедленно. Может, это было и к лучшему, ведь спать после случившегося мы все равно не могли, а ночью движение на дорогах гораздо безопаснее, чем днем.
Перед тем, как завести мотор, Егор долго смотрел на фотографию улыбающейся Даши, укрепленную над приборным щитком.
- Я могу понять, что она не подумала обо мне... – Вздохнул он имея в виду Жанну. – Но почему она так мало думала о дочери?
- Думаю, она о ней думала. – Робко сказала я. – Но, как говорила моя бабушка «любовь выше совнаркома»!
Зря я это сказала... его аж передернуло:
- Какая любовь, Рен? К кому?! Можно подумать, там есть, во что влюбляться! Ты хоть видела этого Сашу?
- Пашу. – Поправила я.
- Да хоть Афанасия! – Злился Егор.
- Да, видела.
- И... как он тебе?
- Ну, внешность, конечно, заурядная. Так, смазливый немножко, не более того. К тому же, судя по его животу, обожает орешки с пивом. Думаю, Жанне следует срочно отучать его от этой привычки иначе через пару лет ее «пупсик» и «зая» в дверь не войдет!
Тимирев довольно улыбнулся.
- Но я считаю, дело не в этом! – Тут же заметила я. – По всему видно, что Паша – очень добрый и душевный человек, к тому же искренний в своих чувствах к Жанне. Внешность тут абсолютно не важна. Не вижу причин, почему в него нельзя влюбиться!
Егор пренебрежительно фыркнул и молча принялся следить за дорогой.
Оставшийся путь показался мне бесконечно долгим. Из тумана вырисовывалась узкая полоска размеченного асфальта, освещенная фарами. Равномерное легкое покачивание и мягкая велюровая поверхность сидений убаюкали меня, погрузив в странное состояние, на грани сна и яви.
Я вспомнила вдруг, как впервые увидела Тимирева. Мы с Мишей были вместе уже около трех месяцев... в смысле, встречались... в смысле, я к нему регулярно приезжала... Не важно, в общем! Главное, что как раз в это время, в театре состоялась премьера спектакля, в которой у Жанны Лазоревской была одна из главных ролей. Естественно, мы были приглашены.
- Не поеду я! – отказался Чернышов. Так случилось, что он был доведен до отчаянья своими поклонниками и, особенно, поклонницами, которые всюду бросались ему навстречу с громким криком: «Демон! Живой!!!». Во-первых, он эту роль никогда особенно сильно не любил, а во-вторых... такая фраза кого угодно заставит чувствовать себя покойником, говорил Миша. Напрасно я пыталась его переубедить:
- Сегодня собираются не твои фанаты, а Жаннины! Никто там тебе не помешает! Наденешь темные очки и ноу же ж проблем же ж!;))) Ну, Миш! Жанна обидится!
- Ничего, поймет. Сама это на себе испытала!...
Кто-кто, а Жанна никогда не страдала от того, что ее узнавали на улицах. Более того, один раз я слышала, как она всерьез жаловалась Егору, что на
