башнестроителя) только проговорился, но тот ничего не понял и потому – не выдал. И вот хочу спросить – может ли такая ерунда в виде примеривания новых сапог, чем была занята Кацуская на причале, когда ждала Шаровмана, повлиять в корне на суть происходящего взаимопонимания и изменить понимание времени в самой тумбе?
– Вроде, выходит так, что – может. Может, и, безусловно, не упустит данной возможности. Ведь «желаемое всегда хотелось бы выдать за действительность», – и тем самым разоблачает жажду к примериванию таких сапог.
– Оно и влияет. О том и мои возмущения таким переменам. Хлиже – сок капусты – в сущности – обыкновенный сок. Не должно вроде ничего меняться в самом существе происходящего от каких-то там фижм (в данном случае от «бревна»). А оно – в природе происхождения – меняется. Вспомните, как появилась простая и обыкновенная «мышь», и к каким преобразованиям своим появлением привела. Уму не постижимо! После чего, в эпицентре событий, и обязательно открывая повсюду свои консервные банки с сардинами, появился Шаровман (новоявленный Тиронский с мачтами) и стал он поважнее Шестикоса Валундра в данный момент настоящего времени, и, как бы случайно, начал полностью владеть положением дел повсеместно, да начал владеть так, что сам Лифоп Камушкин решил «перемениться» и на время не протестовать. Каковое сравнение? И после мы говорим – «кому нужны новшества!» Видно – нужны.
– И – то. Шестикос Валунд даже с ума сошел, и нигде его не видно было очень долго неделю
Не было видно нигде – легко сказано. Мерлунья жаловалась – нигде не было видно «вообще». А все – отчего? Сатунчак-то еще, как знаем, не наступил тогда повсеместно, а между тем очень многие дятлы, если хорошенько вспомнить, увидав «того» «с носом» идущего по широким улицам, ринулись, было, из рощи в парк, но там «с ног спам, фиг срам, тискоман дирама» – Перпетимус, и с какой-то опять газетой, и получилось, что одни захотели повсеместно ведра надеть,и, говорят для того, чтобы срама такого не видеть, ну а другие увидели в том совершенно иные вещи – более изощренные
– Какие же?
– Время переменить, и вовсе не Сметанный день поближе к себе приблизить, а сам – Сатунчак!
– Да бросьте вы в три раза, а то и в четыре, преувеличивать. Мало что ли других «бревен» повсюду ходят – не таких видали и не на таких сдуру засматривались.
– Но кому тогда нужна будет Карл Марл Шабирова Энциклопедия Новых Переименований – хочу вас спросить, – когда такая «Мурзилка» становится всем поголовно по вкусу и много ума не требует, чтобы сподобится ее читать? Вот в чем заключаться стала одна из немаловажнейших деталей этого происшествия. Но и она не главная. Главное было – дать понять, что «время» может поменяться от ерунды, от хихиканья, как Червака (что и было ярко продемонстрировано), от Чумкиной пропасти, где кроме воды нет ничего, от фижм... И, что на данную «перемену» может сподобиться «кто угодно» и, что для этого вовсе не обязательно книги читать, а можно и вообще ничего не делать. Без трудозатрат. Это-то и возмущает.
– Отсюда – «другой плюс». Конвенциоализм и Патрикеевна?
– Логично? Логичнее не бывает. И, как обязательно видим, после такого не разумного тогда опьянения, многоуважаемый Шестикос Валунд, после таких «новшеств», все одно мосты жечь не торопился, и все надеялся, что здравый смысл превозобладает над общим геростратицизмом в своей истинной неуемной очевидности. Словом, если сказать, – как бы невзначай переменили акценты в самой репетиции. Но вышло так, что вместо того, чтобы «взмахнуть дирижерской палочкой» – «ударили в колокол». А кто, спрошу вас, внутри колокола сидит? Внутри – мысли и возражения
– Зато, сидя в колоколе, никуда не разбегутся...
– Но ведь для этого есть – «ведра». Дождись Сатунчака, надень и – ходи. Но ждать мы не хочем. И, заметьте, что цены на ведра теперь всегда уменьшаются в сторону возможности их купить по сходной и довольно благовидной цене и в самой что ни на есть последней редакции. Посмотрите на прейскурант предлагаемых цен и увидите – явная, утвердительная тенденция к понижению видна уже из-за каждого недостроенного угла и, как следствие, приводит к увеличению спроса. До появлений на восточном базаре Шаровмана с «бревном», график показывал невероятно устойчивое положение, предлагали даже беспроцентные кредиты ввиду чудовищной инфляции, и ажиотажа на ведра, вместе с газонокосилками, не было никакого, а после – приподнялся резко вверх и вдруг упал сильно вниз. Истинно произошло, говорю вам, – переведерничество – с прямоугольным смещением в латунь котла, и Роту пришел тогда в новом костюме и ничему этому не возразил нисколько. А, на самом деле, параллельно валанданию с бревном продавали, между прочим, втихую, мазут. В чем – проблема? В коксовом заводе – вот в чем! Что и подтверждает мои давние опасения. И тогда «время» становится не «вокруг» событий, не в их эпицентре, а предполагать начинает под собой Мегарской школы синтез, как прямолинейное движение вспять, поскольку, если время способно переменить Машмотите, и делать с ним что хотите (вплоть до сожалений) тогда оно, «время», становится «прямолинейным» по существу, и данная прямолинейность становится не только далека от понимания «круга» в его геометрической прогрессии, но не будет подразумевать под собой даже «округлости».
– То есть, – ходьба всмятку... по прямой
– И не до крутых берегов тогда.
3
– Жиломстинга Ото, как известно, приезжает раз в год к Роту за отчетами происшествий и много тогда бывает смешной сумятицы, мечтательной чепухи (о том, что все переменится к лучшему) и прочей привычной и надоевшей уже иронии. Роту достает из портфеля разные депеши, доносы, кокосы, кляузы, графики о перевыполнении плана, личные письма и общественные фотографии. Но скажу по секрету, и чтобы необескураживать впредь данными обстоятельствами и без того невязный рассказ мой, никакой ценности они из себя не представляют, многое в них писано прямо перед приходом инспекторши, на скорую руку, без расстановки запятых. По цепочке информация о приезде инспекции передается на конечную станцию братьям Цуцинаки, которые смотрят за прибытием поезда во все глаза – «мол,едет», вокзальную площадь строят тогда очень быстро, как кирпичный завод, тут же загоняют на площадь табун лошадей, зовут скоморохов, ставят рояль и карусель и надев на себя смирительные рубахи договариваются с природой. И вот тогда только и вспоминают, казалось, об этой самой «округлости» времени, об его истинно-глубокой и неповторимой величине. То есть, тогда, когда поезд с инспекторшей прибывает на конечную станцию и видит что встречают его братья Цуцинаки, Цуцинаки в свою очередь видят, что поезд прибыл на конечную станцию и дают ему, поезду, распоряжение «ездить по кругу», и поезд – «ездит». Значит здесь отношение к алгебраическим спазмам времени в смысле «объема» и его «цикличности» нам угодно и практикуется безошибочно во всем оружии, а вот в остальном движении в сторону благоразумия и логически обоснованного конструктивизма стоптанного в сапогах мышления – нет (таковая, мол, «значимость» времени считается лишней). Манипуляции...
– Да никто инспекции не боится уже давно, и никто никогда давно не боялся – вы преувеличиваете!
– Понятно – никто. Да и кому придет в голову серьезно разбирать действия того же Шаровмана и относится к водопаду иначе как-нибудь и с предубеждением? Течет – не течет. Мало ли у него причин поступать так, как хочется, и не обращать внимания на указ за номером семьсот тридцать два от прошлого года, где ничего не сказано о нем лично, в принципе.
– Об инспекции я слыхал что-то такое прямо «очень» смешное. Роту, говорят, замысловатый фортель выкинул в объяснениях касаемых качества «древесного угля», и перевел акцент в сторону не малой дороговизны дров – то есть, на «дороговизне дров» сосредоточил внимание инспекции, подсунул, так сказать, «иную причину», «дал иное значение» к судебному разбирательству и очень искуссно запутал все нитки... Дошли, говорят, и до погодных условий и до грузовиков. Он мастер на такие «пудры».
– Но вы сами подумайте «что» вышло бы, расскажи он о том, как происходило «на самом деле», какие при этом присутствовали и отсутствовали обстоятельства, кто кидал уголь, кто не кидал, шел ли Тырдычный по улице куда глаза глядят или дома сидел припеваючи – что бы вышло? Да и кто поймет? Хошь – не хошь – приходится применять увекательную фантазию, чтобы данное разбирательство не зашло в тупик.
– В Солодон-Дульский, что ли?
– Да хоть и туда – какая нам будет в том принципиальная разница, какой иной калорит!? Капризничать начнет и Вампа Кацуская, и Аманка Варда, и Спиридон Мникин, и Курятская, и Волька Хривная тоже начнет. Нам еще женских истерик не хватало! Но мы немножко отдалились от вышесказанного, и потому, вернувшись назад, хочется спросить; «что» на самом деле остается делать с теми фактическими образованиями действительности, с их, так сказать, северной стороной, когда из них, образований, вынули временную составляющую в виде «объема» и, сподобив сюда мичмана Шаровмана, привинтили сюда еще и понятие «относительности», черт возми, и получилась фактическая несуразность?!
– Что?
– «Ну и что с такой прямолинейностью делать, пусть даже – «относительной»?» – возмутился этой же предложенной кем-то классификацией и Музумрик Осикин, и, не выдержав ее производной, встал, вышел за дверь и ушел в парк. «Ведь утрировать ее дальше некуда» – послышалось издалека
«Значит неминуемо надо призывать на помощь фантазию» – сказал ему вслед Тырдычный.
То есть, как видим, разгребать начали баррикады прямолинейности с самого корня присшествий, начали снимать ведра, заглядывать в лица, и по возможности в самом шаблоне этой прямолинейности расширять кругозор, а когда дойдет дело до внушительных объемов, взять и сузить. И вот именно тогда-то, как знаете, Роту и становится подле котла и начинает мешать внутри аллюминевой ложкой и преподносить данное действие на блюде как «некий хрестоматийный парапсихологический этюд с привлечением Телеграфа. И знаете для чего?
– Чего?
– Чтобы до понимания движения времени в «спирали» дело не дошло.
«Очень даже понятно – кивнул Чирипский. Поскольку необходимо, прежде всего, знать – Хуливана Хахомана это будет или не Хуливана впереди стоять, вплоть до поворота на Казарменную площадь, и глазеть на витрину и другие за тем применять действия к пониманию времени своего стояния помноженного на смысл своего невежества? Но при других обстоятельствах изменить здесь сам шаблон ситуации не санкционированным выключением тумблера будет очень трудно и практически невозможно»
«Позвольте спросить – почему?» – удивился Солончак Кишкин.
«Да потому, что необходимо знать относительно «чего» мы вменяем понятию времени понимание «относительность»!? – вкричал Чирипский. Если относительно Хуливаны Хахоманы говорить, что «время» для нее находится совершенно в иной скорлупе, чем то, которое находится в скорлупе Шестикоса Валундра, тогда, в этом смысле, «оно», безусловно, – «разное». И в этом случае мы вправе квалифицировать
