движению поезда, и время ее прохождения следует понимать, как «одинаковое»?
«Нет – не знаем».
«Поезд, допустим, движется где-то только на приближении к месту своей фактической завершенности в виде вокзала, но что вовсе не означает, что в понимании того же Перпетимуса, сидящего на парковой скамейке и думающего в это время совсем о «другом», оно, это «время», «точно такое же». Отсюда, надо думать, и берутся не малые затруднения в понимании значений связей Роту, и отсюда же говорят обычно, что Роту «выдумал» новую связь, когда никто ничего здесь «не выдумал», и «выдумать» не в состоянии! Озвучил и выдумал – далеко не одно и то же, господа (это уж давно ясно), и не надо ничего перевыдумывать и перешивать заново, а надо обязательно «научиться» это понимать! Почему так происходит? А вот именно – от не точности в формулировках.
– Вы хотите намекнуть здесь о том, что Видор-Тудор Чирипский все-таки «принял» сторону Шестикоса Валундра о «бессмысленности периодических переименований и качества «времени»», и решил продлить его умозаключения вдвугорядь, вплоть до самой «точности формулировок»?
– Да, именно о том я и хочу намекнуть. И дальше он сказал:
«Именно формулировки есть – первопричина, которые влекут за собой последующие действия, а не наоборот».
И эту его фразу стоило бы подчеркнуть жирной линией и занести в общий реестр правил безапелляционно.
То есть, как видите – очень интересно. Машмотита зря тогда до конца не дослушала, хотя она ничего бы все равно, как есть, не поняла.
– Ну, то чего ей «надо», она и без того прекрасно себе понимает. А тут – не зачем ей было ничего досконально и понимать.
«Именно!» – послышались согласия.
«За быстротой действий близ привокзального кафе – начал подтверждать это согласие Пипит Тиронский, – как вы правильно и резонно заметили, – не всегда видна медлительность в другом месте. И говорить здесь о том, что существуют после этих различий «одинаковые обстоятельства» – мол, не успел к поезду в Монату Па потому, что трамвай вовремя не подошел на Казарменную, – может случиться так, что, с точки зрения трамвая, ваше опоздание не согласуется с его понимаем вашего времени, поскольку сам трамвай и сам поезд подразумевают под собой вместе со своими собственными различиями в понимании времени иное отношение к нему, как таковому, и еще свое собственное отношение к Монате и Казарменной площади. А это значит, что наш собственный будильник здесь – первое, на что нужно обратить внимание, и всяческие «охи» да «ахи» мы должны направить не в сторону медлительности трамвая и быстроты поезда, а в сторону нашего этой медлительности и быстроты не понимания».
«Само собой – кивнул Чирипский. Затем что-то пропел, но после вернулся к исходной своей мысли. «Время» не в скорлупе зафрактованно где-то – добавил он. Оно – снаружи. А вы, вдруг, начинаете предлагать ему свои собственные претензии, свои общие принципы и постулаты.. Черемши не хотите ли?»
Затем Чирипский сделал еще одну паузу и обвел взглядом присутствующих. Что скажете?
– Скажу, что любителей таких салатов и всегда много было. Знаем. Потому и сам городовой, если припомнить, принес в Сметанный день часы с кукушкой, и Шаровман потому и ходил открыто в Сметанный день и весь после того месяц с поленом на плече и производил не малые впечатления. Потрясающий разговор! А я всегда думал, что у нас дураков поменьше.
– Но что, спрошу вас, из этого следует? Какие мы видим в этом разговоре нюансы и пропорции? А следует из этого, отвечу вам, что когда говорим мы о том «куда приходит дорога – не важно» и на выводе этом не останавливаемся, чтобы уверится в нем еще раз, мы, тем не менее, все-таки видим что «проходит» она мимо коксового завода, и это самое ее «местонахождение» безусловно «имеем ввиду». Вроде бы говорим – «не важно», но так ли оно происходит на самом деле? Видим, что «не так». Почему? Потому, что, если говорить о «времени» «прямолинейно», вменять ему некое «движение» и говорить о том, что оно «проходит», то между этим нашим утверждением по поводу «дороги» и упоминанием о «коксовом заводе» должно было «пройти» определенное время, когда утверждение «не важно» могло потерять свою силу – не иначе. Следовательно, здесь, вопрос времени становится, как бы второстепенным, приравнивается по своему значению к «дороге», и теряет свою собственную всеобъемлющую значимость. И отсюда же, например, можно тогда увидеть, что и повествование ведь тоже движется по своей траектории, и о том, о чем было сказано в одном абзаце, может переменить свое значение в другом. А это – абсурд. Все должно быть целостно и объемно.
В общем, признаюсь, меня тогда сильно заинтересовал этот разговор и я, признаюсь, стал на обе четвереньки, чтобы повнимательней прислушаться к галоше, чтобы ничего значимого здесь не упустить.
«Что и подтверждает – подтвердил Черипский – известную мудрость в том, что «утверждения» могут быть «какие угодно», и любая способность что-либо «утверждать» тем уже плоха, что найдется «другое утверждение» и часто совершенно противоположенное...»
«Несомненно» – выкрикнул кто-то, а кто-то добавил:
«И отсюда же, – добавил он – в инфракрасном луче времени и с той же философской позиции «переименований» и «двузначности формулярных списков», само понятие «Фарватерная» может не всегда соответствовать понятию «улица», поскольку протяженность в геометрической прогрессии той или иной улицы подразумевает под собой ту же «продолжительность» во времени, и потому сомнения относительно того «что» мы имеем и «где» идем, не безосновательны, и именно потому точно нельзя сказать – «улица» ли это или «устрица». Все достаточно объяснимо».
– Представьте себе такой разговор! Прямо теория абстракции в реальной действительности. То есть, «некто» представил на рассмотрение «некую» терию (безумную саму по себе в своем однозначном смысле) и, вот, следуя этой теории, сама действительность потихоньку становится ей созвучна и на нее похожа, как две сугубо индентичные капли из одного цельнометалического ведра, как две совершенно одинаковые претензии из одного и того же критического преобразования. Каково?! К тому же, видно было, что очень задело всех и последнее происшествие с птицами в нашем лесу, которое тоже мимоходом обсуждали – не слыхали об инциденте с различного вида птицами? Похоже на правду.
– Нет, не слыхал. Да мне и не говорил об этом никто.
– Конечно, оно, это происшествие, не имело ничего общего с основной темой данного разговора, но его тоже не мимоходом коснулись, обозначили, так сказать, его немаловажную суть. А именно – исчезли в лесу птицы – дятлы и вольдшнепы, в том числе. И потому, как их приблизительно неделю уже никто не видел, ни на ветках и вообще – нигде, повсеместно начались происходить не шуточные волнения. А, поскольку, Монтарана Хохлимана еще любит по утру яблоки есть, а яблок, как понимаете, не стало, или цены заламывают такие, что не подберешься, Лифоп Камушкин решил за дело взяться сам, самолично, и для того, чтобы понять, каким образом бороться с вредителями без птиц, решил каждую ночь оборачиваться зеленой гусеницей, чтобы через собственное свое понимание ее сущности, и войдя, так сказать, «в роль», найти способы с вредителями бороться. Делает он это так. К вечеру, когда видит, что луна подошла ногами к дому и светит во все открытые городские окна, он идет в кухню, насыпает в блюдце пшено, снимает с себя одежду, и когда луна скатывается с горы на близстоящую подле окна сосну, оборачивается зеленой гусеницей. Заметьте как-нибудь: зеленеет Весна – за ней сразу Лифоп Камушкин зеленеет. Но – не важно. Вернемся.
«Но вот если припомнить в той или иной точности первые мгновения первого происшествия – продолжил в свою речь Видор-Тудор Чирипский, – то согласно периодике событий,так сказать, их хронологии, можно ли сказать, что данное происшествие было «первым»? Ведь до него тоже были многие происшествия».
«Не сгребайте в кучу – послышалось от Пипита Тиронского. Мы сейчас не о том в принципе говорим. В вопросе «что» появилось сначала «яйцо» или «курица» мы еще будем разбираться впоследствии, и с не меньшей заинтересованностью и приблизительностью, чем раньше бывало и тогда только, когда Дидолон Фарамон придет».
Он тоже – запаздывал.
И даже здесь, как видим, даже в таком маленьком замечании о Додолоне Фарамоне, можно заметить некоторую связующую нить, связывающую непосредственно этот вопрос со временем. То есть, как видим, этим вопросом занялись основательно.
«Вспомните известную мудрость – вскричал Тиронский. «Все что с вами произошло вчера, вполне может произойти с Лифопом Камушкиным сегодня»».
«Совершенно – в точку! В бочку прямо попали. – заключил Тырдычный. Я о том давно уже знаю, еще до того времени, как мы здесь собрались и начался наш общий разговор».
Тогда Лифоп Камушкин встал со стула, отодвинул стул в сторону, и с присущей ему застенчивостью, поклонился. Он всегда рад, когда о нем самом заходит непосредственно речь.
«Да, здесь понятно – продолжил Чирипский. Я же говорил всем уже семь раз – «устрица», Щикин по 2-ой Фарватерной, братья Цуцинаки идут, снег растаял, и не сыграли вальс-польку на антресолях в Сметанный день – не все наши исключительные заботы, исключающие другие не маловажные и критические обстоятельства. Существует великое множество имен и обстоятельств, вихрей и прочей не нужной беллетристики и неких «собирательных действий», когда самое, казалось, «важное» упускается из виду, но сами «виды» никуда не теряются. Было бы не лишнее это заметить, по существу. И потому относительно действий той же Монтараны Хохлиманы (если вы досканально помните), когда она в тот раз то входила в комнату, то выходила оттуда, то брала в руки веретено, то не брала, имели место быть, быть может, совершенно иные мотивы, чего, если не иметь пристального слуха, правильно эти мотивы не разберешь. И нам надо сейчас разобраться основательно и категорично – меняется ли время или не меняется ввиду разности этих «обстоятельств»? Стоит ли оно на месте или не стоит? Давайте приступим, наконец, ближе к делу».
«Вместе с этим – подхватил снова Тырдычный, – если уж говорить точно, нужно иметь к тому же пристальный взгляд, пристальный нюх и многое другое «пристальное», чтобы брать ружье и быть во всеоружии, и всегда находиться при этом, там, где должно находится, или там, где на самом деле находишься, и не попадаться врасплох. А то, где раз «плох», там, ведь, и два и три будешь «плох», и семьсоттри раза будешь. Не угодно ли? Поскольку если находиться не там, где должно, тогда, ведь, никто тебя не найдет»
«И – правда... – согласился вдруг Манчик Сипкин. (Он сидел напротив окна и, казалось, не слушал разговора, а больше наблюдал и прислушивался к тому, что происходило за окном). Я – вдруг сказал он...»
«Ты?.. - вдруг и его спросили»
«Да, я... все время думаю, почему это буквы одни и те же, но если их перестанавливать местами, то так, то этак, у слов появляется разный смысл? В чем смысл у мысли?»
– То есть, как видим, именно ни кто иной, как Манчик Сипкин опять первым начал говорить о временных различиях, о паузах!
– Феноменально!
